По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович

Полковник Никитин почувствовал, как рука его, сжимавшая телефонную трубку, стала вдруг влажной.

– Плохо слышу вас, Евсеев! – торопливо проговорил он, стараясь сохранить спокойствие. – Погромче, пожалуйста… Ранены? А Гуров?… Все еще без сознания? Да, да, понятно. А портфель исчез? Полагаете, что это дело рук Счастливчика? Да, да, ясно. Немедленно высылаем машину с врачом… Майора Киреева! – приказал полковник дежурному, опуская трубку на рычажки телефонного аппарата. Теперь уж он вполне овладел собой и внешне ничем не выдавал своего волнения.

Майор Киреев явился спустя несколько минут. Никитин коротко сообщил ему о своем разговоре с Евсеевым, не сводя пристального взгляда с настороженного лица майора.

– Это дело рук Иглицкого, товарищ полковник, – убежденно заявил Киреев. – Он давно уже за Гуровым охотится.

– Похоже, – согласился Никитин. – Евсеев тоже так думает. Неужели этот Счастливчик снова от нас улизнет? Он достиг наконец своей цели – и делать ему тут больше нечего.

– Не думаю, товарищ полковник, чтобы он сразу же исчез, – задумчиво проговорил Киреев. – Он знает, что мы теперь поднимем на ноги всех наших работников, и постарается переждать денек-другой в. укромном местечке. Тем более, что местечко такое у него имеется.

– Дача Лопухова?

– Так точно, товарищ майор. Он снял ее у Лопухова в прошлом месяце, но еще ни разу в ней не был. По всему чувствовалось, что местечко это держал он про запас.

– Ну, а если он им не воспользуется?

– Примем другие меры. А пока разрешите выслать на место происшествия капитана Кречетова с оперативной группой?

– Не возражаю. Дайте также указания Акулову, Клюеву и Ямщикову. Пусть они усилят наблюдение за явками Иглицкого.

Спустя полчаса майор Киреев снова явился к полковнику Никитину.

– Оправдалось наше предположение, товарищ полковник, – оживленно проговорил он. – Только что доложили, что Иглицкий появился на даче Лопухова.

Никитин порывисто схватил трубку телефона, набрал номер генерала Сомова и доложил:

– Счастливчик у Лопухова.

Генерал, видимо, отдал ему какое-то очень короткое распоряжение, так как Никитин почти тотчас же положил трубку со словами:

– Слушаюсь, товарищ генерал. Надежные ли там люди, товарищ Киреев? – обратился он к майору.

– Там старший лейтенант Адамов со своей труппой. Разрешите выехать туда и мне лично?

– Приказываю вам выехать туда лично!

Спустя еще полчаса машина Киреева остановилась неподалеку от дачи Лопухова.

– Он все еще тут? – спросил майор встретившего его старшего лейтенанта.

– Тут, – коротко ответил Адамов.

– Не уйдет?

– Не уйдет, дача оцеплена.

– И он ничего не подозревает?

– Похоже на то. Мои люди хорошо замаскированы.

Майор расстегнул кобуру и. решительно произнес:

– Идемте!

И они направились к даче. Крылечко ее было невысоким, и офицеры единым махом вскочили на него. На стук майора сначала никто не отзывался, затем внезапно прогремел выстрел. Пуля, пробив доску двери, просвистела у самого уха майора.

– Сдавайтесь, Иглицкий! – крикнул Киреев. – Вы окружены. Сопротивление бессмысленно.

В ответ раздался еще один выстрел, Но майор и старший лейтенант прижались к стене с разных сторон двери. Затем по знаку Киреева они одновременно ударили в дверь ногами. Непрочные доски ее дрогнули…

Снова грянул выстрел. Но дверь теперь уже трещала под ударами ног офицеров. А когда она рухнула на пол, послышался хрипловатый голос Иглицкого:

– Ладно, сдаюсь…

Под ноги офицерам полетел полуразряженный пистолет, затем показался и сам Иглицкий с портфелем Гурова в руках.

– Вот, пожалуйста, – проговорил он почти равнодушно и, подняв руки вверх, стал медленно поворачиваться перед контрразведчиками, давая им возможность обыскать себя.

Когда полковник Никитин доложил генералу Сомову о «капитуляции» Иглицкого, генерал даже руками развел.

– Чудеса, да и только! – проговорил он в крайнем удивлении. – Вот уж никак не ожидал, что удастся поймать столь просто такого матерого золка!

БЕГЛЕЦ

В одном из помещений советской военной администрации в Берлине сидел бледный молодой человек в сером пыльнике с разорванной полой и оторванными пуговицами. Черная помятая шляпа его лежала на столе. Светлые, влажные от пота волосы были взлохмачены. При каждом громком звуке, раздававшемся в соседнем помещении, посетитель испуганно вздрагивал и резко поворачивался к дверям. Постепенно, однако, он успокоился и стал осторожно осматриваться.

Взгляд его задержался на письменном столе, но ненадолго – ровно настолько, чтобы заметить чернильный прибор, несколько книг и небольшую стопку газет…

Задумавшись о чем-то, молодой человек не услышал, вероятно, как позади него открылась дверь. В комнату вошел высокий, широкоплечий старший лейтенант с двумя рядами орденских планок на ладно сидевшей на нем гимнастерке.

– Ну как, успокоились? – почти весело спросил он, направляясь к письменному столу.

Молодой человек вздрогнул и, торопливо обернувшись, поспешно вскочил со своего места.

– Садитесь, садитесь, пожалуйста! – замахал на него руками старший лейтенант и опустился в кресло за письменным столом.

Перелистав какие-то бумаги в папке, которую он принес с собой, старший лейтенант спросил:

– Так вы говорите, что ваша фамилия Голубев?

– Так точно, – ответил молодой человек, снова пытаясь подняться с места. – Голубев Степан Александрович.

– Вас в сорок третьем году увезли из Киева в Германию. Вы работали затем на верфях в Гамбурге. Правильно я записал? – продолжал расспрашивать старший лейтенант, заглядывая в папку.

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – поспешно подтвердил Голубев, заметно волнуясь. – Только не увезли, а угнали. В Гамбурге я работал на судостроительных верфях «Блом и Фосс», а затем на «Дейче верфт».

– Ну, а потом?

Голубев тяжело вздохнул и вытер платком потный лоб:

– Потом нас, то есть меня и других русских, кто был помоложе и покрепче здоровьем, увезли за океан. Это было уже после войны…

Внезапно Голубев нервно обернулся к окну: до него донеслись приглушенные звуки радио.

– Что это! – испуганно воскликнул он. – Что они там передают? Я слышу их радиопередачу…

– Успокойтесь, – сказал старший лейтенант. – Это из демократического сектора Берлина.

– Не может быть, чтобы они меня оставили, – все еще нервно вздрагивая, проговорил Голубев. – Им не удалось настичь меня, пока я добирался до восточного сектора, но они ни за что не оставят меня в покое. Они уже протрубили, наверно, что я какой-нибудь беглый уголовный преступник…

Старший лейтенант придвинул ближе к Голубеву графин с водой.

– Выпейте и успокойтесь, – строго произнес он. – Они действительно передали нечто подобное по своему радио, но нам ведь известны их трюки… Продолжайте, пожалуйста.

Голубев выпил несколько глотков воды и осторожно поставил стакан на стеклянный поднос. Рука его при этом заметно дрожала.

– Как только кончилась война, – продолжал он, расстегивая воротник своей давно не стиранной рубашки, – нас всех согнали в лагеря так называемых перемещенных лиц. Ведала нами созданная западными державами Международная организация по делам беженцев. Вернее было бы назвать ее компанией по торговле живым товаром.

Голубев поморщился, как от физической боли, и тяжело вздохнул.

– Да, скверная это штука – почувствовать себя рабом, как во времена Бичер-Стоу! В курортном городке Бад-Киссинген нас без особой проволочки погрузили на пароход и переправили через океан. Было среди нас немало простых, честных людей – дешевой рабочей силы, но еще более, пожалуй, военных преступников, предателей всех мастей, эсэсовцев, гестаповцев и агентов фашистских разведок…

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее о себе лично, – прервал его старший лейтенант.