И сгинет все в огне - Андрей Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Алайна! – кричит Талин сквозь сжатые зубы. – Сзади!
Я поворачиваюсь, ожидая увидеть Мариуса, готового к новой атаке, но вместо этого он уже бежит, исчезая за деревьями. Ну конечно. Его засада троих на одного превратилась в схватку двоих против него самого, а честный бой его не устраивает. Разъяренный зверь во мне хочет сбить его с ног, втоптать в грязь и заставить заплатить. Но затем я поворачиваюсь и вижу Талина, тяжело дышащего, прижимающего руку к своей ране, между пальцами которого текут темно-красные полосы. Его дыхание прерывисто, глаза затуманены, а лицо становится все бледнее, пока он истекает кровью.
Я подбегаю к нему, присаживаюсь рядом, наклоняюсь, отрываю длинный лоскут от своего платья и оборачиваю вокруг его руки, стараясь остановить кровотечение, насколько могу. Он наклоняет ко мне голову, грудь вздымается и опускается.
– Это… Это был?..
– Мариус Мэдисон, – отвечаю я и закидываю его руку себе на плечо. – Пойдем. Нужно зашить тебе рану.
Его ноздри раздуваются, и я вижу, что он хочет начать спорить, и вижу момент, когда он решает этого не делать. Вместо этого он кивает, и я помогаю ему подняться. Я не могу даже полностью осознать, что здесь произошло. Вопросы проносятся в моей голове быстрее, чем сердце бьется в груди. Но одно я знаю с уверенностью: нам нужно выбраться отсюда, прежде чем нас заметят. Так что Талин обнимает меня за плечо рукой, и мы вдвоем, пошатываясь, бредем в кампус, прочь от этой лесной рощи, прочь от этого кровавого поля битвы, подальше от двух тел, все еще лежащих в снегу.
Глава 28
Прошлое
В девять я учусь исцелять.
В ранении виновата я сама, как и в большинстве из них. Я слонялась по одной из свалок вокруг нашей складской базы и порезала ногу о длинный ржавый гвоздь. Сера нашла меня, лежащую и кричащую от боли, и довела обратно, где Шепот с явным недовольством уложила меня на широкую деревянную лавку. Это далеко не первая моя рана, так что я знаю, чего ожидать от медицины Ревенантов: резкое жжение от дезинфекции алкоголем, продолжительная боль от швов и полоски ткани вместо бинтов, которые я должна проносить несколько дней.
Но медика все нет. Вместо этого в сопровождении пары солдат неуклюже приближается Павел и ставит рядом стул.
– Боги, чем я заслужил все это? – стонет он.
Я поднимаю голову на его приближение, и мне так интересно, что боль на время забывается. Уже шесть месяцев я занимаюсь с Павлом, но мое отношение к нему непростое. Я ценю его как наставника, который может безопасно ввести меня в Пустоту, который учит меня обращаться с локусом и чертить глифы. Но меня не радует, что этот наставник угрюм и неприятен, и пахнет от него немытым полом таверны.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.
– Латаю твою чертову ногу, неблагодарная соплячка, – ворчит Павел. Он держит руку за спиной, и один из солдат кладет в нее локусы, пару изогнутых железных жезлов, которые мы ухватили, когда спасали его из Трудового лагеря. Второй солдат достает меч и прижимает его кончик к основанию позвоночника Павла, на что тот закатывает глаза. Я понимаю его раздражение. Он с нами достаточно долго и, кажется, уже стал частью команды, даже если формально он по-прежнему пленник. Но Шепот ясно рассудила, что «Волшебник всегда остается Волшебником», – так что его локусы доверены ему под угрозой смерти.
– Что ты собираешься делать? – Я уже немного настораживаюсь.
Но в этом нет необходимости. Павел берет меня за голень широкой и мозолистой рукой, а другой поднимает локус. Его глаза вспыхивают пурпуром, когда он скользит в Пустоту, и, прежде чем я успеваю присоединиться к нему, его рука расплывается в воздухе. Для такого неопрятного и неуклюжего человека Павел чертит глиф с исключительной грацией, локус порхает в воздухе, как колибри, и через несколько секунд вокруг его руки появляется мягкое зеленое сияние, а черные волосы на запястье стоят дыбом. В воздухе пахнет свежей травой и утренней росой. Павел аккуратно сжимает ногу, и я чувствую легкое покалывание, словно тысяча лепестков едва касаются моей кожи.
И тут на моих глазах рана заживает. Как будто я наблюдаю за днями исцеления за секунды. Кожа снова срастается, как соединяющиеся капли ртути, кровь высыхает и тускнеет, струпья на ране и порез просто исчезают. Павел возвращается обратно в Реальность, и, когда солдат забирает его локус обратно, за его бородой появляется легкий намек на довольную улыбку.
– Вот так. Не слишком напрягай ее в течение дня – и все будет хорошо, – говорит он.
Я смотрю на свою ногу, не в силах поверить. Я не видела глиф исцеления уже многие годы, с тех пор как погибли мои родители. Я забыла, как выглядит исцеляющая магия и каково это ее чувствовать.
Я провела годы с мыслью о том, что магия служит разрушительным и опасным целям войны и подавления. Я забыла обо всех чудесных вещах, на которые она способна. Забыла, что она может быть доброй.
Павел уловил мою реакцию.
– Что такое, девочка? Никогда не видела глиф исцеления?
– В последний раз очень давно, – говорю я, проводя рукой по гладкой коже, на которой всего несколько минут назад зияла длинная неприятная рана. – Хм. Там теперь коричневая веснушка. Раньше там не было веснушки…
Павел пожимает плечами.
– Интересная штука эта магия. Она может исцелять, но никогда не возвращает все как было.
– Было сложно?
– Не особо. – Павел дергает плечом. – Во всяком случае, не с порезами и царапинами.
Я думаю о каждой травме, которая у меня когда-либо была, о каждой царапине, порезе и ожоге, о зудящей повязке, которую мне приходилось носить в течение нескольких месяцев, когда я сломала руку, о шраме от ожога на ноге, который болит по сей день. Все они могли быть исцелены именно так. И это даже несложно.
– Почему? – возмущаюсь я. – Почему Волшебники не исцеляют всех?
Павел хмыкает:
– Почему? Потому что не хотят.
Я сильно толкаю его в плечо, хотя знаю, что несправедливо вымещать на нем свой гнев, но, с другой стороны, я очень зла.
– Но это чушь собачья! Подумай, сколько людей в мире страдают, больны или ранены! – Я представляю всех привозимых сюда Ревенантов с оторванными конечностями, с глазами, вытекающими из черепов, с пробитыми головами. Я думаю о нищих на улицах с выступающими из-под кожи ребрами, о детях, сбившихся в кучи по переулкам с их телами, покрытыми нарывами.
– Если Волшебники могут исцелять, то почему они не делают это для
