Волк - Генри Олди

Свет подернулся рябью: ангел молчал.

— Вот она, ваша сила, — легат перевел дух. — Сила одиночек. Сила, неспособная подчиниться даже своим хозяевам… Куда вам в Кровь?

Присев на задние лапы, Папа озирался. Молчание Рахили было для антиса ножом, вонзившимся в мякоть души. Да, говорила немота гематрийки. Мы — сила, нам не совладать с собой. Да, отвечало поведение огромного паука. Мы — сила. Помпилианец прав, нам не стать слабее в присутствии большей силы.

Такова наша природа.

Глаза паука обратились к Тумидусу. Белые потемнели, в черных появился хищный блеск. Уязвлен, раздосадован, Папа хотел сорвать зло на том, кто принес дурную весть — не ударом, так словами. Миг, и антис прикусил язык, видя лицо легата: хмурое, осунувшееся, как после долгой болезни.

— Да, — кивнул Тумидус. — Ты правильно понял. Вам трудно принять вашу силу, как слабость? А мне легко? Мне легко принять мою слабость, как силу? Я, помпилианец, говорю вслух: я слаб! Настолько слаб, что меня не замечают! Я — паразит в складках шкуры слона! Еще недавно, пять лет назад… Боевой офицер, кавалер ордена Цепи, малый триумфатор — да я скорее вырвал бы себе язык, чем признался бы в слабости!

— Лучше б ты его вырвал, — буркнул Папа.

Тумидус вошел в Кровь: недалеко, метра на два, если мерить расстояние мерками галлюцинативного комплекса. Сел на песок, скрестив ноги. Под ягодицами легата змеились тонкие, еле различимые здесь, на границе, капилляры с пурпурным ядом. Сплетались, ткали узоры, равнодушные к наглецу.

— Почему ты паук? — спросил легат.

— Что?

Сегодня у Папы Лусэро был день встречных вопросов.

— Почему ты паук?! — чувствовалось, что Тумидус едва справляется с бешенством. Признание в слабости далось легату труднее, чем он хотел показать. — В космосе все ясно: там мы — волны и лучи. А здесь, под шелухой? Я с виду человек, как любой из коллантариев. Оружие не в счет, здесь сплошная архаика. Посмотри на мой коллант! Я — помпилианец, Н'доли — вудуни, Эсфирь — гематрийка, Карна — брамайн… А ты — паук! Здоровенный паучище! Рахиль — столб света. Нейрам — огненный сокол. Все антисы, кого я видел, не похожи на людей. Даже Кешаб Чайтанья — восемь рук, три лица, клыки ниже подбородка…

Не вставая, Тумидус изобразил монстра:

— Хорош человек!

— Это правда, — кивнула Рахиль. Кивок выглядел устрашающе: вспышка, качнувшаяся вниз. — Я иногда размышляла о природе этих различий.

— И что? — спросил Папа, не балуя собеседников разнообразием.

— Ничего. Слишком мало данных.

— Добавь в копилку, — легат махнул рукой в сторону горизонта. — Еще один облик. Что ты видишь, Рахиль?

Ангел ответил не сразу.

— Зарево, — казалось, гематрийка производила сложные вычисления. — Зарево в странной цветовой гамме. Ближайший аналог: окраска ядовитых змей, грибов, насекомых. Н'доли сказала, что это солнце системы. Ты согласился с ней. Возможно, так оно и есть.

— Что видишь ты, Папа? — упорствовал Тумидус.

— То же самое, — проскрипел паук.

— Н'доли?

Молодая вудуни вернулась к границе Крови. Коллантарии стояли поодаль, тесной кучкой, не вмешиваясь в разговор. Лишь теперь, когда легат обратился к одной из колланта, остальные обозначили свое присутствие жестом, взглядом, поворотом головы. Трудно сказать, что вынуждало их к такому скромному поведению. Страх перед яростью антисов, раздраженных напором Тумидуса? Нервозность первого, смертельно опасного вылета? Близость Крови? Так или иначе, коллант, собранный наспех, из добровольцев, напоминал кучку новобранцев, тушующихся в присутствии офицеров — а может, отряд ветеранов, не желающих лезть в разборки старших по званию.

Сила, которая слабость; слабость, которая сила — часто они похожи, как близнецы.

— Это солнце, — сказала Н'доли.

— Я спрашиваю, что ты видишь?

— Я вижу сердце.

— Сердце? — паук встал на дыбы. — Ты уверена?

Передние лапы антиса шарили в воздухе, словно желая нащупать проклятое сердце, подтащить ближе и высосать из него всю кровь.

— Абсолютно, — отрезала Н'доли. — Папа, я биолог. Это ты с пьяных глаз не отличишь сердце от задницы. Я вижу человеческое сердце: два предсердия, два желудочка. Клапан аорты, клапан легочного ствола. Прочесть вам лекцию о физиологии сердечно-сосудистой системы? По-моему, самое время…

Вздохнув, она добавила:

— И место.

— Гуль!

Кричал брамайн. Зоркий, а может быть, просто осторожный, он указывал на ближайший бархан. Ветеран морской пехоты, еще со времен высадки на Эмрах, где треть роты «Глухих дьяволов» легла в вонючий ил при десантировании, а другая треть удобрила собой захваченный плацдарм, Карна Амогха знал: смотри не туда, куда все! Вот и сейчас, когда сердце, бывшее солнцем, отвлекло внимание и антисов, и коллантариев, Карна не переставал озираться по сторонам.

Гуля он приметил, едва тот вынырнул из-за края бархана. Барханы на подходах к Крови имели форму серпа, подветренные склоны отличались крутизной — при желании там легко спряталась бы и более крупная тварь, чем гуль. Людоед, не брезгующий падалью, в открытом космосе — флуктуация класса 1G-6+ согласно реестру Шмеера-Полански, сгусток вечно голодного света и хищных гравиволн, под шелухой гуль кружил по песку, страстно желая и боясь приблизиться к добыче. Сутулый, почти горбатый, с руками-лапами, свисающими до земли, весь в колючей шерсти, гуль походил на жутковатый гибрид волка и собакоголовой обезьяны. В разинутой пасти торчали желтые клыки. На грудь текла слюна: липкая, похожая на гной. Бессмысленно моргали подслеповатые, заплывшие слизью глазки. Зрение гулю заменял нюх. Антисов он не боялся, верней, по природной тупости не замечал их присутствия. От паука не пахло съедобным, а сияние ангела скорее раздражало гуля, привыкшего к темноте, чем страшило.

— Ах ты, пакость…

Папа Лусэро присел для броска. В иное время лидер-антис расы Вехден и не заметил бы гуля — мелочь, дрянь. В крайнем случае, угрожай хищник безопасности галактических трасс — прихлопнул бы походя, словно комара, угодившего в силки паутины. Но сейчас, всё еще кипя от разговоров про силу и слабость, Папа рад был оторваться на ком угодно. Выместить обиду, спустить пар — гигантский паук сорвался с места, набирая скорость.

— Папа! Стой, дурак!

Простой оклик не удержал бы антиса. Понимая это лучше многих, хорошо знаком с дурным характером карлика, Тумидус добавил оскорбительное «дурак». Легат вскочил на ноги, видя, как Папа, взрывая песок, боком уходит в вираж — иначе антису было не остановиться. Вверху, недоумевая, качалось ослепительно-голубое пламя — голова ангела Рахили. Время вышло, долгие объяснения могли сорвать замысел. Идея не до конца оформилась в мозгу Гая Октавиана Тумидуса, причины и следствия толкались, занимая места, отведенные им логикой, а фитиль в заднице уже горел, и глотка, луженая глотка десантуры взрывалась приказом:

— По коням!

Коллант взлетел в седла. Умение выйти в большое тело здесь трансформировалось в иные, странноватые на первый взгляд таланты. Даже маэстро Карл, невропаст отряда — человек, мягко говоря, пожилой — оказался на спине своей кобылы с ловкостью урожденного кочевника.

— В Кровь! Загоняйте его в Кровь!

Копыта сотрясли пустыню. Коллант шел облавной подковой, отжимая гуля от спасительного бархана. Мечи покинули ножны — цепь синих вспышек. Чудовище замешкалось, туго соображая: бежать или драться? Лязгнув клыками, гуль кинулся на ближайшего врага, которым оказалась Н'доли. Атака была уловкой, обманным финтом — увернувшись от кривого клинка вудуни, гуль серой тенью проскочил под брюхом коня. Наверное, людоеду удалось бы уйти, но, обманув дочь Папы Лусэро, гуль с разгону нарвался на Папу. Жесткая паучья лапа сшибла беглеца с ног: забыв обиды, даже не догадываясь, что взбрело на ум бешеному легату, антис включился в охоту. Чуть дальше пылал свет, который числа — Рахиль, просчитав всё наперед, перекрыла гулю дорогу между барханами.

Наверное, это было смешно. Не будь Тумидус так занят, он оценил бы семейное сходство с отцом, наездником-клоуном. Цирк, комическое шоу: коллант, способный справиться с гулем без чужой помощи, при поддержке двух лидер-антисов, о чьих подвигах слагали легенды, гнал мелкую тварь, ополоумевшую от страха.

Богатыри охотились на зайца:

— В Кровь!

Ослепнув, оглохнув, захлебываясь ужасом, гуль выскочил на песок, пронизанный кровяными сосудами. Спасение явилось хищнику в виде свободного пространства. Оторвавшись от преследователей, замерших на границе Крови, гуль с разбегу проскочил довольно далеко, прежде чем Кровь занялась им. Антис, флуктуация — пурпур, смешанный с золотом, не делал различий. Гуль взвизгнул, когда красное рванулось вверх по его лапам. Казалось, с хищника содрали шкуру, обнажив мясо и жилы. Жертву облепило давленым виноградом, в шерсти просверкивали золотые искры. Визг перерос в вой: трубный, безнадежный. Вертясь на одном месте, гуль бился, как в силках.