Гиперборейские тайны Руси - Демин Валерий Никитич

В индоевропейской традиции – прямой наследницы гиперборейской – произошли некоторые трансформации. Что касается фаллического образа змея, то он таким и остался[37]. Что касается лисы, то ее сексуальная символика просматривается в составе иной смысловой целостности. Дело в том, что в ранней индоевропейской традиции женскую сексуальность олицетворяла не только лисица, но и куница. С точки зрения современной научной систематики, та и другая – хищники из разных зоологических семейств (первая представляет псовых, вторая – куньих). Однако в народе особой разницы (кроме величины и образа жизни) между куницей и лисицей не делали. С точки зрения народной и даже торговой или налоговой (даннической) систематики обе они попадали в разряд пушных зверей и являлись носительницами «мягкой рухляди».

При этом значение куницы оказалось несравненно более важным. Об этом свидетельствует хорошо известный исторический факт: до появления денег на Руси (а также наряду с монтным обращением вплоть до конца XIV – начала XV века) торгово-обменный и налогово-даннический расчет велся в кунах, то есть в шкурках куницы, ставших официальной счетной денежной единицей. Однако уникальное положение куницы и всего семейства куньих (куда также входит соболь, хорек, горностай, ласка, барсук, норка, выдра, росомаха и др.) прослеживается вплоть до эпохи матриархата. Именно тогда в представлении древних индоевропейцев куница сделалась символом женского рода.

В русских народных говорах женские гениталии до сих пор именуются кункой (причем слово – в отличие от некоторых других – считается вполне нормативным). Студенты-медики говорят еще куночка. В обиходном русском языке также сохранилась древняя лексема: в тверской и псковской областях куночкой до сих пор называют хорошо одетую девочку (см. Словарь Даля). Само слово с данной корневой основой наидревнейшего индоевропейского (и, надо полагать, Гиперборейского) происхождения: по-латыни cunnus – это «вульва» (отсюда же и сексологический термин «куннилингус»). Древние римляне тем же словом называли и проституток, что, кстати, совпадает с китайской традицией проводить параллель между проституткой и лисой. Таким образом, обозначение женского естества через понятие кунка (cunnus) восходит по меньшей мере ко временам начала разделения славянских и романских языков в составе былой индоевропейской этнолингвистической общности. Между прочим, в латинском языке анатомическое понятие vulva, означающее «преддверие влагалища», этимологически сопряжено с термином volva, означающем «матку», и оба они (что для нас в данном случае и представляет интерес) созвучны со словом vulpзs – «лиса», которое в более раннюю, архаическую эпоху произносилось как volpзs. (Считаю, что все они происходят из единого протолексического гнезда и однозначно связаны с женской сексуальной символикой.)

Между прочим, ни один филолог-профессионал не смог до сих пор вразумительно объяснить, откуда в русском языке взялось слово «лис(а)». В других индоевропейских языках (кроме славянских) «лиса» звучит совершенно по-другому (в отличие, скажем, от «волка»). Выдвигались самые невероятные этимологические гипотезы, о которых даже Макс Фасмер – главный арбитр в таких вопросах – высказывался в своем Словаре более чем скептически (например, пытались вывести слово «лиса» из не имеющих к ней никакого отношения понятий «липа» или «лихой»). Более продуктивным представляется, однако, совершенно иной путь. В ряде индоевропейских языков есть немало слов, абсолютно тождественных по вокализации русскому слову «лиса». Так, в древнегреческом известна целая группа имен и названий с корневой основой. Это и город Лисс в Южной Далмации, и имена Лисий (был такой оратор) или Лисистрата (главная героиня бессмертной комедии Аристофана). Похоже, все они ведут свое происхождение из того же языкового первоисточника, что и русская «лиса».

Рис. 84. Коза дереза. Художник Евгений Рачев

Рис. 85. Масленичная маска

Матриархальные реминисценции обнаруживаются также в образах других животных – персонажей русского фольклора. Не случайно, например, в большинстве славянских сказок действует коза (рис. 84), а не козел (хотя последний тоже встречается – и в песнях, и в сказках, и в пословицах, и в поговорках). Это прямое указание на эпоху матриархата, когда женские особи доминировали во всем – в семье, материнском роде, идеологии, религиозных культах и т. д. В одном из вариантов русской народной сказки о путешествии мужика на небо по выросшему до небес стеблю гороха (или дуба) говорится о пасущейся там небесной козе с семью (!) глазами, которые, по-видимому, олицетворяли семь планет, известных до недавнего времени и наблюдаемых невооруженным глазом. Широко было распространено (особенно среди украинцев и белорусов) масленичное игрище, которое так и называлось «Коза». Последнюю либо разыгрывал ряженый статист в вывернутом шерстью наружу кожухе, либо изображала огромная кукла. Козлиные маски также – непременный атрибут ряженых в карнавальных шествиях и плясках (рис. 85).

Вообще же, согласно архаичным представлениям древних индоевропейцев, коза (козел) – хтоническое, сакральное, жертвенное животное, олицетворяющее жизненные силы природы. У славян коза (козел) – символ плодовитости и плодородия – мужского и женского: считалось, что они способны оказать магическое воздействие на урожай. Известна даже особая «козья масленица», связанная с аграрной магией. Подобный весенний обряд был зафиксирован этнографами на Нижегородчине: когда по улицам водили украшенного лентами козла с венком на голове (козел – символ мужского плодородия, венок – женского). Естественно, не обходилось и без жертв. В эпоху утверждения среди славян новой христианской религии католические миссионеры отмечали в разных районах Чехии языческий обряд, когда с колокольни сбрасывали козла с позолоченными рогами, увитого лентами и цветочными гирляндами.

Всем русским детям известна фольклорная прибаутка про козу-дерезу. Но спросите себя или окружающих: что такое дереза? Большинству кажется: это насмешливый эпитет «для рифмы», чуть ли не дразнилка. Как бы не так! Откройте Словарь Владимира Даля, и вы убедитесь, что дереза – растение! Причем Даль приводит четыре ботанических термина, попадающих под весьма расплывчатое и уже в XIX веке основательно подзабытое понятие. В разных местах России дерезой называли совершенно разные растения – ракитник, багульник, повилику, облепиху и др. Создается впечатление, что действительное тотемное значение дерезы, сопряженной с козой, было ко временам, когда Даль составлял свой словарь, полностью утеряно. У меня имеются даже достаточно веские основания подозревать, что в древности дерезой могла называться и омела. И вот почему.

Из античной мифологии всем известен один хрестоматийный эпизод. Когда мать Рея спрятала малютку Зевса (Юпитера) от пожиравшего собственных детей Крона (Сатурна), будущего владыку Олимпа выкормила в пещере коза по имени Амелфея (впоследствии за сии заслуги душа ее была перенесена на небо в виде созвездия Козерога, шкура (руно), натянутая на щит, стала знаменитой эгидой Зевса, а один из обломившихся рогов превратился в знаменитый Рог изобилия – символ жизненного достатка и коррелят калевальской мельницы Сампо). Так вот, по имени Амелфеи и названо одно из самых знаменитых магических растений языческих времен – омела. Других объяснений происхождения этого чисто русского (а на самом деле – общеиндоевропейского) слова нет – так же как и распространенного имени Амалия.

С точки зрения такого подхода раскрывается тайна и других имен. До недавнего времени на Руси было исключительно популярно имя Емельян (Емеля). Считается, что происходит оно от греческого слова aimylios (что значит «ласковый», хотя и без того распространенный в русском языке корень «мил», вне всякого сомнения, значительно более древнего происхождения). Того же происхождения сохранившиеся в современном обиходе имена Эмиль(-ий) и Эмилия, однако проникли они в Россию не через Византию, а через Западную Европу. В народном обиходе Емельян превратился в Амельяна, Амельку и Омелько (откуда многочисленные украинские Омельченко и Омельчуки). Обычно поясняют: весь этот ономастический букет – результат бытового упрощения и народного искажения более «благородного» первичного имени. Однако на вопрос можно взглянуть и под совершенно иным углом зрения. Если принять высказанное выше предположение, что изначально на Руси имели хождение самобытные нехристианские имена (христианство же к ним только подстроилось), то первичными придется признать Емелю и Амелю (Омелю). А тут уж до «омелы» рукой подать: созвучность и этимологическая идентичность всех этих слов самоочевидна. (Специально для тех, кто усомнится относительно правомочности включения в данный лексический ряд Емели, поясняю: по-чешски «омела» произносится как jmeli.)