У последней черты - Дмитрий Ромов

писатели. Мы сейчас все здесь немного писатели, обдумываю я не самый изысканный каламбур. Единственное место в ЦДЛ, где каждый становится пи…

Додумать я не успеваю, потому что на мою голову опускается что-то очень тяжёлое. И тут же огромный кулак врезается в район правой почки.

Это не кружка, а целый бидон пива, — успеваю подумать я, скрючиваясь от боли. Твою дивизию…

— Второго брать? — доносится голос сквозь наползающий на меня мрак.

— Выруби пока.

Бац!

Да не меня!

Становится темно…

22. Тонкая красная линия

Не знаю, кому как, но мне во тьме нравится именно тот момент, когда она рассеивается. И она, как раз, рассеивается. И рассеивается, как мне кажется, быстро. А враг мой проявляет себя не по годам дерзким и беспредельным. Не по годам в том смысле, что годы-то не те, всё-таки, восьмидесятые на дворе. Это во что они с таким подходом через десять лет превратятся?

Поживём — увидим, как сказала мама Жени Лукашина в самом конце фильма.

Все эти мысли проносятся, как метеориты, мимо моего космического корабля в вязком безвременье звёздной одиссеи. И, что характерно, мой космический корабль идёт своим ходом. То есть, возвращаясь к действительности, я понимаю, что передвигаюсь на своих ногах. Но, вместе с тем, меня тащат под руки. Два чувака.

Мы проходим по кухне. Она не такая красивая, как в голливудских боевиках. Столы и посуда не такие изящные, зато вся эта утварь чрезвычайно тяжёлая. А запахи, просто восторг. Я бы здесь задержался на некоторое время, а то не ел, не спал, да ещё и по чайнику получил.

— Открывай, — бросает мой сопровождающий справа моему сопровождающему слева.

Мы останавливаемся. Тот, что слева оказывается чуть впереди, а тот что справа — чуть позади. Тот что слева тянется к дверной ручке, желая распахнуть дверь. И, поскольку его внимание полностью переключается на дверь, момент кажется мне подходящим, чтобы…

Я резко подаюсь вперёд и направо, выкручиваясь и сжимаясь, как пружина и выкручивая руку из хватки левого громилы. Но правый реагирует и сжимает мою вторую руку сильнее, рывком притягивая меня к себе.

Как безмерно оно, притяженье Земли…

Моим лбом по его носу, это как слону дробина, тем более, голова моя уже не та. Но всё равно, получай!

Хрясь!

А вот тяжёлая чугунная крышка, сорванная левой рукой со здоровенной жаровни, представляется гораздо более весомым доводом в пользу моего немедленного освобождения.

Время превращается в кисель, густой и тягучий. А я остаюсь быстрым. Быстрым, как молния.

Б-а-а-м!

Звук такой, как в «Фитиле», только низкий и растянутый. Горячая, гадина! Клиент оседает. Долг платежом красен, как говорится. Тот что, у двери, справившись с изумлением плывёт в мою сторону, и тут мой чугунный щит и меч, два в одном, снова приходит на помощь, встречая бронебойный кулак этого молодца.

Чего такие неулыбчивые, ребята? А как насчёт ребром крышки по роже. Хоба! Не нравится? Крови много не бывает. Он отшатывается бедолага, хватаясь за разбитую голову, и прекращает интересоваться чем бы то ни было, кроме собственных ощущений. А крышка горячая, сука. Настолько, что после этого удара я просто выпускаю её из руки, и она с грохотом летит на пол.

Тем временем, первый бандюга находит в себе силы и начинает подниматься. Более того, в руке его появляется складной нож и уже даже в разложенном виде. И мне приходится выбирать — бежать или нападать. Лучшая оборона — это нападение. В некоторых случаях. Таких как этот.

Я хватаюсь за ручку жаровни, оставшейся без крышки и, сорвав с газовой плиты, обрушиваю её вместе с кипящим и благоухающим содержимым на своего преследователя и притеснителя.

Его крик сливается с ещё более чудовищным криком крупной сдобной дамы в белой поварской одежде. Она врывается в эту часть кухни и приходит в ужас от причинённого ущерба и потери своего восхитительного варева.

А из-за её спины появляется ещё один молодец, третий из ларца. Он совершенно непочтительно отталкивает отчаявшуюся женщину и устремляется ко мне.

В кухне злится повариха с сватьей бабой Бабарихой…

Как-то так.

Я мгновенно разворачиваюсь и бросаюсь к двери, в которую меня изначально и хотели выволочь. А за моей спиной раздаётся тяжёлая поступь голема и грохочут фанфары. Это разлетается посуда, в стеллаж с которой, судя по всему, влетает тело женщины в белом.

Коридор, поварёнок с подносом грязной посуды, чудеса эквилибра, гонка на выживание. Я проскакиваю мимо парня, ошалело пытающегося сохранить равновесие и кидаюсь к двери. Хоть бы была открытой… Да! Она открыта!

Грохот и звон за спиной говорит о том что мой преследователь не отстаёт.

Я выскакиваю в ночь, в зиму, во внутренний двор Центрального Дома Литераторов. Слева из проезда выглядывает человек, похожий на тех троих, с которыми мне пришлось только что столкнуться, поэтому я поворачиваю в другую сторону, в сторону улицы Герцена.

Я оборачиваюсь. Из двери вслед за мной выскакивает преследователь. Увидев его, чувак из проезда проявляет явную заинтересованность, демонстрируя желание принять участие в охоте на меня. Над ним светит фонарь, поэтому мне хорошо видно, что там происходит.

Навстречу мне из темноты от запаркованной машины бросается ещё одна тень. Да сколько вас, пять уже насчитал. Твою дивизию.

Я останавливаюсь и перевожу дух, а они приближаются ко мне с двух сторон. Те, что торопятся со стороны Воровского улицы, увидев, что я стою, тоже сбавляют темп и замедляются. Тот, что с другой стороны, приближаясь, ухмыляется.

Кольцо сжимается.

В этой части двора темно, стоят машины. Бандосы надвигаются. Из двери выползает, тот что получил ребром крышки. Силён, бродяга.

— Не трогайте! — хрипит он. — Я сам! Я щас его ссуку…

Бредёт он с трудом, как зомби.

— Ну чё, недопёсок, отгавкал своё? — улыбается здоровяк, идущий от машин со стороны Герцена.

Ах, вот вы чьи, щучьи дети. Даже в храм литературы пробрались, упыри. Сердце стучит, бьёт в колокол, правда звук его слышен только мне.

Амбал разминает шею, будто готовится вступить в единоборство не с первокурсником, а с Мухаммедом Али. Ну давай, ты наверное, не знаешь, приятель, кто здесь мастер немых сцен.

Ведь у меня есть палочка-выручалочка

Я взмахну, ты скажешь «раз» и всё изменится в тот час

Ведь у меня есть палочка-выручалочка

Я взмахну, ты скажешь «два» и закружится голова.

Ведь у меня есть палочка-выручалочка

Я взмахну, ты скажешь