Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Собственно империя принесла стране престиж и потенциальные возможности в плане освоения природных ресурсов и богатств. Однако она также добавила России проблем – ее население рассредоточилось на еще большем пространстве и включило в себя немалое количество инородцев: мусульман Средней Азии, корейцев, монголов и китайцев Дальнего Востока. Новые границы означали появление новых и потенциально враждебных соседей: на востоке это были Китай и Япония, а в Туркестане – Британская империя. На Кавказе протянулась граница с Персией (нынешний Иран), куда англичане тоже пытались проникнуть. Наконец, вокруг Черного моря тянулись владения Османской империи, угасающей, но пользующейся поддержкой европейских держав. Кроме того, хотя в тот период морская мощь приобретала все большее значение для богатства и влияния государств, Россия располагала лишь небольшим количеством незамерзающих портов. При этом судоходные маршруты Балтики и Черного моря пролегали через узкие проливы, которые могли оказаться перекрыты во время войны, а новый тихоокеанский порт Владивосток отстоял от центральных районов страны на тысячи миль и был связан с ними лишь ниточкой железной дороги. Поскольку Россия становилась все более крупным экспортером, особенно продовольствия, то проход из Черного моря в Средиземное (через Босфор, Мраморное море и Дарданеллы – все это вместе тогда называли просто «проливами») приобретал решающее значение. К 1914 г. 37 % всего российского экспорта и 75 % экспорта российского зерна должны были по пути на мировые рынки миновать Константинополь[489]. Сергей Сазонов, который был тогда министром иностранных дел, считал, что если бы этот путь оказался перекрыт – например, Германией, – то для России это стало бы «смертным приговором»[490]. С точки зрения России поиск безопасных незамерзающих портов был делом первостепенной важности, но еще в 1900 г. Куропаткин предупреждал царя, что такая политика сопряжена с большим риском: «Как бы ни были оправданны наши попытки завладеть проливами Черного моря и добиться выхода к Индийскому и Тихому океанам, любая деятельность в этом направлении так глубоко затронет интересы практически всех держав мира, что мы должны быть готовы к борьбе с коалицией из Великобритании, Австро-Венгрии, Германии, Турции, Японии и Китая»[491]. Среди всех потенциальных противников России самым непосредственно угрожающим казалась все же мировая империя – Великобритания.

В самой Британии общественное мнение было настроено резко антироссийски. В массовой литературе Россия представала экзотическим и ужасным краем, страной снегов и золотых куполов, где в темных чащобах стаи волков преследуют путников, а правят Иван Грозный и Екатерина Великая. Уильям ле Кё в своих романах довольно долго использовал в качестве противника именно Россию и лишь позднее заменил ее на Германию. В 1894 г., в книге «Великая война в Англии 1897 г.», Британия подвергалась нашествию объединенных франко-русских сил, но русские там были показаны особенно жестокими. Они жгли дома, расстреливали гражданское население и закалывали младенцев штыками: «Свирепые и бесчеловечные солдаты царя не щадили слабых и беззащитных. Они смеялись в ответ на жалобные мольбы и с бесовской жестокостью наслаждались разрушением, которое несли повсюду»[492]. Тайная полиция, цензура, отсутствие основных гражданских прав, репрессии в отношении политических противников, подавление национальных меньшинств и ужасающий уровень антисемитизма[493] – все эти черты царской России вызывали в Англии ненависть у радикалов, либералов и социалистов. Империалисты-консерваторы, со своей стороны, ненавидели Россию как соперницу Британской империи. Лорд Керзон, который до назначения вице-королем Индии служил помощником у Солсбери в министерстве иностранных дел, говорил, что Британия и Россия никогда не смогут прийти к согласию в Азии. Россия неизбежно стала бы расширять свои пределы до тех пор, пока ей это позволяют. В любом случае «прочно укоренившееся двуличие»[494] русских дипломатов сделало бы любые переговоры бесцельными. Это был один из тех редких случаев, когда Керзон был согласен с британским главнокомандующим[495] в Индии, лордом Китченером, который требовал у Лондона выделения больших ресурсов, необходимых для сдерживания «угрожающего продвижения России к нашим границам». Особенно англичан беспокоили новые железнодорожные магистрали, построенные или еще только проектируемые в России. Железные дороги должны были протянуться на юг, к границам Афганистана и Персии, что позволило бы русским развернуть в том регионе значительные силы. Хотя до появления самого термина оставалось еще восемьдесят лет, но англичане уже начинали остро чувствовать то, что Пол Кеннеди назвал потом «имперским перенапряжением». В 1907 г. военное министерство заявило, что развитие российской системы железнодорожного транспорта сделает оборону Индии и всей империи настолько сложной задачей, что потребуется или «полностью видоизменить нашу военную систему, или поставить вопрос о том, стоит ли вообще удерживать Индию в дальнейшем»[496].

В обеих странах всегда имелись лица, которые предпочли бы уменьшить напряжение в отношениях и связанные с этим расходы, для чего следовало урегулировать спорные колониальные вопросы. В 1890-х гг. англичане были уже готовы признать, что не в силах помешать русским использовать проливы для переброски их военных кораблей из Черного моря в Средиземное. При этом сами русские, а особенно русские военные, были не прочь уменьшить напор в Средней Армии и Персии[497]. В 1898 г. лорд Солсбери предложил России провести переговоры по поводу разногласий, которые имелись у двух стран в Китае. К сожалению, переговоры закончились ничем, и российско-британские отношения снова ухудшились, особенно после того, как Россия воспользовалась «Боксерским восстанием» и ввела войска в Маньчжурию. В 1903 г. назначение в Лондон нового российского посла дало возможность начать консультации заново. Граф Александр Бенкендорф был несдержан, богат и обладал отличными связями (в юности он был пажом Александра III). Он был англофилом и либералом, отчего смотрел на будущее царского режима с глубочайшим пессимиз мом. Когда он был послом в Дании, то однажды сказал своему французскому коллеге: «В России для поверхностного взгляда все обстоит прекрасно – люди любят царя и так далее… Но ведь и во Франции накануне революции было ровно то же самое»[498]. В Лондоне граф с супругой быстро влились в местное общество, и Бенкендорф поставил себе задачу улучшить отношения между Россией и Великобританией. Дипломаты в те довоенные дни пользовались значительными вольностями, и граф не упустил шанса внушить каждой из сторон, что другая более расположена к переговорам, чем то было на самом деле. В 1903 г. британский министр иностранных дел лорд Лансдаун и русский посол обсудили спорные вопросы по статусу Тибета и Афганистана, но и в тот раз переговоры не привели к определенному результату. Поскольку отношения между Россией и британской союзницей Японией тогда быстро ухудшались, то все обсуждения перспектив возможного сближения были приостановлены и не возобновлялись до самого окончания Русско-японской войны.

Технологическая и промышленная революции XIX в. еще больше осложнили положение России как великой державы. Открытия следовали одно за другим, а гонка вооружений ускорялась и становилась все дороже. Железные дороги и поточное производство позволили создавать, перевозить и снабжать более многочисленные армии. Как только прочие континентальные державы вступили на этот путь, правители России осознали, что им придется последовать за ними, хотя российский потенциал и не мог сравниться с тем, что имели в своем распоряжении Австро-Венгрия и недавно образовавшаяся Германская империя. В противном случае России пришлось бы отказаться от статуса великой державы, о чем было трудно – если не невозможно – даже помыслить. Александр Извольский, бывший министром иностранных дел между 1906 и 1910 гг., утверждал, что превращение во второстепенную державу или даже в «азиатское государство… стало бы катастрофой для России»[499].

С похожей дилеммой во время холодной войны столкнулся Советский Союз: государственные амбиции России были полностью сформированы, а экономический потенциал страны был недостаточен. В 1890-х гг. русское военное ведомство тратило в два с лишним раза меньше средств, чем Германия или Франция, из расчета на одного солдата[500]. Кроме того, каждый потраченный на армию рубль означал сокращение вложений в развитие экономики. По одной из оценок, в 1900 г. российское правительство потратило на армию в десять раз больше, чем на образование, а флот получил лучшее финансирование, чем даже ключевые министерства юстиции и сельского хозяйства[501]. Русско-японская война осложнила ситуацию еще больше. Россия тогда едва не обанкротилась и приобрела огромный бюджетный дефицит. Хотя вооруженные силы отчаянно нуждались в переобучении и новом оружии, для этого просто не было денег. В 1906 г. ключевые военные округа (Варшавский, Петербургский и Киевский) не получили средств даже на организацию стрелковой подготовки солдат[502].