На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

Я должна это прекратить. Я должна спасти маму. И если ради этого мне придется поработать подстилкой Адама… Что ж… Да будет так. Он выйграл, и он получит свой приз уже сегодня.

От этой непереносимой мысли мне становится вконец нечем дышать, а тело потряхивает от безысходности и омерзения, но я все равно заставляю найти в себе силы, чтобы прямо сейчас обрадовать своего будущего босса.

Подавив в себе тошнотворный ком вместе со всей бунтующей гордостью, я выдыхаю всю ненависть к нему и быстро печатаю ответ, который так пылко и громко клялась ему никогда не давать:

«Я согласна.»

Глава 15

Адам

— Пусть она подождёт меня в кабинете. Я уже подъезжаю, — даю указание Саре и сбрасываю звонок, чувствуя, как неконтролируемо подрагивают пальцы. Нет, не от волнения — мне вообще неведомо, что это такое, а из-за мистической, животной стороны внутри меня, что ни на секунду не прекращает скалиться, рычать и сотрясать все молекулы в теле от предвкушения скорой встречи со своей дикаркой.

Три долбанные недели.

Столько я не видел её в жизни.

Столько я к ней не приближался, как и обещал.

Столько я позволял ей думать, что у неё есть хоть какой-то шанс противостоять мне.

Смешная. Наивная. Буйная кошка, которая всё это время сама вынуждала меня усложнять ей жизнь. А ещё невероятно упрямая, взбалмошная и донельзя глупая, раз в самом деле думала, что рано или поздно не прибежит ко мне. И, к слову, когда для неё наступит это «рано или поздно», тоже решал я.

Хотите узнать почему оно наступило лишь сейчас? Так я объясню, и вы сразу всё поймёте.

В ночь бурного отказа Николины на моё щедрое предложение, о котором мечтают все женщины, я был зол настолько, что планировал заставить её примчаться обратно с жалобными просьбами уже на следующий день, однако мой план кардинально изменился, стоило только дверям лифта между нами закрыться.

Я не знаю, что это было? Почему? Как назвать? И как объяснить? Да и возможно ли вообще найти этому разумное объяснение? Но ещё когда мы сверлили друг друга прощальными взглядами, на мне целиком отражался весь ужас, что испытывала Лина, отчего мне приходилось едва удерживать себя от идиотского порыва обнять её, сжать в своих руках, затащить обратно в постель и произнести любую лживую любовную ересь, которая мигом вернула бы ей ясную улыбку. Но, к счастью, неистовый гнев помог придавить каждое бредовое желание и позволить ей уйти, чтобы уже на следующий день разъяснить наглой девчонке, что, нравится ей это или нет, она сделает так, как я того пожелаю.

План был именно таков, но мне светило в очередной раз убедиться, что план и всё, что касается Николины Джеймс, — вещи несопоставимые. Сразу после её ухода моё решение — вернуть её быстро — неожиданно аннулировалось благодаря тому, что во мне внезапно бомбануло нечто немыслимое, горючее, неуправляемое, словно весь тот жалящий кожу огонь, что постоянно будоражил тело из-за близости Лины, трансформировался в разрушительный пожар, захватывающий каждый миллилитр крови.

Несмотря на жуткую агонию в теле, я понимал, что в физическом плане я абсолютно здоров, а очагом иллюзии этого внутреннего испепеления был исключительно срикошетивший от Лины эффект «очарования», ощутив который на себе в полной мере, я наконец-то понял, почему все мои счастливицы после окончания контракта проходили лечения у психологов, а некоторые даже у психиатров.

Да, я всегда слежу за своими бывшими работницами на протяжении нескольких месяцев после расторжения сотрудничества, но лишь для того, чтобы полностью отгородить их от себя. На моём опыте были особы, которые не могли смириться, что нам пора расходиться, и начинали преследовать меня, вытворяя всякие глупости, доставляющие мне некоторые неудобства. И потому после пары недопустимых инцидентов я взял за привычку приставлять к ним человека, который следил за их поведением до тех пор, пока их влюблённые женские сердца не переживут наш разрыв и обратят внимание на другого мужчину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Так вот исключительно из-за цели контролировать импульсивные поступки этих страдающих от любви дур я и узнал, что у каждой из них после работы на меня в анамнезе появлялись такие диагнозы, как депрессия, апатия и шизофрения. Хотя от себя хочу добавить, что, испытав на себе все симптомы отходняка от влияния моей силы, я бы не стал называть их настолько удручающими наименованиями.

И чтобы начать более подробно рассказывать о моём отношении к ним, нужно вернуться назад, в ту ночь, когда в качестве лекарства от ненормальных огненных мучений я решил выбрать старый добрый алкоголь и влил в себя такое его количество, которое, мне кажется, должно было отправить меня прямиком на тот свет. Но нет. Ни фига. Мне и помереть не удалось, и ощутить обезболивающего эффекта — тоже. Литры янтарной жидкости, наоборот, подействовали, точно бензин, многократно усилив поедающее меня огненное буйство.

Было так херово, что отключиться я смог лишь под самое утро, а когда весь «Heart Corp» потерял меня почти на двадцать четыре часа, после которых я наконец очнулся, кроме жесточайшего в моей жизни похмелья, я ничего больше не чувствовал. Ни адского пламени в теле. Ни гнева. Ни возбуждения. Ни желания наказать эту взбалмошную девчонку, ни даже моего мистического зверя со всей его безумной одержимостью дикаркой. Тотальная пустота. Всё исчезло. Или, лучше сказать, — сгорело.

Прикидываете отметку моего удивления в момент, когда я будто без души проснулся? Хотя нет, удивления тоже не было… скорее ступор, что с каждой секундой сменялся облегчением.

Видимо, для моих бывших счастливиц становление бездушными и безэмоциональными и служило той самой причиной, что вынуждала их обращаться за помощью к специалисту, но мне — человеку, который годами привык делать вид, что у него их нет, никакая помощь была не нужна. Наоборот. Это в разы облегчило мою повседневность.

«Эмоции мешают думать логически».

«Эмоции мешают работе».

«Эмоции мешают жить».

Эти три убеждения с самого детства отец вбивал мне в голову, и в чрезмерном стремлении подражать ему я научился мастерски сдерживать внутри себя каждое чувство или реакцию на ту или иную ситуацию, но лишь потеряв все эмоции до одной, я осмыслил разницу, что значит день за днём искусно скрывать их, а что — не иметь их в принципе.

Это небо и земля. По-другому и не сравнить.

После полуночного побега Лины я превратился в безэмоциональную машину: мной овладело абсолютное безразличие к случившемуся с ней, в голове ни одной лишней мысли, тело освободилось от возбуждающего огня и постоянного звериного рёва, а в душе… помимо всех прочих эмоций, исчезло самое главное, от чего я столь отчаянно жаждал избавиться, — весь кладезь дурацких романтических чувств, что посеяла во мне эта белокурая ведьма.

Именно это равнодушие к ней и стало причиной, почему я решил повременить с нашей встречей, ведь я был больше чем уверен — раз её «отражение» спалило во мне всё подчистую, значит, оно же и способно мне быстро всё вернуть.

А мне этого не надо было. Я бы всё отдал, чтобы превратить это опустошение в перманентную кондицию, потому что за эти недели я как никогда прежде чувствовал себя сконцентрированным и здравомыслящим, что позволило мне всецело отдаться работе и с особой эффективностью решить весомое количество важных проблем в компании.

Серьёзно, я по-настоящему хотел бы никогда ничего не чувствовать, но, исходя из истории лечения моих счастливиц, я знал, что полный возврат эмоций когда-нибудь наступит, поэтому, продолжая брать от бездушного режима всё по максимуму, я также решил не давать Лине забывать о себе, чтобы к моменту, когда я захочу её увидеть, она тут же прибежала бы ко мне, как миленькая: я подкупил её коллег, чтобы они мало-помалу доводили её до предела, заплатил хозяину квартиры, чтобы тот ошарашил её неприятной новостью о скором выселении, и специально не трогал недоумка Эндрюза, так как он неслабо портил повседневную жизнь дикарки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})