Отстойник - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну рыбу то мы приспособились остреньким камушком потрошить.»
«Лосиная шкура – это тебе не рыбье брюхо.»
«Первобытные люди справлялись как-то, и мы сможем.»
Контраргументов ни у кого не нашлось. Они ведь действительно справлялись, без ножей, топоров, рыболовных крючков и охотничьих ружей. Неужто современный человек с высшим образованием не сможет себя прокормить и защитить? Отныне решено было шар держать всегда наготове.
Жертва.
Нет человека страшнее, чем загнанный отчаянием в угол, тот, чьи затаенные надежды и чаяния разрушены в один момент чужой злой волей. А если этот человек – женщина, то он страшнее вдвойне.
У слабого человека в момент сильного душевного потрясения бессильно подгибаются ноги и руки повисают плетьми. Удар бывает так силен, что выбивает из головы все мысли, и бедолага, разевая рот, точно выброшенная на берег рыба, так и замирает в нелепой позе, когда поразил его гром, будто в игре «море волнуется». Глаза его, ничего не выражающие и пустые, словно вылаканная до дна толстостенная бутылка виски бездумно упираются в одну, только им одну понятную точку пространства и времени, боясь захлопнуться. Человек цепенеет и становится неспособным к каким-либо действиям, даже спасая свою жизнь. Зара была не такова.
Человек сильный приходит в ярость. Бешеную, всепоглощающую, стремительную. Такая ярость требует немедленного выхода. Она способна разнести в щепки запертые двери, испепелить взглядом любую преграду, разорвать на части неуправляемым вихрем торнадо всех, попавшихся под горячую руку.
Ярость Духовного Наставника была страшна. Она пылала, как факел над горящей нефтяной вышкой. Люди сметались в стороны охапками сухих прошлогодних листьев, когда она неслась по коридору. Стайка девушек послушниц, пытаясь поспеть за предводительницей, то и дело сбивалась на суетливый бег. В висках у Зары пульсировала только одна мысль: «Он обдурил меня. Снова. Меня. Обдурил.» Разодранное в мелкие клочки благоразумие было втоптано в пол. Спокойствие? Сдержанность? Нет. Бешенство и ярость? Да.
Исходя гневом, словно кипящий чайник паром, Зара ворвалась к Стратегу и со всего маху напоролась нет, даже не на удивленный, ничуть не удивленный, а совершенно спокойный взгляд сощуренных карих глаз Деймона. Он перебирал свои сокровища, держа в руках закрученную в спираль увесистую древнюю окаменелость. Вану, разумеется, отирающийся рядом со своим патроном, ойкнул и невольно попятился при виде гостьи. Повинуясь знаку Стратега, он с облегченным вздохом выскочил из комнаты и замер, приложив ухо к стене.
Она и рта не успела открыть, а уже задохнулась, наткнувшись на его взгляд. Деймон срезал её, точно бритвой: «Тебе неподобает такой вид, Зара. Приди в себя. Ты пугаешь людей.»
Будто ледяной водой плеснул на угли. Ярость, корчась, зашипела гаснущим костром и, наконец, выплеснулась.
«Неподобает? А тебе подобает делать то, что ты сделал?»
«Нет,» – обезоруживающе искренне ответил Деймон. – «Но ты не оставила мне выбора. Твоя маниакальная одержимость пришельцами. Ты, как настроенное щупальце, упрямо гнула свою линию, не обращая внимания на голос разума. Я не смог тебя переубедить и просто … перехитрил.»
Зара задохнулась от возмущения. Что она – неразумный ребенок? Она – Духовный Наставник целого Дома. Обманул и сделал, как хотел.
«Ты должна привести мысли и чувства в равновесие, прежде чем покинешь эту комнату, Зара,» – нравоучительно проговорил Стратег.
Он еще и поучать смеет!
«Где они?»
«Там, где их никто не достанет. И ты их не достанешь. Я отправил их в экспедицию.»
«В экспедицию? Куда? Зачем?»
«На землю.»
«Какую еще землю?»
«Ту, что вокруг нас, Зара,» – терпеливо пояснил Деймон. – «Они исследуют её и проложат путь для всех нас. Для возвращения на землю.»
«Ты совсем выжил из ума, старый безумец! Какое еще возвращение? На какую землю? Покинув Дом, мы просто погибнем в болоте. Ты этого хочешь? Такое будущее ты уготовил нам, Стратег?»
Зара вдруг поняла, что получила в руки оружие поистине убойной силы. Что там судьба пришельцев? Просто несущественная мелочь по сравнению с этим. Стоит ей лишь намекнуть обитателям Дома о сумасшедшем плане старика, и его авторитет развеется, как дым. Безоговорочное доверие и даже благоговение, которое люди почему-то испытывают к нему, исчезнут без следа. Перспектива оказаться за пределами Дома до смерти напугает любого.
Лицо Зары озарила злорадная улыбка, увенчавшая пришедшую ей в голову мысль. Для Деймона она была, словно открытая книга. Он тяжело согнулся и оперся руками о кресло.
«Помоги мне сесть, Зара,» – устало попросил он. – «Обычно это делает Вану.»
Та послушно подставила плечо, обхватив старика рукой за талию. Сделав шажок вокруг кресла, Стратег неожиданно выпрямился и со свистом выдохнув, опустил на голову Зары окаменевшую морскую раковину. Удара не был таким уж сильным, но от неожиданности женщина упала на колени, едва не повалив с трудом стоящего на ногах старика. Рисунки на смуглой голове Зары смазались, в глазах потемнело. Но едва она успела удивиться, как Стратег, не теряя ни минуты, опустил окаменелость на голову Духовного Наставника еще и еще раз. До тех пор, пока ракушка, кресло, пол, да и сам Деймон не оказались покрыты красными брызгами и ошметками кожи. Обессиленный старик с трудом опустился в кресло, откинулся на спинку и перевел дух. У его ног лежал окровавленный труп бывшей любовницы. Бывшее когда-то изысканно красивым высокоскулое лицо было впечатано ударами в пол и походило на отбивную. Неестественно вывернутые руки напоминали сломанные крылья. Зловонная лужа растекалась вокруг бедер.
А у двери замер верный Вану. Уловив шум от первого удара своим чутким ухом, он немедленно протиснулся в комнату, готовый прийти на помощь патрону и в ужасе замер у порога, вздрагивая всем телом от каждого методично наносимого камнем по голове Духовного Наставника удара.
Мир Вану перевернулся и встал с ног на голову. Он был сбит с толку и растерян, как никогда в жизни. То, что он только что видел было невозможно, совершенно невероятно. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Его маленькая жизнь была безоблачна до настоящего момента. Стратег заметил Вану еще в детстве за особо ценимые им любознательность и открытость ко всему новому и приблизил к себе. Вану тогда дышать боялся от счастья и страшно робел. Но со временем пообвыкся, преданной тенью следовал за своим кумиром и понимал его с полуслова. Сейчас он не понимал ничего. Вану летел в пропасть, падал и падал, с ужасом переживая эту пытку и ожидая
