Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

Моя задача самая скромная: когда откроется крышка шахты, поднять пусковой стол с ракетой, а после старта опустить стол.

Сижу. Жду. Засвистело в цистернах главного балласта. Всплываем. Сейчас! Сердце замирает в тревожном ожидании. Полетели команды:

— Открыть крышку!

— Поднять стол!

— Старт!

Пошёл отсчёт:

— Десять… девять… восемь…

Томительно тянутся секунды.

— Три… две… одна… Пуск!

Загрохотало, задрожало над головой. Словно песок посыпался на верхнюю надстройку. Прошуршало и стихло. Унеслась ракета в чукотскую тундру.

— Стол вниз!

От моей расторопности и выучки сейчас зависит время нахождения лодки в надводном положении. Чем быстрее опущу стол, тем скорее погрузимся, тем больше шансов не обнаружить себя.

— Закрыть крышку шахты!

— Срочное погружение!

Финита ля комедиа! То, ради чего потрачено столько сил, времени и средств, свершилось в одну минуту. Погружаемся на двести метров, уходим от условного противника.

На обратном пути в базу динамик корабельной «Нерпы» неожиданно объявил:

— Старшему матросу Гусаченко прибыть в каюту командира!

Это ещё зачем? Никакой вины за собой не чувствую, ничего предосудительного не совершил. Удивлённо и растерянно смотрю на Тушина, надеясь, что он объяснит причину вызова к командиру лодки, но тот лишь в недоумении смерил меня строгим, испытующим взглядом. Я пожал плечами, не находя ответа

Теряясь в догадках, я вошёл в тесную каюту командира корабля, доложил о прибытии. Александр Алексеевич Каутский указал на кресло, усадил в него, а сам, прислонившись к покатой переборке, устроился на узком диване, заложил руки за спину, прикрыл глаза. Передо мной на маленьком столике лежала раскрытая, прекрасно изданная книга с золотым тиснением на кожаной обложке, с белыми, тонкими листами отличной лощёной бумаги, с цветными вставками иллюстраций. Красный шёлковый шнурок–закладка дополнял великолепие полиграфии. То был том рассказов из собрания сочинений известного русского писателя Александра Ивановича Куприна. Кажется, мне стала понятна причина вызова.

Неделю назад, зайдя в четвёртый отсек, Каутский увидел на моём боевом посту затрёпанную книжку. «Всё, копец, — подумал я, — вздрючит сейчас командир за чтение на вахте». Но Каутский, пробежав глазами по названию книги, благосклонно улыбнулся:

— «Олеся…». Одно из моих любимых произведений! Как мастерски в нём природа описана! Какое богатство красок! Вам нравится Куприн?

— Очень… Ещё со школы увлекаюсь его творчеством. «Настоящий художник, громадный талант», — сказал о нём Лев Николаевич Толстой.

— Да, исключительного дарования писатель…Что ещё читали?

— «Поединок», «Антоновские яблоки», «Гранатовый браслет», «Суламифь», разные рассказы…

— Похвально… Как–нибудь побеседуем о творчестве Куприна.

И вот этот момент настал.

— Читай вслух рассказ «Листригоны», — сказал Каутский.

Я начал читать, искоса поглядывая на него. То ли он спал, то ли ушёл в себя со своими командирскими заботами? А может, в самом деле, внимательно слушал? Или вспоминал об отце, герое–подводнике, командире гвардейской Краснознамённой Щ-402, так нелепо погибшей в результате ошибки советского лётчика, забросавшего её бомбами?

Неожиданно в дверь каюты постучал радист Воробьёв. Он принёс бланк радиограммы. Командир встал, и я тотчас поднялся.

— Разрешите идти, товарищ капитан второго ранга?

— Идите… В другой раз дочитаем…

В той шифрорадиограмме, как позже всем нам стало известно, сообщалось: ракета уклонилась влево от цели на один километр с перелётом на два. Про такое попадание говорят: «Точно в кол!». В самом деле: что значит для термоядерного заряда отклонение от эпицентра взрыва на столь ничтожное расстояние?! Слава Богу, пока стреляем ракетами с боеголовками, начинёнными тротилом.

За сутки до прихода в базу случилось неприятное происшествие, косвенными виновниками которого стали я и Пётр Молчанов.

Ракетчики на лодке, понятно, не совсем пассажиры и дармоеды. Кое–что они значат! И это мы доказали точным попаданием в цель. Но в то время, когда у трюмных, мотористов, электриков, рулевых работы «выше крыши», мы просиживаем вахты в отсеке, скучаем над электрогрелками, пытаясь согреться, клюём в дремоте носами. Старший лейтенант Тушин несколько раз спускался на боевой пост «60», пытался застукать меня и Петруху спящими, но звенькающий трап под его ногами предупреждал нас о нежелательном визитёре. Мы продирали глаза, бестолково вскакивали с длинного ящика — «зипа», на котором дремали полулёжа, хватали ветошь и переноску.

— Спали… рыцари морских глубин? — вглядывается в наши мятые физиономии Тушин.

— Никак нет! Приборкой занимались…

— Простите, киса… Уши притирать будете своим мамзелям… Приборку они делали… А ветошь сухая. И альпак разостлан на «зипе». Ох, друзья, заловлю я вас… Будете иметь бледный вид и макаронную походку.

Командир БЧ‑2 поднялся палубой выше, а мы снова прилегли на «зип». Но Тушин разогнал сон, и мы тупо сидели, ожидая утра.

— Может, приборку в трюмах сделаем? — предложил Петруха. Я молча кивнул, зябко поёживаясь от мысли, что придётся лезть в сырую, холодную выгородку. По переборкам, оклеенным пробкой, скатывались капли конденсата.

— Открывай все три выгородки. Начнём с носовой, — разматывая кабель переноски, сказал Петруха. Свет в целях экономии электроэнергии аккумуляторных батарей был сокращён до минимума. Тускло светили аварийные фонари. Наши тени косматыми чудищами метались по стенкам ракетных шахт, по мокрым переборкам и корпусам электродвигателей.

Я снял дюралевые листы поёл с проёмов трюмов. Вдвоём мы забрались в первую выгородку, негромко переговариваясь и посвечивая себе переноской, принялись шоркать тряпками по вентилям кингстонов и покатым, крашенным суриком, бортам. Вдруг возле кормовой выгородки, расположенной напротив трапа, загремела дюралевая поёла. Мы сразу поняли, что кто–то, не разобрав в темноте раскрытую железную яму, влетел в неё. Протяжный, болезненно–тягучий то ли стон, то ли вой донёсся из неё. Кого черти принесли? Неужели…?

Мы выскочили из трюма и бросились на помощь пострадавшему. Наши худшие подозрения подтвердились: в выгородке корчился, наглаживая ушибленные, ободранные бока и ноги, наш уважаемый Николай Алексеевич Тушин. Мы помогли ему выбраться, чувствуя себя заподлянщиками.

— Простите, киса… Ы–ы–ы… О–о–о… А–а–а… — хромая к трапу, простонал старший лейтенант. — Вы, что, засони, специально подстроили мне ловушку?