Гиперборейские тайны Руси - Демин Валерий Никитич

А вот и результат:

– Заюшка, с кем ты спал да ночевал? – Спал я, спал я, пане мой, Спал я, спал я, сердце мой [так!], У Катюхе – на руке, У Марюхе – на грудях, А у Дуньки вдовиной – на всем животе…

В славянском обрядовом фольклоре многие свадебные и послесвадебные песни про зайца связаны с потерей девственности невестой. Фольклористы скрупулезно собрали, систематизировали и обобщили достаточно разнообразную заячью эротическую тематику и символику. Особенно популярна на Руси была записанная во множестве вариантов скабрезная сказка об участии зайца (правда, по большей части в качестве пассивного наблюдателя) в случке между медведем и женщиной. В некоторых областях вообще считали, что летом новорожденных детей приносит аист, зимой – заяц.

В данной связи нельзя не отметить и тот бесспорный факт, что в ряде русских сказок заяц выступает как символ и олицетворение победы патриархата над матриархатом. Например, к таковым сюжетам вполне можно отнести известный фольклорный текст из сборника «Заветных сказок» А.Н. Афанасьева. В оригинале текст настолько изобилует непристойностями и нецензурной лексикой, что здесь его воспроизводить просто рука не поднимается. Однако большинству русских читателей (в данном конкретном случае – зрителей) он известен по эпизоду из фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» (отсутствуя в первоначальном варианте литературного сценария, он был включен и органически вошел в ткань фильма непосредственно в процессе съемок). В фильме эту сказку про лису и зайца князю Александру и другим дружинникам и ополченцам рассказывает кольчужный мастер Игнат перед самым Ледовым побоищем. Фабула притчи состоит в том, что заяц, спасаясь от лисы, проявил русскую смекалку и прыгнул так, что лиса намертво застряла между двумя березками. Вволю поиздевавшись над лисой на словах, заяц осуществил ритуальный акт возмездия – «нарушил ее девичью честь» (как скромно говорится в фильме и на что в оригинале сказки народ не пожалел ни смачных красок, ни крепких выражений). Тем самым (если рассматривать весь эпизод с символической точки зрения) было продемонстрировано торжество патриархата над матриархатом.

Рис. 91. Петух победитель. Художник Евгений Рачев

В другой известной русской сказке о лисе, которая выгнала зайца из лубяной избушки, также содержится недвусмысленный намек на борьбу матриархата и патриархата. Здесь первоначально побеждает носительница матриархальной идеологии – лиса. Однако ее наглое торжество и уверенность во вседозволенности временны. Заяц – носитель патриархальной идеологии – пытается отстоять свои права и добиться справедливости с помощью других (мужских же!) тотемов – быка, волка и медведя, но безуспешно. Только носитель новой солнцепоклонной идеологии – петух (рис. 91) – сумел переломить ситуацию в пользу патриархальных ценностей и окончательно утвердить торжество патриархата над матриархатом.

Между прочим, о сложностях и перипетиях борьбы патриархата и матриархата в закодированной форме говорится и в другой популярной народной сказке – «Петушок Золотой Гребешок», где хитрющая и сладкоголосая лиса пытается выкрасть простодушного и доверчивого петуха. Здесь традиционному женскому коварству, олицетворяемому лисой, противостоит патриархальное мужское братство в лице тотемов кота, дрозда и петуха, которое в конечном счете и побеждает.

В индоевропейской мифологии петух олицетворяет солнце.

Между прочим, в русской сказке петух-победитель несет на плечах косу, последняя же выступала в архаичном мировоззрении атрибутом времени и смерти. Достаточно вспомнить символизирующие время аллегорические изображения античного бога Сатурна с косой на плече (о смерти я уж и не говорю).

На Руси восход и заход солнца, начало и конец светлого времени суток испокон веков было принято отсчитывать «по петухам»: «первые петухи», «третьи петухи» и т. п. По распространенному мнению, крик петуха разгоняет демонов смрака и всю нечистую силу. Вошедшее в поговорку французское имя петуха – Шантаклер (chante-clair) – переводится как «поющий рассвет», а Галльский петух вообще стал, как известно, символом Франции. В древности петух как символ утренней зари и солнца посвящался индоевропейским божествам Аполлону у эллинов, Ахурамазде у иранцев и Митре – по происхождению ведическому солнцебогу, который через Древнюю Персию получил распространение во всем эллинистическом мире. В языческой Руси петух посвящался громовержцу Перуну. Так, согласно летописным источникам, дружинники Святослава резали петухов и приносили их в жертву Перуну перед сражениями. Среди лужицких сербов жертвенные обряды с петухом в трансформированном виде сохранялись до недавнего времени. Русский Петушок Золотой Гребешок также связан с солнцем. Мифологема «золотой» как раз и означает «солнечный».

Глава 4

Вражья сила

<…> Вижу: духи собралися

Средь белеющих равнин.

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре…

Александр ПУШКИН

Чуть вечернею росою

Осыпется трава,

Чешет косу, моет шею

Чернобровая вдова.

И не сводит у окошка

С неба темного очей,

И летит, свиваясь в кольца,

В ярких искрах длинный змей.

Афанасий ФЕТ

Змей Горыныч

Многоглавую, огнедышащую, летающую по небу, похищающую и пожирающую людей драконоподобную тварь так много изображали живописцы и так часто показывали в кино, что, казалось бы, не остается никаких сомнений относительно вида и сущности этого чудища (рис. 92). Хотя даже по поводу сакраментального прозвища Змея – Горыныч – до сих пор нет полной ясности: относится ли оно к «живущему в горах» или же к тому, от кого все «горит огнем». В хрестоматийном варианте былины о Добрыне Никитиче, записанном еще Александром Федоровичем Гильфердингом (1831–1872) от знаменитого онежского сказителя Трофима Григорьевича Рябинина, рисуется следующая, знакомая со школьной скамьи, картина:

Да из далеча-далеча, из чиста поля, Из-под западной да с-под сторонушки, Да й не гром гремит, да шум велик идет: Налетела на молодого Добрынюшку А й Змеинищне да то Горынище, А й о трех змеинище о головах, О двенадцати она [так!] о хоботах…

Вопросы между тем возникают – и небезосновательные – даже при чтении классической былины. Никакой битвы между Добрыней и Змеем, как это обычно преподносится художниками (рис. 93), в данном варианте былины (а также в большинстве других) не происходит. Между ними, оказывается, заключен договор (и даже на бумаге оформлен) – до бою-драки и кровопролития дела не доводить:

…А у нас-то с тобой записи написаны Да у тоя ли у славныя пучай-реки: Не съезжаться б нам в раздольице чистом поле, Нам не делать бою, драки-кролития Да промеж собой бы нам великого…

Это Змей говорит. А Забава Путятична, любимая племянница Владимира Красное Солнышко, похищенная у стольнокиевского князя, чувствует себя в змеиных чертогах вполне комфортно. Добрыня совершенно спокойно и без особых проблем вывел ее из подземных пещер вместе с другими заложниками. В чем же дело? Откуда такая идиллия? Да ничего особенного, в общем-то – обычная повседневность любой войны: обмен пленными и заложниками. Весь вопрос: кто с кем воюет? И почему? Но и это еще не все. В цикле былин о Добрыне и Маринке, о чем уже говорилось выше, опять-таки фигурирует Змей, причем в самом неожиданном виде – в качестве полюбовника колдуньи Маринки. И живет он при этом не в пещерах где-нибудь далеко в горах, а в самом Киеве, в обыкновенном тереме; мало того – еще и в посиделках с красными девушками участвует. В том же варианте былины, записанном А.Ф. Гильфердингом, Змей (точнее – Змея, ибо здесь чудище выступает в женском роде) величает Добрыню старшим братом, а себя – его младшей сестрой. Это что еще за родственные отношения?