У последней черты - Дмитрий Ромов

ты сам что ли их фотографировать будешь?

— Нет, я точно не буду. Вы поезжайте пока в ЦДЛ. Там сегодня чествуют Загребельного и будут про его Роксолану говорить, как она в турецком гареме была наложницей. Только там Юрий Михайлович будет с супругой. Просто для информации. И как пройти вы сами решите. После мероприятия поужинаем.

— Хорошо.

— Мы с Толиком прямо туда подтянемся. Надо же и нам развлечься немного.

— Ладно.

Поговорив со Злобиным, я звоню Толику.

— Я уж думал, ты не позвонишь.

— Ты придумал, куда нам двигать сегодня? У нас выходит трое мужчин будут развлекать одну барышню.

— Взять девчат? — спрашивает он.

— Нет, не в этот раз. Давай так, мне сейчас некогда, поэтому программу мы обсуждать не будем. Куда решишь, туда и двинем. Но начнём с ЦДЛ, мне там оставят приглашение на двоих.

— Туда я бы тебя и сам провёл.

— Серьёзно? А ты полезный человек, Анатоль. Ладно, потом расскажешь, я побежал.

В голову приходит мысль позвать с собой Ирину или Айгюль, но я её отгоняю.

Возвращаюсь к своим авторитетам.

— Фархад Шарафович, а Зураб у вас ещё? — спрашиваю его.

— Да, — неохотно отвечает он.

— Вы его зрения лишили?

— Нет.

— Не расскажете, почему Назар вас недолюбливает?

— Тебе зачем это? — хмурится он. — Была ситуация, не высказался в его поддержку на одном уважаемом собрании, он мне предъявлял потом. Вроде замяли, но…

— Но осадок, судя по всему, остался, — киваю я.

— Так просто мы не можем это оставить, — качает головой Ферик. — Хотя в войну сейчас вписываться очень бы не хотелось. Назар на свою сторону, я думаю, привлёк много уважаемых людей.

— Если ничего не предпримем, — говорю я, — уважения точно не завоюем и, скорее всего, точек лишимся. Когда он проводит сходку свою?

— Я выяснил, недели через две. Правда, некоторые серьёзные дяди уже начали приезжать.

— Ну, и какой план? — спрашиваю я. — Думаю, Цвет должен свою территорию завтра по-любому отстоять, не допустить, смещения и вытеснения.

— Это да, но людей маловато, — качает он головой. — Мы же сейчас за всё хватаемся, распыляемся.

— Мы не распыляемся, — отвечаю я. — Мы не пропускаем подходящие моменты и используем все имеющиеся возможности. Да, приходится напрягаться и работать больше, чем хочется, но это мы не ради Лимончика делаем, правда? Если, конечно, сможем сейчас отбиться. Если не сможем, получится, что старались целый год как раз ради него.

— Ладно ты мозги выносить, — отмахивается Цвет.

— Он прав, — глядя в стол, кивает Ферик. — Прав Егор.

— Ну, а если прав, думаю, нужно, не откладывая, решить вопрос с Зурабкой и Пермяком, — говорю я. — Оба они перешли черту. Я бы выступил, как очевидец злодеяний людей Зураба, но, боюсь, меня слушать никто не станет. Так что думаю, устранять проблему надо без суда и следствия.

— А его охрана видела, что вы его в свою машину запихали? — спрашивает Цвет, которому Ферик уже рассказал об утреннем происшествии.

— Видела, — кивает тот.

— Хреново.

— Да, — соглашается Фархад Шарафович. — Поэтому их тоже пришлось упаковать. Они у меня сейчас все в одном месте сидят. В гараже, в яме смотровой… Только видели или не видели, совершенно неважно. Ясно же, что все поймут, откуда ноги растут и кто всё это устроил.

— Да и пусть думают, — прищуривается Цвет. — Пусть докажут. Если что, расскажем, что хотели вас нагреть. Я тогда попробую Пермяка вычислить.

— Я уже выяснил, где он чалится, — кивает Ферик.

— Хорошо, — говорит Цвет и бьёт кулаком в ладонь. — Я им займусь.

— Нет, не надо тебе, у меня есть получше идея. Знаю, кому поручить. Ты подготовь назавтра усиление охраны точек.

— Сними парней отсюда, — предлагаю я. — А я своих людей здесь поставлю на несколько дней. И вот ещё что… До сходняка нужно будет и с Лимончиком разобраться. А вам, муаллим, было бы неплохо, мне кажется, начать вести переговоры с участниками собрания. Постарайтесь, кого сможете перетащить на свою сторону.

— Нравится мне этот мальчишка, — качает головой Ферик Шарафович. — Называет учителем и тут же даёт задание. Это как понять?

Я улыбаюсь:

— Это не задание, мысли, высказанные вслух, для получения вашего одобрения.

— Одобряю, — машет он рукой. — Я уже начал. Но он под себя уже многих подгрёб. Непросто это, в общем. Только вот с Лимончиком разбираться нам никак нельзя. Будем политическими путями ходить. Если мы его грохнем, нам точно не выкрутиться. Живыми не оставят. Это стопудово.

Оставят или не оставят, я не знаю. Знаю только, что мы его грохнем. Или он нас. Компромисса быть не может.

Толик ждёт меня на Поварской улице у входа в ресторан дома литераторов.

— Ты не сказал, мы в ресторан или на мероприятие? — приветствует он меня и с удивлением смотрит на молчаливых и серьёзных Какору и Семёна.

Они стоят у входа и внимательно осматривают окрестности.

— Вроде в ресторан, — пожимаю я плечами и уверенно подхожу к двери маленького замка, в котором ресторан и размещается.

Ну, хорошо, не замка, а охотничьего замочка. Дёргаю на себя дверь и… И никаких распоряжений на мой счёт здесь не имеется. Приходится пропускать вперёд Толика.

— Анатоль, ты что писатель? — спрашиваю я, когда мы попадаем внутрь.

— И не просто писатель, а маститый, — усмехается он. — А твои друзья? Они что, с нами не идут?

— Нет, снаружи подождут. А это не ты, случайно, «Му-му» написал?

— Не я, — смеётся он.

— А «Кота в сапогах»?

Он машет головой.

— Ну «Анна Каренина» твоя хотя бы?

— Я написал цикл стихов и большую поэму о комсомоле, — говорит он. — Их напечатали в «Юности», а «Молодая гвардия» отдельным томом издала. «Комсомол — моя судьба» называется. Несмотря на название, там много всего про любовь.

— Про любовь к комсомолу? — хмыкаю я.

— Нет, про любовь между комсомольцами. Я за это дело премию Ленинского комсомола получил, а также членский билет союза писателей и работу в ЦК.

— А ты крутой, Анатоль, — говорю я останавливаясь. — Протащил эротику под знамёнами ВЛКСМ. Я восхищён. Хорошо, что ты устроил этот каминг-аут, а так бы я и не знал, что у меня в подчинении целый лауреат находится. Эротический поэт комсомола.

— Не знаю, что я там устроил, но да, хорошо, что ты теперь знаешь. И нет, эротики там нет.

— А если найду? — усмехаюсь я. — Слушай, пойдём сразу руки помоем, чтоб уже не выходить.

— Ну, давай, — соглашается он. — Гигиена превыше всего.

Мы заходим в туалет, но прежде, чем, собственно, мыть руки, подходим к объектам, воспетым некогда художником Дюшаном и названным им фонтаном. То есть к писсуарам. Наступает весьма интимный момент, во время которого человек становится практически беззащитным.

Я слышу, как в туалет заходят другие джентльмены. Должно быть