Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - Коллектив авторов

В. Семёнова. М.: ЛитГОСТ, 2019. 388 с.

С чего надо начать: «поэтический мартиролог», составленный Борисом Кутенковым, Николаем Милешкиным и Еленой Семёновой, собирает персон, писавших стихи, не доживших до 40 лет и умерших в 70-е годы по различным причинам. Не все покончили с собой, не все были в конфликтах с властью, не обо всех написаны воспоминания (шесть авторов в финале книги представлены только краткими подборками и биографическими справками). У этой книги нет идеологического подтекста, как бы его ни предполагали в предисловии. Эти люди не были связаны между собой, они не составляли единого поколения, и даже попытка взглянуть на историческое десятилетие через их смерти видится мне сомнительной. Так для чего была собрана эта книга?

Борис Кутенков получил свой статус «адвоката мёртвых поэтов» по наследству от Ирины Медведевой. Она организовала осенью 2000 года в честь своего погибшего сына Ильи Тюрина «Илья-премию» для молодых поэтов. А в 2012 году вместе с Борисом начала проводить литературные чтения «Они ушли. Они остались», посвященные поэтам, не дожившим до 40 лет. Первый том антологии представлял поэтов, ушедших с 90-го по 14-й годы. За каждой фигурой стоял любящий и помнящий человек, который приносил чужие стихи как святыню, отстаивал право данного имени на существование в анналах русской поэзии. Всё это болело и кипело. В ситуации с авторами, ушедшими в 70-х годах, почти 50 лет тому назад, появился холод дистанции. Отступили в сторону плачущие. Стали слышны ностальгирующие. Но воспоминания о детстве не настолько застилают взгляд читателю, как речь о дне сегодняшнем. От семидесятников проще отказаться, жрецы их культа также умирают, не передав часто святыню по наследству. Для большинства из собранных под одной обложкой антология «Уйти. Остаться. Жить», скорей всего, последний приют.

Потому в первую голову я стал искать имена, относящиеся к моему, уральскому региону, чтобы оценить: а значат ли они что-то для меня самого? И действительно, стихи Алексея Еранцева я носил в школьной записной книжке, а Вячеслав Терентьев был одним из первых уральских авторов, на которого я держал равнение в поисках собственного голоса.

Я прял тростники

и в ладонях качал города,

и вёсен порывы

впрягал в колесницу событий.

Крутила турбины страстей

дождевая вода,

и кисти сирени,

      как звёзды,

срывались с орбиты.

(Вячеслав Терентьев, «Озарение»)

Тогда пришло понимание, что у каждого региона есть немеркнущие фигуры, неразличимые на федеральном уровне, но жёстко определяющие «местный говор». В зависимости от того, где и кем будет читаться этот том, замусолены будут разные страницы. Она и не предполагает сквозного чтения. Имя, стихи и вчитанный в эти стихи смысл от конкретного куратора. Но если в книге 2016-го года больше читал кураторов, то в томе 2019-го поэты вышли на первый план. И те шесть одиноких подборок в финале – ярчайшее тому подтверждение.

Звёздами сборника, из-за которых он будет продаваться, а возможно и переиздаваться, предполагалось назвать Николая Рубцова и Геннадия Шпаликова (стихи Леонида Аронзона в книге отсутствуют). Однако в сочетании с речами, к ним обращёнными, эти поэты внезапно лишились своих постаментов, встали с другими мертвецами вровень. За что мне захотелось сказать мудрейшей Светлане Михеевой и ехидному Патрику Валоху только спасибо. Для меня лично эту книгу подняли имена Намжила Нимбуева и Дондока Улзытуева. Сопутствующие им комментарии рассказывали не о них. Стихи раскрылись самостоятельно, показав свою величину и независимость от окружения и времени.

Запах навоза и тёплой земли

Ветры с полей принесли.

Женщине, дремлющей во дворе,

Снятся горькие сны.

Ветер приносит с южных холмов

Запах степных цветов.

Женщине снится сон о любви,

Лучший из горьких снов.

(Дондок Улзытуев в пер. Станислава Куняева)

Также для меня резко выделился отец поэта Германа Лукомникова – Геннадий Лукомников, практически единственный из представленных поэтов, обращающийся к теме эроса (ещё одного табу в советской литературе, наряду с церковью и самоубийством). Можно представить его как представителя «дикого» авангарда, можно как «бриллиант без огранки», но то, что для литературной ситуации на Урале скорее представляется «нормой», на фоне данного сообщества выглядит нелепицей. И только подчёркивает мысль, что поэты отражают не общественное время, а своё собственное, и если оно достаточно ярко прописано, то общественное время под него заметается.

Никто не поверит, но, всеми богами

Клянусь, я увидел в меню

              балерин,

Одну заказал за сверкающий камень,

Подали её в обложеньи перин.

(Геннадий Лукомников, «Музыкальный шоколад»)

Самое страшное в ранней смерти, что поэт чаще всего не успевает стать поэтом. И часто остаётся лишь «обещанием». Но, следуя за таким «обещанием», человек другого поколения может найти себя. Именно сохранением путей и троп занимаются Борис Кутенков, Елена Семёнова и Николай Милешкин. И пусть их жизнь будет долгой.

Примечание:

Сергей Ивкин – поэт, художник, редактор. Лауреат премии MyPrize-2018. Дипломант Первого Санкт-Петербургского поэтического конкурса им. И. А. Бродского в номинации «Большое стихотворение» и «Илья-премии». Живёт в Екатеринбурге.

Примечания

1

fiat firmamentum (лат.) – да будет твердь.

2

«хакка», «сээдьэ» – танцы аборигенов

3

Пуночка – вид северного воробья

4

Интерактивная поэма. Реальная история двух влюблённых, преодолевших тысячелетия, всё ещё разделяющие их… Однажды поэма изменила направление на обратное, рассыпалась сегментами идей и стала генерировать себя в бесконечной фрактальной вариативности, приобретя черты интерактива. Мерцающие модификации множились, самоуничтожались, взаимоуничтожались, превращались в… становились новыми ветвями, и в какой-то момент стало ясно, что именно личность автора пытается сформировать единственную реальность, вопреки потребностям поэмы. Автору было бы чрезвычайно любопытно наблюдать за самостоятельной жизнью столь независимого текста.

5

Полый сосуд – нечто, заполненное пустотой: раковина, амфора… Однажды я напишу трактат о природе пустоты: пустоту не обогнать, не обогнуть; пустота – ничто, пустота – нечто; пустота – инструмент.

6

Реликтовый шелест – остаточное эхо Большого взрыва. Время входит в твой дом снегом аналогового телевизора. Нет прошедшего времени, как нет прошедшего пространства.

7

Горизонт – граница доступного мира. Смерть – горизонт событий жизни.

8

Истина – истина и есть та стена,