Шаги Командора или 141-й Дон Жуан - Эльчин Гусейнбейли

оно и вышло. Вот он, на коне, в сопровождении адъютанта, теперь взятого в качестве секунданта.

Морось перешла в учащающийся дождь. Небо нахмурилось донельзя. Слетающие листья напоминали нетопырей, мелькающих в мрачной пелене. Умереть в такую мерзкую погоду, верно, означало прямиком загреметь в преисподнюю…

Арбитр проверил аркебузы обоих дуэлянтов. Затем, подойдя к тому и другому, спросил о том, не намерены ли они отказаться от поединка и получил отрицательный ответ.

– У меня просьба, – сказал Орудж-бей арбитру.

– Я вас слушаю.

– Я отказываюсь от права первого выстрела.

– Это невозможно! – вскричал маркиз. – Я приказываю!

– Командор, здесь субординация не действует!

– Нельзя нарушать условия дуэли, – пытался возразить и арбитр.

– Я не нарушаю условий. Просто вношу поправку. Если держаться правил, то дуэли, как вам известно, запрещены. И если мы изменим очередность выстрелов, то никто не предъявит претензий.

Маркиз крикнул:

– Твое предложение?

– Предлагаю выстрелить одновременно. Это уравняет шансы.

Маркиз заколебался, походил взад-вперед, обратился к арбитру, испрашивая его мнения.

– Я не встречал прецедентов, ваше превосходительство. Но, по-моему, это благородный и великодушный жест.

– Но я не нуждаюсь в снисхождении!

– Это не снисхождение, а вопрос чести! – пояснил Орудж-бей.

Арбитр поддержал:

– Одновременный огонь… дает шанс уйти от обвинений в нарушении закона, сеньор Командор. Это можно представить как несчастный случай… недоразумение… Что касается меня, то у меня алиби – я числюсь в покойниках, и даже храню свидетельство о собственной смерти…

Маркиз после некоторой колебаний махнул рукой:

– Будь по-вашему!

Арбитр подал каждому по бокалу, затем извлек из мешка бутылку вина; дуэлянты, сдвинув бокалы, выпили, каждый за свое здравие и за погибель противника…

Затем арбитр развел их по разные стороны и отсчитал дистанцию в тридцать один шаг. Маркиз нервно поигрывал оружием, пытаясь собраться.

Орудж-бей выглядел спокойным, поглаживая бороду.

Но вот арбитр подал знак.

Дуэлянты стали сближаться. Земля была разжижена дождем, потому ступали медленно.

По их лицам стекали дождинки; волосы намокли.

Орудж-бей прицелился в правое плечо маркиза и нажал на курок, взвился горький дым, расплываясь вокруг; маркиз чуть отпрянул, качнулся, но продолжал движение, на ходу перебрав аркебузу в левую руку.

Орудж-бей ждал ответного выстрела, но произошло непредвиденное. Маркиз, пройдя пару шагов, поскользнулся и упал у ног противника. Адъютант кинулся к нему. Маркиз был без чувств. Адъютант обхватил обмякшее тело, с правого плеча стекала кровь и мешаясь в дождем, впитывалась в землю.

Арбитр перекрестился.

Орудж-бей повернулся к Хосе:

– Ты выиграл!

И, вернув ему оружие, вскочил на коня и дернул поводья.

– А конь? – крикнул вдогонку секундант.

– Он скоро будет твоим! – отозвался дуэлянт. И пришпорил коня.

* * *

Он сдержал слово и подарил гнедого, доставленного из Мадрида своему секунданту.

Сидя в своей комнате, он думал о возвращении в столицу. Но не сомневался, что молва опередит его. Земля слухами полнится.

Однако за ним вины не было. То, что инициатором дуэли был маркиз и то, что инициатор остался жив, вселяло надежду, что все обойдется. Но если до ушей Маргариты дойдет подноготная поединка, и всплывет тень Анны, тогда ему несдобровать.

Кызылбаш решил отправиться в столицу один, не сказавшись Анне.

Отношения с ней зашли глубоко. Хотя дело не дошло до постели, они поведали друг другу многие тайны свои и прикипели сердцем. Ему казалось, что иранскую свою подругу, далекую Фатиму он не любил так горячо и трепетно, как эту белокурую немку. И в его сердце закрадывался страх. Страх потерять ее.

В это время донеслись частые торопливые шаги, и в комнату ворвалась, как обезумевшая, бледная, побелевшая Анна… И бросилась в его объятья. Он никогда не видал ее такой и не ожидал столь бурных проявлений чувств.

– Если… по правде… – она задыхалась, – я хотела его смерти!

Уткнулась ему в грудь, и копна взвихренных желтых прядей теребила ему лицо, обдавая душистой волной.

Она выглядела как обезоруженная и беззащитная амазонка, сдающаяся на милость победителя.

Он молчал. Она вскинула отуманенные глаза и прильнула губами к его безмолвным устам.

Может быть, это был финал.

Пусть!

И он обнял ее.

XXII

Разорванное письмо Анны и начало интриги с королевой

Он выехал из Остенде ни свет, ни заря. В это же время усталой Анне, забывшейся в его постели, снились пестрые, радужные сны.

Дорога на Мадрид пролегала через Вальядолид. И он хотел бы направиться прямиком в новую столицу – узнать, как там дела с изданием книги. Но не нанеся визит королеве, он мог бы дать пищу пересудам и вызвать очередной ревнивый наскок своей августейшей покровительницы.

Когда он доехал до Эскориала, время близилось к вечеру. Солнце катилось за скалистые кручи, видневшиеся за двором.

Дворцовая публика прогуливалась в аллеях, внимая пению птиц. Июль был на исходе, жара еще не спала, несмотря на предвечерний час… Давно не выпадали дожди.

При виде нашего героя светские кумушки оживились, зашептались.

Встретивший его у апартаментов королевы камергер Рамоно сказал, что она в обществе дуэньи и двух фрейлин совершает прогулку у скалистого кряжа.

Он двинулся по склону вверх; королева, сидя в ротонде, находящейся на гребне возвышенности, созерцала округу.

Она была в черной бархатной кофте и в юбке из той же ткани; в волосах искрящаяся диадема и неизменный узорчатый веер в руках.

За Орудж-беем чуть позади поспешал Рамоно. Они видели служанок с корзинками, мельтешивших среди скал и что-то искавших. Позже выяснилось: собирали из куропаточьих и перепелиных гнезд яйца.

При виде королевы наш герой не поверил своим глазам: она резко изменилась; прежде яркие чувственные губы побелели, нежный румянец исчез с увядших щек…

– Я очень подурнела, да? – спросила она у дуэньи, поправляя прическу и не сводя взгляда с приближающегося фаворита.

– Эх, дорогая! Если слишком будешь переживать об этом, проворонишь красу свою…

Дуэнья при виде гостя встала, поклонилась. Маргарита осталась сидеть и подала руку; Орудж-бей поцеловал бледную кисть и приложил к глазам, изъявляя особое почтение. Этот жест растрогал королеву, и она забыла былые счеты и обиды. Дуэнья оставила их наедине.

– Вы чаете прощения моего, дон Хуан?

– Я уже получил его; вы оказали мне честь, позволив поцеловать вашу руку.

– Я продрогла, – она встала и пошла вниз по зеленому склону. Он последовал за ней, поравнялся.

– Я выгляжу увядшей, не так ли?

– Мне кажется, вы похорошели еще больше…

– Не льстите.

Он отмолчался, но, чтобы доказать искренность своих слов, вновь поцеловал ей руку.

Погодя королева огорошила его вопросом:

– Она действительно красива? – Речь шла об остендской даме.

– Красота – понятие относительное… – ему не хотелось лгать. Он знал, что