Твой час настал! - Федор Шахмагонов

Ворота подправить не удавалось. Тогда смольняне спешно возвели вместо ворот стену. Опять же ночью, после беспрестанного обстрела, на приступ двинулась венгерская пехота. Венгерскую пехоту остановил пушечный огонь. Ее дважды  отбрасывали назад. Жолкеский своей властью остановил приступ и прискакал к королю.

— Государь! — воскликнул он в возбуждении. — Мы зашли в чужую страну. Мы даже не вступили в бой, нас расстреливают, как кроликов. Налетами эту крепость не взять, а войско погубить не долго!

 — Уходить? — вскинулся Потоцкий.

Жолкевский резко его оборвал.

 — Я не сказал — уходить! Я сказал, что налетами эту крепость не взять. Потребуется серьезная и длительная осада. Разумнее было бы и вовсе неразумное: оставить крепость и идти на Москву.

 — Подсказка сумасшедшего! — воскликнул Потоцкий.

 — Не большее сумасшествие, чем начинать войну с Московией безнадежными штурмами этой крепости. Меня уже не Смоленск и не Москва беспокоят, а шведы, что близко подошли к Москве.

Скопин со свои ополчением и шведы неумолимо приближались к Москве. Скопин овладел Переславлем. Собрал жалование шведам. В Переславль пришел со своим воинством Делагарди. Из Переславля соединенное русско-шведское войско двинулось к Александровской слободе и овладело бывшим пристанищем Ивана Грозного.

Из Владимира в Александровскую слободу шел на соединение со Скопиным воевода Шереметев, вел понизовских ратников.

 От Александровской слободы до обители святого Сергия два пеших перехода.

У Сапеги выбор: уходить в Тушино, сняв осаду с монастыря или ждать Скопина у стен монастыря и быть раздавленным между молотом и наковальней. Уйти никогда не поздно, Сапега нашел третье решение, дерзунуть со свои рыцарством на битву с молодым русским воеводой. Он поднял свое войско, и, оставив у стен монастыря самое малое охранение из гультящих, повел свое воинство к Александровской слободе. Вдохновила его медлительность Скопина. Медлит, стало быть, не уверен в своих силах.

В селе Каринском польские разъезды натолкнулись на разезды скопинцев. Сапега решил, что свершит в одиночку, что не удалось сделать в соединении с отрядами Рожинского,  Лисовского и Зборовского.

У страха глаза велики. Польским дозорным привиделось, что в селе стоит все войско Скопина. Полагая, что перед ним главные силы Скопина, Сапега напал на село и обратил  в паническое бегство всего лишь передовой отряд скопинцев. Гнал их, не заня, что гонит всего лишь передовой отряд и чуть было не потерял все свое воинство. У Александровской слободы Сапегу встретила шведская конница, а затем предстали перед ним и русские полки Скопина. Сапега вовремя успел дать отбой и побежал со своим рыцарством к Троице.

Оставить Троицу и перейти в Тушино? Все то же проклятое сомнение. Из Тушино и Рожинский и «царик» слали гонцов, призывая Сапегу и его воинство решать, как быть с королем. Вот этого-то Сапега и не хотел, оставляя себе развязанными руки в отношениях с королем.

Не дождавшись прихода Сапеги и, получив известие о его неудаче под Александровской слободой, Рожинскитй созвал коло.

Вышел в круг. Он умел держать в руках свое буйное воинство. Умел и внятно сказать, чтобы каждый понял его.

 — Панове и товариство свободных граждан Речи Посполитой, не мы ли с вами дали клятву возвратить царю Дмитрию царство? Не будет ли ныне вероломством перед самими собой, все нами завоеванное, отдать королю? Король, требуя себе верности и повиновения, придерживаясь закону чести, не вправе осудить нас. Мы пришли сюда не с войной, а восстановить попранную справедливость. Нас привела сюда печальная судьба сына царя Иоанна. Кознями врагов, его пытались зарезать, когда он только входил в отроческие лета. Когда он с помощью нашего христолюбивого народа вернул себе престол, коварный цареубийца Шуйский, преступив крестоцелование, пришел его убить и перебил многих наших соотечественников и оставался неотмщенным. Не наш ли долг отмстить изменнику. Мы пришли к воротам Москвы, приняв неисчислимые ратные труды. И нам уйти? Отдать все завоеванное? Кто же тогда не назовет нас глупцами, которые, не зная для чего, не зная куда, пришли отдать свои жизни? Все мы, приняв ратные труды, должны дать обещание друг-другу клятвой.

 Коло приняло клятву, завершалась она правом требовать награды всем  вместе и не расходится без удовлетворения требования.

Крики одобрения заглушили голос Рожинского. Когда умолкли, Рожинсмкий породолжал:

 — Нас пугают Скопином и шведами. Когда мы не били русских лапотников? И шведов мы били. Проявим же усердие в своих делах!

Богданка и Марина не были приглашены в коло, хотя и ожидали приглашения. Им принесли известие о том, что коло единодушно встало за права  царя Дмитрия.

Марина заплакала от радости, хотя о ней и не было сказано ни слова.Как бы само собой разумелось, что выступая за права Дмитрия, защищали и ее право на трон. Она заплакала от умиления:

 — Вот оно польское рыцарство, вот его благородный голос!

Богданка нисколько не умилился. Ему ли не знать переменчивости в настроении польского рыцарства, но разрыв с поляками, который он готовил в своих думах, решил отложить.

Рожинский пришел  к Богданке и к Марине с радостными известиями и прочитал грамоту польского рыцарства к королю, принятую  коло.

«Ваше величество, все знали, и единственно нам предоставляли кончить войну за Дмитрия, еще более для Республики, чем для нас выгодную; но вдруг, неожиданно , вы являетесь с полками, отнимаете у нас землю Северскую, волнуете, смущаете Россиян, усиливаете Шуйского и вредите делу уже почти свершенному нами! Сия земля нашей кровью увлажнена, нашею славой блистает. В сих могилах, от Днепра до Волги, лежат кости наших храбрых сподвижников. Уступим ли другому Московию? Скорее все мы, остальные, положим так же свои головы и враг Дмитрия, кто бы он ни был, есть наш неприятель!»

Марина плакала от умиления. Рожинский перевл взгляд на Богданку. В который уже раз предоставлялась ему возможность убедиться, что не прост и вовсе не наивен им же выдуманный царик. Ни умиления, ни восторга он не увидел в его глазах.

— Государь имеет, что либо возразить? — спросил Рожинкий.

Богданка ответил:

 — Смело написано это письмо. Но как бы не писать, чтобы не говорить, король не откажется от своей цели. А цель у него взять под себя московский престол, а не отдавать его ни царице Марине, ни мне безродному. Как бы так не повернулось, чтоб нам заодно с Шуйским останавливать короля.

 — Ври, да не завирайся! — воскликнул Рожинский.

 — Криком делу не поможешь, пан гетман. Мы будто бы вместе сидим в Тушино, ан не вместе. Со мной русские люди, с тобой пришельцы. А для русских людей, что король со его войском, что ты, пан гетман со своим — равно чужие. Русские так говорят: двое дерутся — третий не лезь. Двое меж собой дрались, а ну как вместе вдвоем на третьего ополчатся?

 — Ты сам русским становишься, — не без иронии, но уже и не гневно, заключил Рожигнский.

Рожинский и его воинство, а с ними и Марина предполагали, как будут развиваться события, Богданка угадывал, а король располгал возможностью влиять на их развитие. Остудив свою горячность под Смоленском, Сигизмунд обратил свой взгляд на тушинских поляков. Он объявил амнистию всем, кто был осужден за участие в мятеже. Не доверяя более Гонсевскому и Олесницкому из-за их уверений, что польское войско не встретит сопротивления в Московии, король направил посольство во главе с Станиславом Стадницким. В посольство вошли князь Збаражский и пан Тишкевич. Посольство имело как бы одну цель — обратить Рожинского и Сапегу на службу королю. Но опасаясь успехов Скопина и шведов, король на худой оборот дел, вручил послам грамоту к Василию Шуйскому. Он писал: «Как христианский монарх, желанием с помощью Бога, Присноблаженные Девы Богородицы и всех святых, положить конец бедствию и разорению великого Московского царства, остановить пролитие крови христианской, возвратить народам мир и тишину. Для сего отправляем польским и литовским войскам, стоящим близ Московской столицы, и о том тебя извещаем, дабы и ты прислал своих бояр в стан их, для совокупного совещания с нашими Послами: во-первых, об удовлетворении нас, в чем следует, потом о заключении вожделенного мира».

Король надеялся, что в Москве найдутся его сторонники и его послание к Шуйскому призовет их к действию.

Особое письмо было составлено для тех русских, что служили тушинскому царику, которого сенаторы в своем письме называли «яснейшим князем», чтобы они  повлияли на него, и он не препятствовал бы королевским послам в исполнении их миссии. Из-под Смоленска послы вышли в первых днях ноября

В первых же днях ноября в Александровской слободе соединились все русские замосковные силы под началом Михаила Скопина. Скопин решил, что настал час двинуться к Москве. Шли к Троицкому монастырю небольшими переходами, ограждая путь войска и обоза засеками в лесу. Впереди ползли «гуляй-города».