Заря над Уссури - Вера Солнцева

Дальсовнарком направил для защиты Николаевска канонерскую лодку, отряд красноармейцев и потребовал немедленного отхода японских миноносцев, расценивая их появление в русских водах как бесцеремонное вмешательство Японии во внутренние дела России. Но, сохраняя невозмутимую мину, Япония вновь и вновь гонит на Дальний Восток войска. С трапов «Калькутта-мару», «Конан-мару», «Явата-мару», «Рокказа-мару», «Мейсей-мару», «Ейку-мару» во владивостокском порту в полной боевой готовности сбегают сотни японских солдат.

Прав, тысячу раз прав Владимир Ильич: Япония, без сомнения, выступит, и ей помогут союзники. Иначе зачем бы им накапливаться в русском портовом городе? Русская революция — бревно у них в глазу…

Фронту нужны солдаты. Нужны сотни, тысячи воинов. В путь, Вадим, в путь, — промедление смерти подобно!

— Мама! Пойду прощусь с утесом, — сказал Вадим. — Устал, ничего в голову не идет…

— Иди, иди, сынок.

— Мы уезжаем на рассвете. Не забудь о бельишке, мама.

— Все уже готово, все собрано, — печально ответила мать, — будто впервой мне тебя в дорогу отправлять…

Обнявшись с Уссури, широко разлился Амур. Закат над ним был величественным и грозным: пылало-горело небо, полыхали облака, серебристо-пурпурная водная ширь. «Амурушко, братец!..» Клонилась вниз вторая половина августа. Безветренный, жаркий день шел к исходу! Эх! Жить бы да жить, а не дают, гады! Ну и невезучий ты, Вадим! Проедешь мимо Темной речки, а побывать там не удастся: Сережа уехал со своим отрядом на Уссурийский фронт…

— Отдыхаете, Вадим Николаевич?

Яницын вскочил с места и низко склонил голову перед женщиной в строгом синем костюме. Белая блузка, отделанная кружевами. На черных блестящих волосах синяя шелковая шапочка. С белого, порозовевшего от ходьбы лица внимательно и ласково смотрели умные глаза.

— Здравствуйте, Александра Петровна! Рад вас видеть…

— Или, как всегда, мечтаете об Амуре, населенном лодками, байдарками, яхтами, пароходами? И обязательно во множестве? — улыбаясь, шутила она.

— Увы! Все гораздо проще и прозаичнее, — ответил Вадим. — Просто загляделся на закат и разнежился перед дорогой…

— Опять в дорогу? — грустно спросила Ким. — И когда же?

— Завтра утром. Сами знаете, какое положение складывается.

— Да-а…

Она села рядом с Вадимом на скамейку. Надолго притихла, как птица перед дождем. Он с недоумением посматривал на нее. Обычно приподнятая и жизнерадостная, Ким сидела задумчивая, молчаливая: угнетали ее какие-то тяжелые и неотвязные мысли.

— Вы чем-то очень озабочены, Сашенька? — тихо спросил Яницын. — Что случилось?

Она не слышала его вопроса, и он не стал мешать ей: пусть отдохнет, пусть додумает свою думу.

Наконец Ким очнулась от своей рассеянности:

— Да, Вадим Николаевич! Правда, как сразу все осложнилось?

— О чем вы? — не понял ее вопроса Вадим.

— Простите меня, не объяснила толком… Вы не были сегодня в Дальсовнаркоме?

— Нет! Я все оформил вчера, а сегодня встречался с товарищами по поездке, готовился к отъезду. А что случилось?

— Вы помните предупреждение Владимира Ильича, полученное в апреле, о серьезности положения?

— Конечно, помню! Отлично помню! — отозвался Вадим.

— Оно оправдывается… Предупреждение о серьезности положения и о том, что японцы, наверное, будут наступать… и им помогут все союзники…

— Что случилось? — почти крикнул Яницын.

— Во Владивосток прибыла двенадцатая дивизия японской армии. Двенадцать тысяч свежих, не бывших в боях солдат немедленно бросили на передовые позиции. Вы представляете, что сейчас делается на фронте? Непрерывно прибывают крупные японские подразделения — и с ходу идут в бой! Двенадцать тысяч подкрепления! Такая махина рванулась на нашу армию — страшно подумать. Союзники, конечно, не отстанут. Свежие силы, обученные, первоклассно вооруженные…

— Да! Махина!.. — растерянно сказал Вадим. Новость о неожиданном выступлении японцев застала его врасплох, хотя и в штабе и сам он предполагали о возможности подобного поворота событий на фронте. — Махина! Прошу извинить меня, Александра Петровна, но вынужден покинуть вас. Побегу в штаб, буду просить направить меня на фронт. Убежден, что теперь не откажут. Мне говорили, что я нужнее здесь, что на фронте дела развиваются успешно. Но теперь положение меняется: важен каждый человек под ружьем! Откажут? Подобная мысль нестерпима! До свидания, дорогая Сашенька!..

Ах, задержись, задержись хоть немного, Вадим! Ты в последний раз видишь ее — чудесную женщину, дочь страны Утреннего Спокойствия, пламенную революционерку России. Но не дано человеку видеть самое близкое будущее!

Яницын наскоро пожал тонкую руку Александры Петровны и торопливо зашагал в штаб. Горькое, горчайшее разочарование ждало его там. «Один человек не решает исхода тяжелых, кровопролитных сражений, которые идут сейчас на Уссурийском фронте. Срочно, незамедлительно нужны новые воинские части для замены выбывших… потрепанных в неравных боях… Выезжайте немедленно. Создавайте на местах из бывалых вояк отряды Красной гвардии. По возможности поддерживайте связь со штабом, регулярно информируйте о создании новых воинских подразделений…»

Яницыну оставалось только одно — впрягаться в знакомую лямку. Покорись, Вадим! Выше себя не прыгнешь…

Яницын не слезал с лошади, без сна и отдыха мчался он от села к селу — поднимал народ на борьбу. Но лавина неостановимых, стремительных событий делала бесполезными все его поистине героические усилия. Каждый день нес известия, не оставляющие никаких надежд на благополучный исход священной войны народа с врагами революции.

Многочисленный, превосходно вооруженный отряд под командованием японского генерала Оой «с целью помочь союзным войскам вытеснить большевиков из края» движется по направлению к Хабаровску, занимает важнейшие пункты Уссурийской железной дороги.

Хабаровск в опасности!

Затаившаяся в городе контрреволюция, чувствуя приближение интервентов, начинает не только поднимать голову, но и ядовито жалить.

Ожесточенные бои на Уссурийском фронте. Перевес на стороне реакции: оккупанты подбрасывают все новые и новые силы.

Беспримерно самоотверженное и мужественное сражение Красной Армии с частями 12-й японской дивизии, тремя батальонами чехословаков, английским и французским батальонами и отрядом Калмыкова в районе разъезда Краевский не приносит победы красным войскам: численный и технический перевес на стороне врага.

Хабаровск на осадном положении!

Неустанно, тревожно, сурово бьет набат тревоги: враг у ворот города!

Враг наседает. Силы слишком неравны.

Конец августа — части Красной Армии отступили с уссурийских позиций в район Бикина.

Чрезвычайный Пятый съезд Советов, состоявшийся в Хабаровске 25–28 августа 1918 года, принял решение о прекращении фронтовой войны и переходе к партизанским методам борьбы.

Съезд обратился к трудящимся массам стран-оккупантов:

«Акт вторжения японских, американских, английских и французских войск в пределы Дальнего Востока мы считаем как самое грубое оскорбление и возмутительное нарушение суверенных прав трудового народа России… Если же под напором огромных вражеских сил мы должны будем отойти от теперь занятых нами позиций, то сделаем это в последнюю минуту, с проклятием на устах, для того чтобы, собравшись со свежими силами, вновь ринуться на обнаглевших врагов».

Японские регулярные части, чехословаки и семеновцы заняли 1–2 сентября Читу, и власть в Забайкальской области захватил белый атаман Семенов.

2 сентября Дальсовнарком эвакуировался из Хабаровска в город Свободный.

«Итак, конец? — спрашивал себя Вадим, и мысль его невольно возвращалась к другу, который часто нес ему ответ на самый запутанный вопрос. — Где же Сережа?» Об отряде, в котором он был комиссаром, шли самые лучшие отзывы. «Сражаются, как львы!» — услышал Вадим однажды в штабе. «Ну, еще бы! Комиссар Лебедев — кремешок! Я знал его мать, она тоже была негнущейся женщиной, кремешком…» — ответил седой коммунист, слово которого было для Яницына законом.

«Дальсовнарком эвакуировался в Свободный. Неужели полный разгром? В Чите обосновался Семенов. Забайкалье захватили белые. На западе враги, и с востока вплотную подошли интервенты. Мы в капкане, в ловушке, которая захлопнулась одновременно с двух сторон! Что же делать? Точный и ясный язык Пятого съезда: прекращение фронтовой войны и переход к партизанским методам борьбы. Дело! Дело!.. Собравшись со свежими силами, вновь ринуться на обнаглевших врагов». Вздрогнул, как тогда, когда слушал страстный голос Александры Ким: «Мы бессмертны, как бессмертны идеи революции».