Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

и курсанты основательно промокли. Это очень раздражало нас, и все стремились вперед, как можно вперед, чтобы скорее покончить с противником»[543]. Утомленный гарнизон явно ослабил бдительность, поэтому подразделения 79-й бригады были замечены только в 5 часов утра, уже на линии Первого южного форта. После нескольких винтовочных выстрелов огонь открыли пушки и пулеметы фортов и линкоров, вскоре им ответила артиллерия 7-й армии. В это же время, в 5 часов, правый сосед 79-й бригады, полк Особого назначения вышел к Петроградским воротам и только возле них был обнаружен кронштадтцами. В организации обороны Кронштадта были очевидны чудовищные провалы. Участник штурма Степанов вспоминал: «Имевшиеся у нас данные говорили о том, что на пятой версте имеется застава противника, которую надлежало группе бесшумно снять. Подошли к пятой версте, где должна быть застава, но она до нашего подхода ушла. Это способствовало группе, не будучи обнаруженной, продвигаться дальше»[544].

Ударная часть 187-й бригады И. Ф. Федько – полк Особого назначения, развернувшись в цепи, бросился в атаку. Петроградских ворот давно уже не существовало. От них остались только развалины. Штаб обороны, учитывая это обстоятельство, установил напротив так называемый ворот, 4-орудийную батарею 3-дюймовых орудий и большое число пулеметов. Перед воротами на льду были оборудованы проволочные заграждения, а через них пущен ток высокого напряжения. Но в результате артиллерийских обстрелов проволочные заграждения были сильно повреждены и остались без тока. Степанов описывал штурм Петроградских ворот: «Впереди шел взвод гренадеров, из них часть с осветительными ракетами. При обнаружении раздались отдельные выстрелы, ракеты с их стороны перелетали через отдельных курсантов 1-го взвода. Со стороны Петроградских ворот открылся пулеметный огонь, а потом и артиллерийский. Подаю команду „Осветить Кронштадт“. ‹…› Это свидетельствовало о том, что ударная группа соприкоснулась с противником и идет в наступление на Петроградскую пристань, и что артиллерийского огня с нашей стороны по окраинам Петроградской пристани не открывать. ‹…› Перед этим, когда шли, тишина была полная. ‹…› И в этот момент при такой тишине внезапно раздался ураганный артиллерийский огонь, ‹…›. Все это, конечно, заставило некоторые части, идущие позади нас, лечь на лед. Нужно сказать, к чести полка особого назначения, что весь командный состав полка во главе с командиром полка т. Бурковским и комиссаром полка т. Н. Богдановым (был ранен в ногу) участвовал в атаке. Даже комендантская команда под командой т. Гольдберга, приняла участие в наступлении…» Курсантский полк столкнулся с бешеным сопротивлением. Степанов продолжал: «Мятежники открыли по нас огонь на картечь, и лишь благодаря так называемому мертвому пространству головной взвод не сложил полностью свои головы. Группа частью ворвалась в Кронштадт. Спустя некоторое время пускаю остальные взводы и прошу командира полка, чтобы дал поддержку и одновременно нажал на 79-ю и 32-ю бригады, для ускорения их наступления, ибо часть ворвавшихся в Кронштадт ударников была взята в плен. Около 30 петергофцев были раздеты, разуты и отведены в сарай, где им угрожал расстрел»[545]. Отметим, что ни один пленный, а их за два штурма крепости набралось несколько тысяч, не был расстрелян кронштадтцами, их даже кормили так же, как бойцов кронштадтского гарнизона.

На помощь при штурме ключевого пункта обороны Кронштадта подошла 32-я бригада М. Рейтера. Но лобовая атака вновь не принесла успеха. Дыбенко вспоминал о колоссальных потерях, понесенных бригадой: «Потери в полках доходят до 30 процентов. Потери среди командного состава до 40 процентов. Полк Тюленева геройски, в неравном бою дравшийся в течение часа, понес потери до 60 процентов»[546]. Дыбенко не пишет, что уцелевших бойцов даже угрозой немедленного расстрела нельзя было поднять в атаку. Полк был отведен в тыл, очищен от всех «ненадежных» элементов, накормлен и снова брошен в бой на другом участке. По свидетельству Лебедева, «…в 6 час. 10 мин. части 32-й и 187-й бригад ворвались в город, где завязался бой с противником, засевшим и обстреливающим ружейным и пулеметным огнем из всех домов и окон»[547].

У восставших не хватало пехотинцев, но даже тех, которые были в наличии, нельзя было использовать из-за отсутствия обуви. Из-за нехватки людей и тяжелых обстрелов некоторые форты пришлось оставить, и их защитники отступили на основные форты. На Северном участке был оставлен ближайший к берегу форт № 7. В 2 часа взвод курсантов двинулся к форту № 7 и в 3:30 занял его. Гарнизона в нем не было, основные курсантские части были брошены в атаку на северный форт № 6.

В атаке на форт № 6 участвовал не только 3-й курсантский полк, но и батальон 2-го сводного курсантского полка, попавший туда по ошибке. Он должен был наступать на форт № 5, но ночью в тумане потерял направление и вышел на форт № 6. За полкилометра до форта колонны перестроились в цепи, но встретили отчаянное сопротивление, легкие 3-дюймовые орудия расстреливали их в упор, а тяжелые начинали уничтожать резервы атакующих. Курсанты стали отступать, но командирам удалось поднять их вновь в атаку. Тогда восставшие взорвали три фугаса, установленные подо льдом. Но, несмотря на это, батальон смоленских курсов ворвался в форт с севера. Следующим в крепость ворвался передовой отряд 3-го курсантского полка. Ющук писал: «Мы с криком бросились на вал форта № 6. Противник дрогнул и побежал, бросая пулеметы и винтовки в разные стороны. Большая группа мятежников укрылась в каземате форта. ‹…› Моментально восстанавливается живая связь с цепочкой. Ободренные успехом, бежим добивать врага, скрывшегося в казематах». Там их глазам предстала страшная картина: «Вбегаем в каземат, видим сплошную массу матросов, стоящих с поднятыми вверх руками. Натыкаемся при входе на груду лежащих тел противника. Спрашиваем: – почему их здесь так много. Один курсант говорит: „Да вот этот товарищ пошутил немного, насилу удержали“.

Я увидел плечистого матроса выше среднего роста, сбоку у него висел маузер. Черные его глаза, налитые кровью, сверкали, он молчал. Присмотревшись, я узнал его, это был наш начальник разведывательного отряда имени Троцкого. Он со своей командой разведчиков перенес большую тяжесть борьбы с мятежниками. Его психологическое состояние было вполне понятно»[548]. Но нас, казалось бы, эта страшная картина не должна удивлять. Мы уже приводили приказы Тухачевского и политического руководства 7-й армии. В них подчеркивалась одна простая и страшная мысль: «Пленных не брать», однако незадолго до второго штурма содержание приказов изменилось на 180 градусов. Первое упоминание о том, что было решено изменить отношение к пленным, содержалось в выступлении в ПК РКП(б) комиссара Северного участка Угланова на заседании исполкома Петроградского Губсовета: «Но элемент разложения у них налицо, это несомненно.