На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

— Ты помнишь? — и это её почему-то очень сильно удивляет.

— Конечно, помню. Я ничего никогда не забываю, — произношу и тут же зарабатываю взгляд «Да неужели?». — Ладно-ладно. Вчера — это был исключительный случай. Такого больше не повторится.

— Так все говорят на утро после отменного пьянства.

— Но у меня настолько жуткое утро — первое. И оно же последнее. Зуб даю.

— Смотри, без зубов не останься. Тебе еще Нью-Йорк покорять, а с ослепительной улыбкой это будет делать куда проще, — хихикает Ники, сама того не осознав, перейдя к немаловажной теме, о которой мне нужно с ней поговорить.

— Ники, нам ну…

— Нет, Остин. Не нужно, — а нет… всё-таки осознаёт. — Давай, не будем начинать вести бессмысленные разговоры и вновь ссориться.

— Но нам необходимо это сделать.

— Если и нужно, то давай не сейчас. Мы же только что прекратили предыдущую ругань. Пожалуйста, — её взгляд горит настойчивой мольбой, но я не могу ей поддаться, как бы мне того ни хотелось.

— Прости, малышка, но мы должны сделать это именно сейчас, потому что времени уже не осталось. Я уезжаю в воскресение, — сообщаю я, мгновенно наблюдая, как в зазеркалье её глаз происходит резкое похолодание.

— Что?! В воскресенье?! Но… Остин… сегодня же пятница. Ты хочешь сказать, что уезжаешь уже послезавтра?

Сердце рвётся на ошмётки, но я всё же отвечаю:

— Да.

— Ты издеваешься? Почему ты мне сразу не сказал?! — вспыхивает малышка, хватаясь за голову.

— Я говорю сейчас.

— За два дня до отъезда? Ты совсем охренел?! О таком нужно заранее предупреждать! Я думала, ты пробудешь в Рокфорде, как минимум, до окончания учебы. Разве ты можешь уезжать раньше выпускного?

— Все экзамены сданы, диплом мне вышлют на адрес в Нью-Йорке, где я буду проживать, так что дожидаться выпускного лишь для того, чтобы метнуть шапочкой в небо, не вижу смысла. Да и на работе меня ждут как можно скорее, поэтому я должен ехать, Ники, — порываюсь вновь прикоснуться к её лицу, но она отбивает мою руку. Снова злится дикая моя. Расстраивается. Да только на то нет причин. — Я буду ждать тебя там со всем готовым ко дню твоих вступительных проб.

— Остин… — тяжело вздыхает. — Я не знаю, смогу ли хоть когда-нибудь отблагодарить тебя за потраченные труды в разговоре с директором академии, но ты разве не понял, что я не оставлю маму? — с отчаяньем бросает она, но я намеренно игнорирую.

— Сам за тобой я приехать не смогу, так как по приезде в Нью-Йорк я сразу же продам машину. В ней там нет никакого смысла.

— Остин, ты слышишь, что я тебе говорю?! — она повышает тональность, пока я пытаюсь продолжать в том же размеренном тоне:

— Но я куплю тебе билет на автобус и встречу на вокзале Порт-Аторити.

— Долго ждать придётся. Я не приеду! Ты же сам знаешь.

— Не приедешь — приеду я, и насильно затолкаю тебя в этот гребаный автобус.

— Не затолкаешь!

— Хочешь еще поспорить?

— Остин! Ты обещал! — выпаливает она, глядя на меня с надеждой.

— Что я тебе обещал?

— Ты сказал, что никогда не будешь меня ни к чему принуждать.

— Когда это я тебе такую чушь сморозил?

— Ты… ты… неважно когда… я точно не помню, но ты говорил, — бормочет она, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Не знаю, что ты тут опять выдумываешь, но я не мог такого сказать, поэтому, Ники, ты поедешь в Нью-Йорк и точка, — твёрже моего решения только карбид вольфрама или твердолобое упрямство Николины, что она проявляет уже в следующий миг.

— Хватит, Остин! Я никуда не поеду и смирись с этим! — выкрикивает она мне прямо в лицо.

— Нет! Даже не надейся! Я не отстану от тебя!

— Тогда как прекрасно, что ты совсем скоро уезжаешь!

— Николина! Если ты думаешь, что я не найду способ выкурить тебя из этого города, даже будучи за полтысячи километров отсюда, то сильно ошибаешься. Найду! Обязательно найду!

— Да нет же, Остин, в том-то и дело, что не найдёшь! Почему до тебя не доходит, что ты не сможешь меня заставить уехать отсюда, просто потому, что я сама себя заставить не могу?! Так сложно это понять?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ники… — немного сбавляю решительный запал, видя, как её охватывает ярость.

— Нет, ты послушай… Думаешь, мне не хочется бросить всё и отправится с тобой в Нью-Йорк?! Думаешь, мне не хочется увидеть нечто большее, чем наш унылый город?! Думаешь, мне не хочется исполнить свою мечту и станцевать на большой сцене? Хочется! Очень хочется! Но мама… она… я не могу… это выше моих сил — оставить ее здесь одну! Я не смогу быть вдалеке от неё и каждый день переживать, всё ли с ней в порядке, поэтому, как бы я ни мечтала поехать с тобой, я не могу! Просто не могу! Пожалуйста, пойми же это, наконец!

Я проявляю попытку ответить, но она меня перекрикивает:

— Не надо! Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать! Я наивная дура! Мной бессовестно пользуются! Я никогда не смогу спасти её! Я всё это сама знаю! И, наверное, я и правда беспросветная дура, раз добровольно просираю свою жизнь! Но это мой выбор! Моё решение! Я не уеду! Не брошу ее одну! И ты меня не заставишь! И никто не сможет заставить! Никогда! — её голос срывается от воинственных криков, и я не выдерживаю: сгребаю в кольцо своих рук и намертво прижимаю к себе, перенимая вибрации ее подрагивающего тела, в надежде следом суметь перенять и весь гнев.

— Маленькая моя, успокойся, — аккуратно поглаживаю ей спину и, сука, ощущаю себя правителем мира, когда чувствую, как немного посопротивлявшись, она цепко обнимает меня в ответ.

— Я успокоюсь, если ты перестанешь затрагивать эту тему, — тяжело дыша, бурчит малышка, уткнувшись щекой мне в грудь.

— Я не хочу злить тебя, Ники, как и принуждать тебя к чему-то, но я ни за что не оставлю тебя в этом городе. И это уже моё решение, которое ты должна принять, — до предела смягчив голос, проговариваю я и слышу в ответ её горячий шёпот:

— А ты должен принять, что я её не брошу.

— Тебе и не нужно её бросать, Ники. Но и находиться с ней рядом каждый день нет совершенно никакого смысла. Ты можешь жить той жизнью, о какой всегда мечтала: учиться в лучшей академии, танцевать, развлекаться, знакомиться с новыми людьми, узнавать другой город. Ты всё это можешь, а мама никуда не денется. Хочешь, я буду высылать ей деньги на жизнь, если тебе от этого станет легче? А ещё ты сможешь навещать её хоть каждые выходные. Расстояние не малое, но со временем я смогу позволить покупать тебе авиабилеты, и тогда это вообще будет проще простого.

— Что ты такое говоришь? — её изумлённое дыхание опаляет мне кожу.

— Я говорю о том, что возможно воплотить в реальность. Ты и маму не бросишь, и сама начнешь жить. Тебе ничто не мешает это сделать. И я тебе в этом помогу, главное, доверься мне, и вот увидишь — у нас всё получится, — заверяю я абсолютно искренне. Ведь если вы уже успели меня хорошо узнать, я никогда не говорю того, во что сам не верю.

Безусловно, её мать не заслуживает ни крупицы заботы дочери, как и её вероятных будущих мотаний между городами. И уж тем более она не заслуживает денег, которые придется ей посылать, чтобы не померла от голода… а точнее не засохла без алкоголя на пару со своим бездарным мужиком. Но если эта цена за убеждение Николины покинуть город, то я готов содержать этих алкоголиком и платить сколько угодно. С новой работой — это будет вполне выполнимо.

— Ты меня слышала, Ники? — интересуюсь, когда малышка подозрительно долго не отвечает мне, совсем затихнув в моих объятиях.

— Слышала, — и по отстранённой интонации голоса понимаю, что она явно обдумывает моё предложение.

— Поделиться мыслями не хочешь? — спустя ещё пару минут тишины спрашиваю я, и лишь тогда Николь отстраняется и поднимает сверкающий влагой взгляд на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я думаю о том, что нельзя быть настолько хорошим, как ты, Остин. Это же просто должно быть запрещено законом, — удивляет она своей ироничной фразой, что никак не вяжется с её грустным лицом.

— Хорошим? — усмехаюсь. — Да не такой уж я и хороший.