Там, где фальшивые лица - Олег Яковлев

– Считаешь себя вправе судить, Уилл? – глухо проговорил Тиан.

– Прости, Тиан… Совсем из ума выжил – говорю, сам Бансрот не разберет что. Старею… в отличие от тебя. Я прекрасно понимаю, что ты не мог им ничего рассказать из-за этой треклятой войны. Но раньше-то, раньше!

– Раньше?! По-твоему, они уцелели бы в то время, когда Деккер дышал мне в спину? Когда, просыпаясь с утра, я каждый раз благодарил Хранна за то, что все еще жив, но больше – за то, что они живы?! Когда опасность подстерегала на каждом шагу, скрывалась за любой портьерой, таилась в каждом брошенном искоса взгляде?!

– Да, да, я все помню, друг мой. Прости.

– Нет, ты в чем-то, конечно, прав, Уилл. Старший сын погиб под стенами Элагона, и виной тому – я. Так стоило ли их счастье моих нелепых страхов? Младший и не догадывается о том, кто я ему на самом деле. И боюсь, что даже если я ему все расскажу – для него именно ты всегда будешь настоящим отцом. Ты хорошо его вырастил, Уилл. А меня он возненавидит. Ведь именно это больше всего гнетет, – словно сам себе, признался старый волшебник.

– Поверь, его ярость и меня стороной не обойдет: я ведь знал правду, а ему не сказал. Ну да ладно, сейчас это не столь важно. Важно – как ты собираешься поступить с обвинениями?

– Ильдиар сразу отошел в сторону, чтобы не бросать тень на трон и не привлекать короля к этой трясине. А я… я даже не знаю, чем могу ему помочь. Жизнь ему спасти еще возможно, я брошу на это все свои силы, но полностью оправдать точно не получится. Узел уже настолько запутался, что его можно лишь разрубить, а если решить все дело одним ударом, то погибнут люди. Я предполагал, продумывал, рассчитывал и… отбрасывал одно предположение за другим. Ничто не подходит. Впервые в своей жизни я чувствую себя ничтожным, бессильным стариком…

– Ты – и бессилен! Но ты ведь мог бы…

– Нет, не мог бы, Уилл, не мог. Здесь я серьезно связан. Высокий Орденский Трибунал подключился к делу. И сейчас тайная стража в их руках – не королевских. И они, будь уверен, выполнят все, что им прикажут. Прево, пес его знает, куда запропастился, а этих просто купили, всех до одного, или заменили, я даже не знаю… Де Трибору, мерзавцу, не жаль золота ради достижения своей цели…

– Но что-то же нужно делать, Тиан! Если ты ничего не можешь, я сам вспомню старые связи…

– Не нужно, только хуже сделаешь. Ты уже давно не был при дворе, все чересчур изменилось с тех пор, как ты носил титул Лорда-Протектора.

– Хорошо, и что тогда?

Маг несколько секунд помолчал, раздумывая над ответом.

– Единственное, что я могу обещать: если, не приведи Хранн, Ильдиара не оправдают и ему присудят смертный приговор, – я попытаюсь, играя на их глупом «Рыцарском Кодексе», оспорить решение суда и заменить его на изгнание.

– Изгнание?! – в ярости воскликнул граф.

– Все лучше, чем смерть. Пойми, Уилл: устрой я побег, он станет врагом всех и вся, на него будет вестись охота… да и сам он не захочет трусливо сбежать, скорее гордо подняв голову, вступит на плаху.

– Бансротова гордость!

– А ты, дружище, разве не такой же был в молодости? А я? Мой план ты знаешь, но что будешь делать теперь ты?

– Я уезжаю из столицы. Осяду в своем замке. Назревает нечто большее, нежели просто баронская смута. Но что бы ни случилось, я останусь на стороне короля – как ты помнишь, я всегда держу слово и клятву, к тому же давно почивший венценосный отец Инстрельда спас мне когда-то жизнь, посему я кое-что должен его сыну.

– Понятно. Наверное, даже лучше, если тебя не будет в Гортене. Ну что ж, я так понимаю, нам остается лишь ждать поединка.

– И я не сомневаюсь в исходе – Джон Бремер умоется кровью…

Маг прошептал что-то невнятное, будто самому себе, напоследок пожал руку старому другу и, открыв дверцу, исчез в ночи.

– Трогай, Стивен! – воскликнул граф де Нот, затягивая окна бархатными шторами. Глубоко вздохнув, пытаясь отогнать невеселые мысли, старик откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и задремал.

Видавшая лучшие дни темно-синяя карета, запряженная четверкой выносливых лошадей, обогнула ристалищное поле и спустя двадцать минут покинула предместья Гортена по главной королевской дороге, новому дайканскому тракту.

Глава 5

Кто-то спит, кому-то снится…

Не смыкай, Джон, очи на Севере,Здесь полуночь крадет твои сны.И под каждым кривым нынче деревомВ твои страхи они влюблены.Впились зубы в закрытые веки,Явь сгрызают, подобно мечам,Душу гложут они человека,Приходя вслед погасшим свечам.Мерзлых сосен зеленую хвоюОбратят в мягкий шелк одеял,Снег и землю зальют стылой кровью,Кто заснул – тот навеки пропал…

«Не смыкай, Джон, очи на Севере…»Старая полуночная легенда

Лес Дерборроу. В семи милях от подножий Тэриона. Владения Невермора.

Ужас – это такое многогранное и сложное чувство, которое может возникать в душе десятками различных, непохожих друг на друга проявлений. Как и все вырастает из малого, так и ужас крепнет из обычного страха. А страхи, как всем известно, бывают осознанными и неосознанными. Осознанные – это когда ты боишься человека в маске и с топором, с лезвия которого на снег стекает кровь. А неосознанные – когда тебя до жути пугает Север. И только если копнуть глубоко, можно понять истинную причину страха: где-то там, под сенью огромной ели или, например, в руинах старого замка, ты можешь заснуть, и тебе приснится нечто такое, что и вгоняет тебя в этот самый ужас. Например, человек с топором, с лезвия которого на снег стекает кровь. Но при всем при этом ты не в состоянии объяснить свой изначальный страх перед Севером: ведь в лесах не прячутся за каждым деревом убийцы-палачи, а кровь не кипит в лужах, растапливая снег. Обычно. По крайней мере, если дело не касается снов. Но тут уж никто не скажет с полной уверенностью.

В нашей же истории одним снежным днем некий гном был подвержен обоим видам страха одновременно. Он боялся заснуть, поскольку был уверен, что его ужасные сны непостижимым образом реальны. И это же самое видение сжимало его за горло невидимыми пальцами так, что он с трудом мог дышать, обнимало за плечи и прижимало к земле настолько сильно, что он не мог пошевелиться. Но злобное колдовство или неупокоенный призрак, или что там оно было, не имело жалости, оно не позволяло закрыть глаза, зажмуриться так крепко, чтобы не видеть. А когда все обрывалось и крики филина вырывали его из когтей оцепенения и кошмара, гнома захватывали в свои капканы непонимание и вопросы: почему он не с друзьями? Почему его не тронули?

Теперь странник знал все ответы, и действительность оказалась намного хуже, нежели можно было представить. Сейчас он брел, пробираясь по колено в снегу, и волочил за собой деревянные сани, на которых громоздились клетки с семью птицами. Каждая в фут длиной, их перья были окрашены в угольный цвет скорби. Острые золотистые клювы то и дело раскрывались в печальном мелодичном пении, напоминавшем свист флейт, – черные дрозды всегда поют, когда кто-то поблизости предается сожалениям.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});