Гонщик - Б. Б. Истон

заболело в груди. Я заплачу, сколько угодно, только чтобы это чувство ушло.

В прошлом году на Рождество я пригласила Рыцаря к нам. Я не была готова знакомить его с родителями, но что было делать? Его отчим оформил судебный запрет на приближение, и я не могла допустить, чтобы он сидел у Пег в одиночестве, когда она уедет к родным. Рыцарь пришел к нам в опущенных до полу джинсах и в свитере, скрывающем подтяжки, и целый день вел себя самым наилучшим образом. Кажется, он даже ни разу не ругнулся, что было больше того, на что была способна я сама.

Мама помнила Рыцаря еще с того времени, как учила его рисовать. Было очень мило смотреть, как ему неловко, когда она хвалит его способности. Думаю, что я даже пару раз видела, как он улыбался. Уходя, Рыцарь сказал, что это было лучшее Рождество в его жизни.

Покопавшись в ящиках, я разыскала то, что хотела – рамочку с фотографией двух подростков, стоящих возле облезлой искусственной елки. Оба в веснушках. Оба с бритыми головами – у одной длинные прядки. И оба кривовато улыбаются. Это была наша самая первая общая фотография – одна-единственная из существующих. Потому что мы все свое время проводили только вдвоем и некому было сказать нам: «Эй вы, двое, улыбку!»

Пусть я больше и не могла открыто вывешивать эту фотку, я все равно была страшно благодарна маме, что она ее сделала.

Положив рамку поверх коричневой бумаги, я старательно обернула ее, стараясь закрыть стекло самым толстым слоем. А потом написала на обороте:

Дорогой Рыцарь,

Ты тоже ей нравишься.

Счастливого Рождества.

Люблю,

ББ

Глава 28

Эта фотография, которой я не видела много месяцев, снова запустила водоворот вины в моем мозгу. Не только потому, что я была вынуждена признать – я поддерживаю отношения со своим бывшим парнем, но еще и потому, что она напомнила мне – я все еще не познакомила Харли со своими родителями. Мы встречались уже шесть месяцев. Шесть месяцев. Для подростковых отношений это как шесть десятилетий. Мама, конечно, знала, что у меня есть парень – в основном из-за засосов то тут, то там и еще потому, что меня вечно не было дома, – но я ничего особо о нем не рассказывала. А что я могла рассказать?

«Ну да, Харли в семнадцать лет исключили из школы, но он такой изобретательный. Он даже прожил несколько лет, бомжуя в Литтл Файв Пойнтс с бандой бездомных уличных панков. Правда же, чтобы жить бесплатно, надо быть очень умным?»

«Может, сейчас Харли и механик, но смотри – у него машина за сто тысяч долларов! Только вот багажник в ней открывать не стоит».

«И Харли достаточно взрослый, чтобы покупать мне спиртное и сигареты! Правда, здорово? Теперь мне не надо таскать их у тебя!»

«И ты же любишь картины? А Харли весь ими покрыт!»

Но если уж я могла привести домой на Рождество скинхеда, чьи костяшки были в крови от того, что он только что избил своего отчима, то Харли я уж точно могла привести. Верно? По крайней мере, Харли был обаятельным. И это лицо. И эти кудри. Как он мог не понравиться?

Когда прозвенел звонок, я слетела с лестницы, перескакивая через три ступеньки, и распахнула входную дверь. Я немедленно устремила взгляд на одежду Харли в надежде, что он хотя бы наденет что-то, скрывающее все его тату. На нем была белая теплая футболка с длинными рукавами, обтягивающая его крепкую грудь и заправленная в темно-серые штаны, поддерживаемые ремнем с заклепками. Я выдохнула. Скользнув глазами к его улыбающемуся лицу, я заметила, что он не вынул из губы колечко. Но это, наверное, ничего. Ну, в смысле я же не просила его это сделать.

И тут я увидела его волосы.

Вернее, их отсутствие.

Харли не просто постригся. Они не были пушистой щетинкой, как у Рыцаря. Харли стал лысым.

Лысым, как коленка.

Я не видела его целую неделю – самый долгий срок с того времени, как мы стали встречаться, – потому что меня наказали за нарушение чертова отбоя. Что за херня с ним случилась, пока меня не было?

Харли не плохо с бритой наголо головой, но он… другой. Более порочный. Вместо того чтобы быть похожим на Джеймса Дина, он стал похожим на бандитского Джеймса Бонда.

Я не успела спросить, что произошло, потому что мама уже подошла к нам и пригласила Харли зайти в дом. Я так и застыла в нашем скромном фойе с раскрытым ртом, а она провела его на кухню, где поставила на стол какое-то печенье и сырные шарики, чтобы все было парадно.

Я в ужасе смотрела, как Харли, присев к кухонной стойке, явил мне причину, по которой лишился своих прекрасных светлых волос.

У него на макушке была тату размером с чертову суповую тарелку.

Время замедлило ход. Я не ощущала своих ног, переступающих по линолеуму пола. Как будто, взмыв куда-то вверх, парила надо всей этой ситуацией. Со своего наблюдательного пункта я могла отлично рассмотреть тату Харли. Это выглядело так, как будто ему срезали верхушку черепа, словно сняли крышку с банки, открыв внутри вместо мозгов переплетение каких-то трубок, шестеренок и клапанов.

«Понятно. Типа – в голове мотор. Круто, придурок».

Я вспомнила, что, когда мы только начали встречаться, Харли говорил что-то такое насчет тату на голове, но эта выглядела совершенно свежей. Чернила были яркими, а кожа вокруг рисунка – красной и припухшей. То есть этот засранец пошел и нанес, ну, или обновил тату на башке прямо перед встречей с моими родителями. Если бы он сказал мне об этом, я бы велела ему не приходить, придумала бы какую-нибудь причину. А теперь взрослый мужик с пирсингом на лице, тату на башке, багажником, полным оружия, и отсутствием школьного аттестата сидел за нашим кухонным столом и жрал мамины сырные