Чердынец - taramans

у деда небольшая — три на четыре метра. Но в метре от двери входа — дощатая перегородка, чтобы отделить моечную от предбанника, где раздеваются и оставляют вещи. Получается, что мойка — три на три. Да тут еще место отнимает печь, сваренная из толстенного листового железа, а потом — обложенная кирпичом!

Но полок есть — у дальней стены, широкий и удобный. Пара скамей — тоже длинные, по два метра и широкие — толстенные правда, и тяжелые.

Я с дедами и в той жизни парился, и сейчас уже пару раз с ними в баню ходил. Но мылся с ними — это громко сказано. С ними мыться — невозможно, потому как даже разогнуться в мой теперешний невеликий рост — немыслимо! Температура такая, что волосы трещать начинают и уши в трубочку сворачиваются! Потому моюсь я — на полу!

Сегодня народу много, но деды пойдут мыться и париться — первыми, тут вариантов нет! Потому как «посля всех итти — эта ж не пар уже, а мокрота какая-то! мыцца можна, а парицца — хрен там!».

Кто там за кем будет мыться — мне дела нет. Я и последним могу, с меня не убудет! Но свербит мысль — Галя же тоже мыться будет, да и тетка Надя… Блин! В монастырь уйти — так нет тут монастырей. Поблизости, по крайней мере. А мне бы предпочтительней — в женский, конечно!

Значит времени у меня свободного — полно, пока всех в баню пропустишь!

Я вышел из бани, постоял, подышал. Родственницы уже на меня внимания не обращают, примелькался!

Галина стоит раком, очень красиво оттопырив попу. А тетя Надя — вообще, похоже, забила на борьбу с халатом и расстегнула его полностью. Да еще полы подоткнуты, чтобы по земле не елозить! Получилась такая — распашонка выше пояса! Красивая она все же — тетя у меня!

Не такая, как Галина, а по-другому красивая. Бедра широкие, ноги стройные и полные; хоть длиной ноги похвастать не могут, но форма — выше всяких похвал! И животика нет, несмотря на двоих детей! Талия — такая, красиво очерченная. И груди — тут явная тройка.

Интересно, вот уже и на огороде на женщин смотрел и сейчас… А вот целлюлита — не вижу. Питание что ли другое? Или то, что здешним женщинам постоянно приходится физически трудится? И на работе, и дома, и в огороде! Это же сейчас никаких коммунальных благ — воды принеси; печь истопи; пищу приготовь — так опять же газовых плит пока в поселке — кот наплакал; посуду помой, одежду — постирай; детей в садик/школу — собери, утащи; потом — на работу; а вечером — все в обратной последовательности. Писец просто полный! А молодые еще и кино какое-нибудь хотят и мужа приласкать. Какой тут на хрен целлюлит, с таким «фитнесом»!

Вот и тетя Надя — крепкое красивое женское тело! Не манекенщица — вовсе нет! Картина еще такая есть — видел ее в прошлом… «После бани» называется, что ли? Там, где в предбаннике голая молодая женщина одевает дочку. Не, не помню названия…

«Вот стою и пялюсь на двух красавиц! А чё нам — кабанам! Таким молодым, да красивым!».

Тетка толи не видит меня, толи еще что. Надя стоит прямо, лицом ко мне и что-то со смехом Галине рассказывает. «Черт! Вот только трусики бы ей поаккуратнее, покрасивее! Вот как ее воспринимать как тетю, как табу?!».

— Дорогие мои родственницы! Могу ли я обратится к Вам, таким красивым, с нижайшей просьбой! Не сочтите за труд, обратите внимание на такого недостойного меня! — что-то на сарказм пробило? Или это опять — все та же клоунада?!

Тетка подняла голову:

— Ой, Юрка! — и судорожно халатик поправлять!

Галина медленно разогнулась (ага, спинка-то затекла небось!) и тоже повернулась ко мне. «А вот верх комбеза, пуговки то есть, она зря так низко расстегнула, зря! Я, конечно, понимаю, что такой комбез, пусть уже изрядно тонкий — не одежда на грядках в жару работать — телу-то дышать нужно! Но мне от этого не легче!». Галя правой рукой, предплечьем попыталась поправить волосы, сползшие на лоб, продолжая улыбаться — наверное еще словам Нади!

— Я попросить хотел — вы не могли бы посматривать вот за этой дымовой трубой! Как дым идти перестанет, меня крикнете, я примчусь и подкину дровишек, а? — приходиться отводить взгляд от теток.

— Что-то ты, Юрка, как-то интересно заговорил? Иди уж, позовем, если чё! — тетка, улыбаясь и продолжая руками стягивать халат, кивнула головой на дом.

Я отправился в сени, про себя думая — вот, наверное, курить было бы хорошо — покурил, нервы расслабил, ага. Только мамка меня прибьет за курево. Так-то это было привычное для поселковой пацанвы наказание — «по делам и судят их». Ну или как-то так… Но сам не хочу курить. В той жизни начал курить уже только после армии, а здесь думаю — может вообще не начинать?

Собирался я посидеть с учебниками, пока народ не начал собираться — потом не дадут собраться с мыслями.

Но не успел зайти в дом, как услышал негромкий голос Нади, которая сказал Галине:

— Ой, не удобно-то как вышло! Как мы про него забыли-то? И я ведь чуть не голая!

— Ты ж сама говорила — мальчишка, мальчишка! Что бояться малого? — в голосе Галины явно слышалась усмешка.

— Ага, мальчишка! Ты бы видела, как он на меня смотрел — как раздел всю и это… ну… ну ты поняла в общем!

— Ты — потише! Услышит еще! — прошипела Галина.

— Да нет! Он в избу зашел, вроде дверь скрипнула, я слышала! Вот ты спрашиваешь — нелюдимый, ага! Нет, так-то он мальчишка и веселый, и добрый, и приветливый… Только вот поменялся как-то… Ну — после того как тонул.

«Та-а-а-ак… Вот знаю же, что подслушивать — плохо! Но когда такие разговоры — как не подслушать-то, они ж меня непосредственно касаются!».

И на цыпочках прошел сени, чтобы не отсвечивать в окна сеней, и зашел в чулан. Там и видно все, если на ларь встать и слышно — еще и лучше. Окно дед на лето вынул совсем, вон оно на полке стоит!

— Ну ты ж слышала, что Гнездилиха Юрку чердынцем назвала? — тетка опять присела, выпустив халат. Опять все на виду, ага…

— Так от тебя же и слышала,