Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

на нее белой вуалью, другие девочки тоже носили белые вуали, если могли их добыть. Традиционно полагались белые перчатки, но их редко можно было достать. Иногда находили одну пару для королевы, всегда слишком большую; зато пустые кончики пальцев можно было застенчиво сосать, когда позднее начались поцелуи.

Затем сформировалась процессия. Она выглядела так:

Мальчик с флагом и девочка с копилкой.

Венец, который несли два носильщика.

Король и королева.

Две придворные дамы.

Лорд и леди.

Две дамы.

Лакей и жена лакея.

Простой народ, идущий парами.

Девочка, так называемая мать, и мальчик, так называемый тряпичник.

Роль «матери» доставалась одной из самых ответственных старших девочек, на которую возлагалась обязанность следить за поведением участников шествия. На руке она несла большую старомодную корзину с двустворчатой крышкой, в которой помещались обеды для главных действующих лиц. Мальчик-«тряпичник» нес плащи, которые брали на случай дождя, но надевали редко, даже если шел ливень, чтобы те не портили своим бедным, потрепанным видом праздничные наряды.

Процессия быстро выдвигалась в путь. Матери махали руками и умоляли своих отпрысков быть паиньками; некоторые из оставшихся малышей громко кричали и ревели; старики подходили к воротам коттеджей и говорили, что, хотя процессия в этом году неплохая, ее не сравнить с теми, которые они видывали раньше. Но участники шествия не обращали на это внимания; они наконец-таки пустились в путь и клялись, что не повернут назад, «даже если хлынет проливной дождь».

Первая остановка была у дома священника, где венец устанавливали перед входной дверью и начинали звучать тоненькие голоса, сначала робкие, но постепенно набиравшие уверенность.

Майский букет мы вам принесли,

Положив его на порог.

Это лишь тонкие стебельки,

Но их взрастил Господь Бог.

Будь хозяин дома благословен,

А также его жена.

Да хранит Господь их детей,

Что расселись вокруг стола.

Мы спели короткую песню свою,

Нам в путь пускаться пора.

Да хранит всех людей Всемогущий Господь,

Майский праздник настал, ура!

Во время исполнения этой песни из окна верхнего этажа выглядывало намазанное пеной для бритья, поскольку было всего семь часов утра, лицо священника, который с самым приветливым выражением одобрительно кивал, восхищаясь венцом. Его дочь спускалась вниз и выходила на порог, для нее покрывало над венцом приподнимали, являя его во всем великолепии. Она смотрела, трогала и нюхала венец, затем опускала в копилку серебряную монету, и процессия двигалась дальше, к дому сквайра.

Там хозяйка поместья надменно кивала в знак одобрения, а если у нее гостили внуки, то «леди» снимали с венца и подносили к окну детской, чтобы те полюбовались ею. Затем в дверях конюшни появлялся сам сквайр со следовавшей за ним по пятам сворой настороженно принюхивающихся спаниелей.

– Сколько вас тут? – осведомлялся он. – Двадцать семь? Что ж, вот вам пять шиллингов. Не ссорьтесь из-за них. А теперь пойте песню.

– Не «Майский букет», – шептала девочка, исполнявшая роль матери, находясь под впечатлением от подаренных пяти шиллингов, – эта слишком уж старомодная. Что-нибудь поновее.

И выбиралось «что-нибудь поновее», хотя и не самое новое. Например:

Да здравствует май благодатный,

Яркое солнце и ливни,

Розы бутон ароматный,

Зазеленевшие нивы.

Вновь радуемся мы твоей бесшумной поступи,

Дарующей листву лесам и россыпи цветов лугам.

Скачи, пляши и веселись,

Порхай, летай как фея,

Ввысь унесись скорее.

Или:

Взгляните на новый венец, как он душист и ярок,

Он радость дарует нам, этот весны подарок.

Здесь золотой первоцвет, анемон и солнечный лютик,

Боярышник белый как снег и россыпь ромашек-малюток.

Во время исполнения последней песни, в которой упоминались разные цветы, дети демонстрировали их в венце. Считалось делом чести иметь хотя бы по одному экземпляру перечисляемых в куплетах цветов; хотя с боярышником всегда возникали трудности, ведь в южной части центральных графств этот символ мая редко зацветал раньше середины месяца. Тем не менее в венце всегда была по крайней мере одна веточка, усыпанная нераскрывшимися зелеными бутонами.

Отдав должное дому священника и поместью, дети направлялась к жилищу фермера и коттеджам; затем маленькое шествие совершало семимильный тур по узким извилистым проселкам, окаймленным высокими терновыми изгородями с распускающимися на них почками. В те дни еще не было автомобилей, от которых требовалось уворачиваться, а другие транспортные средства появлялись редко, разве что проедет повозка фермера, фургончик пекаря с белым верхом или двуколка с няней и детьми, выехавшими на прогулку. Иногда участники шествия сворачивали с проселка и пересекали заросшие лютиками луга по тропинкам и перелазам или шли по паркам и садам, чтобы навестить какой-нибудь богатый дом или уединенную ферму.

В обычной жизни деревенские дети того времени редко оказывались за пределами своего прихода, и это долгое шествие открывало для большинства из них новые края. Ребята получали восхитительную возможность для исследования. Они пробовали срезать путь: один год – через лес, другой – мимо рыбоводных прудов или загона с быком, а может, и без быка. На одном пруду, мимо которого проходили дети, плавал одинокий лебедь; на террасе перед каким-то особняком расправляли на солнце хвосты павлины; насос, накачивавший воду в дом, озадачил их подземным гулом. Часто начинался ливень, и в памяти Лоры, оглядывающейся на пятьдесят лет назад, эта сцена предстает размытым пятном с мокрой листвой, радугами, криками кукушки и заслоняющим все остальные впечатления влажным благоуханием желтофиоли и примулы в майском венце.

Иногда по дороге попадалась такая же процессия из другой деревни, но такого великолепного майского венца не было ни у кого. У некоторых вообще не было ничего, заслуживавшего названия венца; только букеты, кое-как привязанные к палкам. Ни лорда с леди, ни короля с королевой – обычная толпа с копилками, выпрашивающая деньги. Жалели ли их жители Фордлоу и Ларк-Райза? Нет. Они показывали встречным языки и, забыв прелестные майские песенки, кричали:

Хардвикские побирушки!

Приходите в Фордлоу тряпки собирать,

Чтоб свои мешки для пудинга залатать!

Да! Да! Да!

Соперничающее шествие отвечало в том же духе.

Когда процессия звонила в парадную дверь, королева и ее свита скромно стояли за венцом и подпевали, если только ее величество не вызывали вперед, чтобы осмотреть корону и полюбоваться ею. Самое интересное происходило у задних дверей богатых особняков. В загородных домах в то