Нечто в воде - Кэтрин Стэдмен

он встречается с Гектором у нотариуса, чтобы подписать какие-то бумаги. Все складывается очень многообещающе.

В кармане трясется телефон. Я отклоняю звонок. Это наверняка Фил. Его взбесило мое решение убрать из фильма Холли; я написала ему об этом сегодня с утра, и он звонил уже трижды. И еще я пропустила звонок от Фреда, который хочет просмотреть мои записи. Ему интересно. Нечасто режиссер, получивший премию Британской академии кино и телевизионных искусств и номинированный на «Оскар», проявляет интерес к дебютным фильмам вроде моего, но вот вам семейственность. Хотя, если подумать, не совсем: мы ведь не родственники. Он всего лишь устроил меня на первую работу, я умудрилась ее не провалить, и с тех пор Фред следит за моим творчеством. К тому же он вел меня к алтарю. Я с радостью предоставила бы ему записи, но большую их часть заграбастал СО‑15. Объяснять это ему сейчас некогда.

В коридоре раздается сигнал открытия камеры. В отличие от Холлоуэя, здесь нет двери, только арка, ведущая прямо в коридор. Меня передергивает от вида грязно-белых тюремных стен, и я приказываю себе не раскисать. Бывает хуже.

Второй гудок. Я поднимаю глаза и вижу в арке Эдди Бишопа, красивого мужчину шестидесяти девяти лет. Он идет по скрипучему линолеуму коридора в сопровождении еще одного охранника.

Простой серый спортивный костюм из грубой шерсти, как у всех заключенных, смотрится на Эдди совсем иначе. С тем же успехом он мог бы надеть безупречный костюм-тройку, какой я видела на бесчисленных фотографиях в его досье. Он излучает властность. Хотя, возможно, я фантазирую, потому что знаю его историю.

Эдди похож на Кэри Гранта [42], вышедшего из лондонского простонародья, и одному богу известно, как он умудрился сохранить такой загар в тюрьме. Заметив меня, Эдди улыбается. Почему лидеры преступного мира всегда столь обаятельны? Видимо, без привлекательной внешности тебе не сойдут с рук твои преступления и тебя будут называть просто бандитом.

Он выдвигает стул и садится. Мы наконец-то встретились: я и Эдди Бишоп.

Мы расплываемся в улыбках. Идиллию нарушает «Ти Джей Хукер».

– Все в норме, Эдди? Что-нибудь нужно? Воды? – дружеским тоном произносит он.

Мы все тут друзья. Эдди оборачивается – медленным, кошачьим движением – и бодро отвечает:

– Не-а, Джимми. Все отлично, спасибо большое.

Сегодня хороший день.

– Без проблем. Просто крикни, если что-то понадобится. – Он оглядывается на другого охранника, того, что привел Эдди, и кивает. Оба проходят через арку в коридор.

– Мы будем в конце коридора, в комнате отдыха, – обращается Джимми к Эдди, не ко мне, после чего оба исчезают из виду, поскрипывая подошвами по линолеуму.

Это потрясает меня до глубины души. Почему они уходят? Я ведь даже еще не включила камеру! Странно. Меня не предупреждали, что я останусь наедине с Эдди Бишопом.

Я задумываюсь, стоит ли пугаться. Вспоминаю о сообщениях на автоответчике. Эдди убил множество людей или приказал убить. Есть истории – целые тома – о пытках, похищениях, нападениях и прочих ужасах, что творили банда Ричардсонов и Эдди на протяжении сорока лет. Современные легенды. Разумеется, доказать ничего невозможно – ни улик, ни свидетелей.

Полагаю, бояться есть чего, а я почему-то не боюсь. Внезапно меня осеняет: я ведь так и не выяснила, почему Эдди согласился сниматься в моем документальном фильме. Он наверняка получил миллион предложений и просьб рассказать о себе, но до сих пор ни разу не соглашался. Насколько понимаю, ему это ни к чему. И вот теперь, сидя напротив него, без охранников, с выключенной камерой, я осознаю, что упустила нечто важное. Он должен чего-то хотеть от этой встречи. Ему что-то от меня нужно. Как и мне. Сердце пропускает удар. Вот он. Страх.

Я включаю камеру.

– Свет, камера, мотор? – улыбается Эдди и медленно протягивает мне руку через стол.

Он осторожен, не хочет меня напугать: наверняка знает, какой эффект производит на людей. Имеет представление о своей природной харизме.

– Рад познакомиться, Эрин, милочка.

Милочка. Я из поколения Y [43], знакома с трудами Чимаманды Адичи, Жермен Грир и Мэри Уолстонкрафт [44], но почему-то слово «милочка» в его исполнении меня не задевает. В его устах, в устах человека другого времени, такое обращение кажется до странности невинным.

– Рада с вами встретиться, мистер Бишоп, – отвечаю я и касаюсь его руки, протянутой над пластиковой столешницей.

Он чуть подворачивает кисть, чтобы моя оказалась сверху, придерживает большим пальцем – это не полноценное рукопожатие, он просто легонько сжимает мою руку, давая понять, что я леди, а он джентльмен.

– Зови меня Эдди.

Все это до смешного старомодно, однако производит впечатление.

Я невольно улыбаюсь и краснею.

– Очень приятно, Эдди, – нервно хихикнув, произношу я.

Отлично. Я идиотка. Убираю руку. Надо собраться и переходить к делу. Я меняю тон. Включаю профессионала.

– Полагаю, нам нужно сразу прояснить некоторые моменты, верно? Благодарю за шампанское. Очень мило с вашей стороны.

Я смело встречаю его взгляд, пусть видит: ему не удалось меня испугать. Он отвечает хитрой улыбкой и кивает: «На здоровье». А после паузы говорит уже на камеру:

– Боюсь, понятия не имею, о чем ты, дорогуша. К сожалению, в тюремной лавке ограниченный выбор напитков, так что это не я. По какому поводу подарочек?

Он невинно вскидывает брови. Я понимаю. Камера пишет, и мы должны играть положенные роли. Значит, упоминать о сообщениях на автоответчике тоже ни к чему? Что ж, ладно. Я киваю и возвращаюсь к сценарию.

– Вы желаете задать какие-либо вопросы, прежде чем мы начнем?

Мне не терпится двигаться дальше, время ограничено.

Эдди выпрямляется на стуле и закатывает рукава.

– Никаких вопросов. Готов начинать по сигналу.

– Что ж, прекрасно. Не могли бы вы назвать свое имя, приговор и срок?

– Эдди Бишоп. Осужден за отмывание денег. Семь лет. Надеюсь выйти до Рождества. Очень хотелось бы: это мой любимый праздник.

Итак, мы работаем. Он непринужденно вскидывает брови: «Что дальше?»

– Что вы думаете о своем обвинении, Эдди? О приговоре?

Я знаю, признаний на камеру не будет, однако Эдди выскажет все, что сможет: ему нравится бросать вызов властям, это видно по записям из зала суда.

– Гм… что я думаю о приговоре? Интересный вопрос, Эрин.

На лице Эдди играет саркастичная улыбка. Он полон игривого задора.

– Честно говоря, ничего хорошего. Плохо я думаю о приговоре. Тридцать лет меня пытались засадить за решетку, перепробовали все, что только приходило в голову, и всякий раз я уходил оправданным по всем статьям. Насколько понимаю, кое-кто просто не в состоянии смириться с тем, что