Столкновение миров - Стивен Кинг

Однако Джек смотрел не на петуха и не на повязку на глазу продавца. Он вместе с толпой ребятишек разглядывал аттракцион, который устроил одноглазый. Это был попугай в большой клетке. Он был почти такой же высоты, как и самый маленький из детей. Его перья были темно-зелеными, скорее бутылочного цвета, а глаза блестели золотом… все четыре. Как и у пони, которого он видел в павильоне, у попугая было две головы. Он обхватил насест огромной желтой лапой и глядел одновременно в две стороны. Хохолки обеих голов почти соприкасались.

Попугай беседовал сам с собой, вызывая веселье у ребятишек. Джек обратил внимание, что они не были поражены и даже удивлены. Они не походили на детей, которые в первый раз пришли в кино и тупо смотрят на экран, расширив глаза; они походили на детей, которые смотрят свою еженедельную порцию мультиков. Это было чудом, да, но не новым. А кто быстрее привыкает к чудесам, так это самые юные.

— Гр-рак! Какая самая великая истина дворян? — спрашивала первая голова.

— Что король будет королем всю жизнь, а для этого нужно хоть раз в жизни побыть бароном! — отвечала вторая.

Джек улыбнулся, некоторые ребята постарше засмеялись, но малыши только удивленно таращились.

— А что в буфете миссис Спратт? — задала вопрос первая.

— То, чего никто не может увидеть! — ответила вторая, и хотя Джек ничего не понял, дети зашлись от хохота.

Попугай отпустил насест и перевернулся вниз головой.

— А что испугало сегодня до смерти Алена Вестри?

— Он увидел свою жену! — Гхр-рах! Выходящей из ванны!

Фермер повернулся и ушел, а одноглазый продавец все еще держал петуха. Он в ярости накинулся на детей:

— А ну, брысь отсюда! Бегом, пока я не излохматил ваши задницы!

Детишки кинулись врассыпную. Джек вместе с ними, бросая через плечо последние удивленные взгляды на чудесного попугая.

У другого лотка он отдал две палочки за яблоко и кружку молока, самого сладкого, жирного молока, которое он когда-либо пробовал. Джек подумал, что если бы у них дома было такое же молоко, то компании «Пепси» и «Херши» обанкротились бы за неделю.

Он уже допивал кружку, когда увидел семью Генри, которая медленно двигалась в его направлении. Он быстро сунул кружку женщине за лотком, которая вылила остатки в большую деревянную бадью.

Джек поспешил уйти, вытирая молочные усы с верхней губы и надеясь, что из кружки до него не пил никто с проказой, герпесом или чем-нибудь подобным. Он раньше как-то не думал, что здесь могут случаться такие ужасные вещи.

Он пошел по главному ряду рынка: мимо клоунов, мимо двух толстых женщин, которые продавали горшки и кастрюли, мимо замечательного двухголового попугая (его хозяин в это время совершенно откровенно прикладывался к бутылке, дико сверкая единственным глазом и держа за шею непроданного петуха), мимо площадки, где собирались фермеры. Он остановился на секунду. Многие фермеры курили глиняные трубки, и Джек увидел несколько глиняных бутылок, вроде той, из которой отхлебывал продавец птиц, которые переходили из рук в руки. Недалеко несколько человек грузили камни на телеги, запряженные измученными лошадьми.

Джек прошел мимо лавки с коврами. Продавец заметил его и поднял руку. Джек ответил на приветствие, тоже подняв руку, и подумал, не крикнуть ли ему: «Пользуйся подарком, да не перегибай палку!», но решил что лучше этого не делать. Он вдруг подумал, что его могут не понять. То чувство, что он Чужой, что он не отсюда, опять навалилось на него.

Он подошел к перекрестку. Дорога с юга на север была просто проселком. Западная дорога была намного шире.

«Старина Странник Джек, — подумал он и попытался улыбнуться. Он расправил плечи и услышал, как бутылочка Спиди стукнулась о зеркало. — Вот Старый Странник Джек идет по Территориям. Не подводите меня, ноги!»

И двинулся дальше в расстилающуюся перед ним страну грез.

Через четыре часа, в полдень, Джек сидел в высокой траве у дороги и наблюдал, как несколько человек — с такого расстояния они казались не больше букашек — взбираются на высокую башню. Он остановился, чтобы отдохнуть и съесть яблоко, потому что, казалось, в этом месте Западная Дорога ближе всего подходила к башне. До нее было не меньше трех миль (а может быть, и много больше: сверхъестественная чистота воздуха сильно затрудняла определение расстояний), но она уже больше часа не исчезала из поля зрения Джека.

Джек жевал яблоко, давая отдых измученным ногам, и размышлял, что это может быть за башня, которая стоит сама по себе в сплошном море травы. И, конечно же, он удивился, зачем эти люди карабкаются на нее. Ветер дул довольно сильно еще тогда, когда Джек выходил из города-рынка, но когда ветер на минуту стихал, он слышал, как люди переговариваются… и смеются.

Отойдя миль пять от рынка. Джек шел через деревню, если можно назвать деревней пять домов и один сарай, очевидно, давно не используемый. Больше до этого самого места он не встретил ни одного поселения. Как раз перед тем, как он увидел башню, Джек подумал, что не дошел ли он до Внешних Постов, даже не подозревая об этом. Он хорошо помнил слова капитана Фаррена: «За Внешними Постами Западная Дорога ведет в никуда… или в преисподнюю. Я слышал, что даже сам Бог не заходит за Внешние Посты…»

Джек слегка вздрогнул.

Но он не верил, что зашел так далеко. Конечно, это было не то чувство углубляющегося беспокойства, которое он чувствовал перед тем, как попасть в лапы к живым деревьям, пытаясь спастись от экипажа Моргана… Теперь живые деревья казались ему чем-то вроде отвратительного пролога к тому, что он вынес в Оутли.

В самом деле, теперь к нему вернулось хорошее настроение, в котором он пребывал с того момента, как проснулся, согревшись и отдохнув в теплом стогу, и до той минуты, как фермер Генри предложил ему спрыгнуть с его телеги. Это было чувство, что Территории, несмотря на все зло, которое в них скрывается, все же в основе своей полны добра, и что он может стать частью их в любой момент, когда пожелает… и что он на самом деле вовсе не Чужак.

Он осознал, что он действительно был частью Территорий, и очень давно. Странная мысль пришла к нему, когда он свободно шел по Западной Дороге, мысль, которая наполовину была на английском, наполовину — на языке Территорий.

«Когда мне снится сон, то я понимаю, что мне снится сон, лишь когда начинаю просыпаться. А если я просыпаюсь в тот момент, когда сон не снится, если зазвенел будильник или еще по какой-то причине, тогда все кажется очень странным. Сначала реальность кажется сном. И я не чувствую себя Чужаком, когда сон становится глубже, не так ли? Не совсем так, но близко. Могу спорить, что мой отец погружался в сон очень глубоко. И могу спорить, что Дядя Морган никогда не мог это сделать».