Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

‹…› мне передавали, что многие боятся сюда бежать обратно только потому, что боятся, что будут расстреляны. ‹…› Мы завтра, если будет благоприятная погода, пошлем туда листовки, мы думаем на аэропланах ссыпать их в Кронштадт…»[549] Решение о взятии в плен было продиктовано тем, что напуганные первым штурмом комиссары не хотели ставить матросов в безвыходное положение, которое заставило бы их драться до конца. Стало понятно, что взять Кронштадт будет необыкновенно трудно, а мятежников можно будет расстрелять в дальнейшем. Изменившееся отношение к пленным отразилось в новом приказе Тухачевского и Зиновьева по 7-й армии 15 марта: «По достоверным сведениям, кронштадтские красноармейцы и моряки, обманутые и поднятые на мятеж заговорщиками-белогвардейцами, начинают понимать свое жестокое заблуждение и свою вину перед рабоче-крестьянской Россией. ‹…› Приказываем: не причинять никаких оскорблений и насилий всем добровольно переходящим на нашу сторону, ибо всем искренне раскаявшимся рабоче-крестьянская власть сохранит жизнь и свободу»[550]. Комиссары усиленно внушали новую установку бойцам.

Ворвавшиеся в город курсанты спешили к находящейся недалеко от Петроградских ворот Морской следственной тюрьме. Ющук писал: «Все смолкло, только из-за стены послышался голос: „Скорей, товарищи, к тюрьме, освобождайте арестованных, а то их там расстреляют“»[551]. На рассвете заключенные услышали приближающийся шум, отряд курсантов подходил к тюрьме. Его вел бывший комендант А. Д. Тузов, которого, видимо, заранее обо всем предупредили. Заключенный Н. М. Тарасов вспоминал: «…послышался звон разбитых стекол в нашей камере. Через несколько минут все заключённые были на ногах, и, толкаясь друг о друга, каждый хотел узнать, что случилось». Курсанты сняли часового, «…но в тюрьму через ворота им попасть не удалось ввиду усиленной охраны. Поэтому они решили разбить стекла и передать в камеру оружие (около 8 винтовок с патронами и несколько гранат), чтобы заключенные сами открыли двери и напали бы с тыла на стражу, охранявшую главные ворота». Получив оружие, после короткого обсуждения заключенные решили действовать. «Взяли две длинные скамьи и стали выбивать двери наружу ‹…›, несколько человек решили выйти из тюрьмы и сделать нападение на три пункта, т. е. на часовых, стоящих у главных ворот, на караульное помещение и на канцелярию. Намеченная операция без единой жертвы в несколько минут была выполнена с большим успехом, и во двор тюрьмы вошло около 10 человек красных, ведущих наступление из Ораниенбаума. За короткий промежуток времени все захваченные нами (стража тюрьмы и охрана) были раздеты, особенно быстро сняли сапоги и верхнюю одежду. Несколько человек, самых разнузданных бандитов было расстреляно»[552]. Отрывок вызывает ряд вопросов. Что такое «самые разнузданные бандиты»? Заключенных не били, не пытали, кого автор имеет в виду? Сколько было расстреляно? Может быть, все работники тюрьмы и вся охрана? О том, что в тюрьме не был расстрелян ни один заключенный, автор не упоминает. Интересна судьба Тузова, бывшего коменданта тюрьмы, мастерового «Петра Первого», сыгравшего основную роль в захвате тюрьмы. Но он вышел из партии, а за это строго наказывали. Тузову зачли его роль в освобождении заключенных и вместо расстрела отправили в концлагерь. Благодарность по-большевистски! Последний комендант тюрьмы Шустов и его помощник забаррикадировались на крыше и бросали в наступающих ручные гранаты, но были убиты в ходе боя. Освобожденные, хорошо зная Кронштадт, пошли в наступление вместе с курсантами и активно участвовали в боях.

Войска 7-й армии понесли тяжелые потери при штурме фортов и прорыве в город. Некоторые части были настолько обескровлены, что не были в состоянии продолжать бой в городе. Военный комиссар 79-й бригады М. Белогуров сообщал о потерях бригады и причинах ее отступления из Кронштадта: «Доношу, что полки 79-й бригады во время наступления 17/III проявили выдающийся героизм. Бригада понесла большие потери. В строю осталось 1/2 состава штыков. Выбыло 4/5 комсостава, 2/3 комиссарского состава. Ранены: командир Невельского полка, военком и замвоенком Минского полка, военком Невельского полка, 7 комбатов, 22 комроты, 20 начальников пулькоманд. Из 26 делегатов Х съезда насчитывается в настоящий момент 9 чел.»[553] О тяжелых потерях Северной группы Тухачевский докладывал Каменеву утром 17 марта: «Севгруппа после упорных боев и потеряв большую часть состава, ‹…› вступил в северо-западную часть Кронштадта. Значительная часть курсантов, говорят, погибла на фугасах 6-го форта»[554]. Наступление сопровождалось усиленным артиллерийским обстрелом батарей 7-й армии, артиллерия которой усилилась после занятия ряда фортов. В ряду наступающих шли артиллеристы, которые сразу использовали захваченные орудия.

В атаке принимала активное участие авиация. Несмотря на тяжелые погодные условия, она весь день наносила удары по крепости и линкорам. Из-за плохой погоды эффект был в основном психологический, но иногда удавалось наносить тяжелые потери. Летчик Линдель докладывал: «Все четыре бомбы сброшены в дредноуты. Одна из бомб вызвала огромный взрыв и большое облако белого дыма, и пламя»[555].

Частям 7-й армии, утром ворвавшимся в город, пришлось вести отчаянные бои с красноармейцами, матросами и рабочими, защищавшими родной Кронштадт. Особенно упорно сражались рабочие части, в боях участвовали целые семьи. Прекрасно зная каждый проходной двор родного города, рабочие заходили наступающим с тыла, нанося неожиданные удары. Это замедляло темпы наступления 7-й армии. Тяжелый бой с колоссальными потерями привел к резкому увеличению потока дезертиров, особенно в совсем недавно бунтовавших частях. Начальник заградотрядов Южной группы войск Б. А. Кишкин докладывал 17 марта: «На левом фланге, т. е. около Ольгинского завода, дрогнувшие части, а именно Невельский и Минский полки и часть Ольшанского полка, стали уходить, но были встречены сначала нашими уговорами, а затем прикладами, причем наиболее строптивых арестовывали»[556]. У нас нет сведений о том, что заградительные отряды открывали огонь, как поступал Дыбенко во время первого штурма. Действовали ударами прикладов и угрозой оружия. Петриченко также писал о том, что самый тяжелый бой разгорелся у Цитадельских ворот: «Потери противника на этом участке были огромны. Бой здесь отличался особенным упорством и ожесточением с той и другой стороны. Кроме Кронштадтского гарнизона в нем принимали участие рабочие, женщины и даже подростки, и к 2 часам дня удалось противника выбить из этого участка. Взято более 1200 человек в плен, а часть противника отступила до южных фортов. С двух часов дня начала производиться очистка и восточной части города, были освобождены мясные склады, арестантский лазарет и часть Песочной улицы, причем на площади у собора взято было в плен более 2200 человек»[557]. Красные части отходили к пристани. Тухачевский в беседе с Каменевым был вынужден признать, что наступление застопорилось. Он заявил Каменеву: «Бои в городе носят чрезвычайно ожесточенный характер и идут с раннего