Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин

жарить научилась, правда, в мундире только. Она ведь у нас теперь пионерка, вот скоро ей и галстук дадут. Боря с Женей забавляется. Женю приходится в школу брать, он там с другими такими же ребятами около казарм играет. А домой мы все вместе идём. У Люси последней оканчиваются уроки, вот её дожидаемся и идём. Я ещё успеваю даже часть тетрадок в школе проверить. По дороге в лавку заходим, хлеб, молоко и ещё кое-чего покупаем. Ну а мясо, сало, сахар я по воскресеньям беру. Так что ничего пока, живём. Как там папа-то?

— Папа работает помаленьку, собирает все вещи, которые в городе приобрели. Ждёт ответа отсюда, беспокоится о вас.

— Ответ ему уже послали. Берут его заместителем председателя артели. Теперь КОМВНЕЗАМ будет реорганизовываться, образуется артель, называться будет Товариществом по совместной обработке земли, все сельхозмашины перейдут в его ведение и будут распределяться на время полевых работ между отдельными хозяйствами. Им очень нужен человек, знающий и умеющий чинить машины, ну а папа как раз такой человек и есть! Так что скоро мы все опять вместе будем. Конечно, мне намного легче будет. Ну а ты-то как? — продолжая распаковывать привезённые Борисом узлы и доставая ко всеобщему ликованию ребят их старые знакомые игрушки, вещи и кое-какие гостинцы, упакованные старательно Яковом Матвеевичем, расспрашивала озабоченно мать. — Почему ты опять в Шкотове оказался? Я думала, что тебя куда-нибудь на завод далеко пошлют. Или ты только в гости приехал?

— Да нет, я насовсем. Получил назначение в шкотовскую контору Дальлеса, вот завтра пойду и узнаю, какую мне работу дадут, — ответил задумчиво Борис.

Пока шёл этот разговор, он успел оглядеть квартиру. Она состояла из трёх маленьких комнат, одна из которых была проходной и, очевидно, могла служить только столовой. Посередине стоял стол, около стен — несколько венских стульев. Кроме буфета, который должен был привезти отец из города, больше ничего здесь бы не поместилось. Крошечная комнатушка, в которой едва умещалась одна кровать и тумбочка, очевидно, служила комнатой для Люси — её уже неудобно было укладывать спать вместе с мальчишками. Третья, пожалуй, самая большая комната служила спальней для матери, обоих ребят и, очевидно, отца, когда он приедет.

Для Бориса-большого в этой квартире места явно не было. Мать заметила его немного недоумённый взгляд, каким-то чутьём поняла то, о чём он думает, и успокоила его:

— Это не вся наша квартира, Боря. У нас ещё есть кухня, она через сени, как во всех крестьянских домах, и она такая большая, что там места для всего хватит. Боря, покажи-ка Бобли кухню.

Действительно, кухня, с большой русской печкой посередине, была велика. «Как у Стасевичей в лесничестве», — подумал Борис. У большого окна стоял стол, около него лавка, а в углу солдатская кровать с набитым сенником, покрытая суконным одеялом.

— Это мама для тебя приготовила. Она сказала, что, когда ты будешь приезжать в гости, то здесь ночевать будешь, — сказал Боря.

Борис с невольной теплотой и признательностью подумал о мачехе: «Нет, я для неё не чужой, она обо мне постоянно думает», — и эта мысль очень его обрадовала, значит, есть всё-таки на свете человек, который считает его родным, который постоянно думает о нём и заботится. — «Отец не такой, он относится ко мне как-то уж очень безразлично или считает меня уже достаточно взрослым, а, следовательно, и не нуждающимся ни в каких заботах. А может, он просто отвык от меня за те многие годы, что мы не жили вместе. Вернее всего, у него много забот об остальной семье. Я ведь действительно взрослый. А всё-таки хорошо, когда о тебе думают!»

В это время в кухню зашла Анна Николаевна, неся в руках вынутое из узлов его бельё и костюм. Он приехал, одетый в юнгштурмовку и тужурку.

— А почему ты свою знаменитую корзину не привёз? Куда же теперь твои вещи сложим? Придётся тебе за тумбочкой в гарнизон сходить. Там сейчас ремонтируют часть казарм — туда будут переводить больницу, а амбулаторию уже перевезли. Да твоя контора-то как раз и находится в бывшем здании амбулатории.

Она подошла к Борису и ей пришлось посмотреть на него снизу вверх:

— Ой, Борька, да ты совсем взрослым стал! Смотри, как за это время вырос. А мне почему-то ты всё ещё кажешься таким маленьким, каким я тебя в девушках нянчила. А ты вон какой вымахал, поди уж, и зазнобушку завёл? Как там эта Ася-то?

— Что ты, мама, говоришь, какая зазноба? А об этой Асе я и думать-то не хочу. Нет у меня никого, да, наверно, и не будет. Работать надо. А на будущий год я хочу в Лесной институт поступить, меня даже без экзаменов принять обещался профессор Василевский.

— Ну-ну, не обижайся, я пошутила. Бельё твое пока вот тут в уголке на лавку положим, а костюм я к себе возьму, там на вешалку повешу. Да сейчас обед разогрею, поди, все голодные.

Через полчаса Алёшкины уже сидели в столовой, ели суп. На плите, прилеплённой сбоку от печки в кухне, шумел чайник и шипело в кастрюле тушёное мясо с картошкой.

Весь этот день Борис провёл в семье. Мать в конце концов призналась, что ей приходится трудно:

— Понимаешь, оставлять Женю дома одного боюсь, мало ли что он может натворить, вот и таскаю его с собой в школу. Сперва держала его в классе на уроках, да ему быстро надоедало сидеть, он начинал вертеться, другим мешать, я его на двор выпроваживала, а ведь ты знаешь, какой у казарм двор — только название одно, что двор, а так, открыт со всех сторон. Так я чуть ли не через каждые пять минут к окошку подбегала на него посмотреть, а класс-то наш на втором этаже, много ли оттуда увидишь? Вот сердце-то и изболится всё, пока конца урока дождёшься, сбегаешь на улицу, да его увидишь. Теперь, правда, легче стало, тут недалеко от нас живут Пашкевичи, они недавно с севера приехали, это родственники Милы Пашкевич, так у её брата есть два сынишки: один чуть старше Жени, а другой ему ровесник. Мать Милочки за ними присматривает, меня с нею Мила познакомила, вот иногда к ним Женю отвожу, и он у них меня дожидается. Да только пользоваться их любезностью неудобно. Я хотела договориться, чтобы платить за Женю матери Милочки, так та и слышать об этом не хочет, даже обиделась. А мне тоже неудобно. Вот иногда и беру его с собой, тем более что там