Нечто в воде - Кэтрин Стэдмен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эдди умолкает. Думаю, все знают, в шестидесятые-семидесятые годы полиция не отличалась особой щепетильностью. Он намекает, что доказательства подбросили. Я не спорю.
– Ну, что я могу сказать? В конечном итоге моя бухгалтерия оказалась не такой, как надо. У меня всегда были проблемы с цифрами. Дискалькулия. Математика плохо давалась, – со вполне очевидной иронией продолжает он. – Тогда ее, конечно, не диагностировали. Дискалькулию. Просто считали, что ты либо недоразвитый, либо придуриваешься. А я на недоразвитого не тянул, в других областях, вот они и решили, что страдаю ерундой. Издеваюсь над ними. Сейчас в школах совсем иначе, да? У меня две внучки. В школе я надолго не задержался, не по мне все это. Так что от ошибок в расчетах меня, по логике вещей, отделяло только время, как считаешь?
Улыбка у него искренняя и теплая.
Я совершенно уверена, Эдди мог позволить себе бухгалтера, и не сомневаюсь, что последний давал показания в суде. Меня поражает способность Эдди совать всем кукиши под нос, дразнить гусей и выходить сухим из воды. Более того, я хочу, чтобы это сошло ему с рук. Я болею за него, как и все. За его развязную, простодушную сумасшедшинку. Я вижу в нем человека из другого мира, совсем не похожего на настоящий преступный мир – жестокий, зубодробительный. Это какая-то веселая, уютная преступность. Старые добрые английские преступления.
– Хорошо. – Подаюсь вперед, принимая его игру. – Насколько я поняла, вы не станете рассказывать о Ричардсонах, верно, Эдди?
Надо как-то определить правила.
– Эрин, дорогуша, я отвечу на любые вопросы. Я – как открытая книга. Могу чего-то не знать, но определенно готов попробовать. Улыбнись, красотка! – с озорным видом склоняет голову набок Эдди.
Не в силах противостоять его обаянию, я улыбаюсь искренне, во весь рот.
– Спасибо большое, Эдди. В таком случае вы не могли бы рассказать мне о Чарли Ричардсоне, главе банды, каким он был?
Мне кажется, я поняла правила. Спрашивать можно о чем и о ком угодно, не требуя точных фактов.
– Он был ужасным человеком, последней сволочью… но в самом лучшем варианте этого типажа. Так порой бывает.
Эдди вздыхает.
– Кто не знает о Ричардсонах? Все замешанные в тех старых ист-эндских делах давно мертвы. Я не собираюсь крысятничать и о мертвых плохо не говорю… Только Чарли был редкостным гадом. Нет, я никогда не видел, чтобы он сам кого-то пытал, но Чарли сам рассказывал. Он приспособил мотор от разобранного бомбардировщика времен Второй мировой для пыток электричеством. Он пытал, кромсал, запугивал, пока ему не рассказывали все, что он хотел знать. Я как-то спросил: «Откуда ты знаешь, что они тебе под пытками не врут?» Чарли ответил: «Они врут до тех пор, пока не превращаются в маленьких детей, способных говорить только правду». Я же не о том спрашивал, понимаешь? Я имел в виду: вдруг эти люди с самого начала говорили правду, а он пытал их до тех пор, пока те не начинали выдумывать всякую чушь? Чарли такой расклад в голову не приходил. Я тогда не стал выяснять. Чарли относился к другому поколению. Считал, что знает, как устроен мир. По-моему, пытки никогда не помогали. Людей надо уважать, верно, Эрин? Хочешь, чтобы тебя уважали, сам прояви уважение. Позволь противнику умереть, сохранив достоинство. А уж есть у него достоинство или нет – не твоя проблема. Никто тебя не упрекнет, если ты относишься к людям с уважением.
Я не совсем уверена в правильности его рассуждений и продолжаю.
– Вы всегда относились к людям с уважением, Эдди? – задаю очень важный для меня вопрос.
Он смотрит на меня исподлобья.
– Да. Всегда относился и буду. Просто нельзя на что-то рассчитывать, Эрин, не потрудившись узнать правила. Вступил в игру – не жалуйся потом, если проиграешь. Проигрывать тоже нужно уметь. Хороший спортсмен всегда позволит сопернику проиграть с достоинством.
Он замолкает и смотрит на меня оценивающим взглядом. Хочет что-то сказать. Я его не тороплю, он отводит глаза: передумал.
В комнате воцаряется тишина. Эдди выглядит отстраненным, задумался о чем-то своем. Я чувствую, что мы подошли к опасной черте, и меняю тему.
– Чем вы собираетесь заняться? С чего начнете, когда выйдете из тюрьмы? У вас есть какие-то планы?
Нужно сохранить настроение.
– Выключи камеру, – внезапно произносит он и устремляет на меня серьезный немигающий взгляд. Все его обаяние вдруг исчезло. Меня прошибает по́том. Тишина между нами сгущается. Мое сердце пускается вскачь. Я не понимаю, что происходит, ориентиры больше не действуют, я теряю точку опоры.
– Выключи камеру. Сейчас же.
Он сидит неподвижно. Окаменевший, непоколебимый. Опасный.
Нащупываю кнопку. Не знаю, почему я его слушаюсь. Глупо, однако у меня нет выбора. Можно позвать охранников… нет, это не выход. Я столкнулась с чем-то непонятным и хочу знать, в чем дело. Остается только выполнять его указания.
Красный огонек гаснет.
– Эдди, с вами все в порядке?
Не знаю, зачем я это спросила – с ним определенно все в порядке. Это у меня руки дрожат.
– Все хорошо, Эрин. Успокойся.
Выражение его лица смягчается, как и голос. Мои плечи начинают понемногу расслабляться. А я и не осознавала, что они напряглись.
– Прости, если напугал, детка. Дело в том, что я… хм… Ладно, хорошо.
Он, похоже, борется с собой. И наконец начинает:
– Хочу попросить тебя кое о чем, давно хотел, еще по телефону, да не мог, и на камеру не буду. Я хочу попросить тебя об услуге. По правде говоря, милочка, я только поэтому согласился на интервью. Ты мне, я тебе. Услуга за услугу. Так что слушай, повторять не собираюсь.
Не могу поверить, что мне это не снится. Хотя, если честно, я понятия не имею, что именно происходит. Вспоминаю о сообщениях. Может, их оставлял кто-то другой?
– Я не привык просить, так что слушай внимательно. – Он прокашливается. – Дело личное. Меня такие вещи… сильно напрягают. В моем возрасте вредно волноваться, понимаешь? Так что мне нужна твоя помощь. Поможешь мне, лапуля?
Он смотрит на меня. Я сглатываю ком в горле. А потом понимаю, что он требует ответа. В мозгу что-то щелкает. Чего он от меня хочет? Господи! Ну не секса же! Заткнись, дура.
