Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказывала о своей жизни Анна Николаевна, сидя после обеда с Борисом на улице на скамейке около стола, в то время как Люся сидела на траве под раскидистым боярышником, а ребята с другой стороны дома во что-то увлечённо играли, и оттуда доносились их весёлые крики и смех.
Судя по голосам, они были не одни. Боря-маленький уже успел обзавестись товарищами, и, очевидно, кто-то из них принимал участие в их играх.
При последнем вопросе мать взглянула на Бориса, тот от её взгляда невольно покраснел. Нет, он не мог сказать, что он с отцом в этот период ссорился. Но даже вернувшись после довольно длительного отсутствия, вызванного командировкой по вылову разбитого штормом леса, он не встретил какой-нибудь заинтересованности, ласки или сочувствия к нему со стороны отца. Вопросы касались только материального положения и поездки Бориса к новому месту службы.
Совсем не то ощущение у него было здесь. Здесь у мачехи — нет, матери, он чувствовал себя по-настоящему дома. Но, конечно, этого сказать было нельзя, и он неопределённо хмыкнул. Мать заметила смущение Бори и сказала:
— Ты всё-таки с ним спорить не должен, ведь он много пережил, много испытал. Да и здоровье у него очень расшатано: несколько ранений, трудная жизнь в Харбине, да и потом на заимке, постоянные опасения встречи с белыми — всё это, конечно, сказалась на нём.
Борис поднял глаза на мать:
— Да нет, мама, мы не ссорились, ты не думай, ведь я его люблю… — задумчиво сказал он.
Анна Николаевна подошла к пасынку, поцеловала его в лоб, попыталась пригладить его непокорные, основательно отросшие вихры и произнесла:
— Ну вот и хорошо. Он тебя тоже любит! Однако пора подумать о том, как мы тебе постель устроим. Кровать есть, сенник, одеяло тоже. Знаешь что, давай-ка мы пока переселим Люсю в нашу спальню, эту койку перенесём в её комнату, простыни и подушку я принесу, вот и будет хорошо. Пока папы нет, поселишься в Люсиной комнате. Я дверь в квартиру запираю, а здесь запора нет, я боюсь. Ведь опять хунхузы и бандиты по волости бродят.
Люсе совсем не хотелось терять своей самостоятельности, и она захныкала, услышав такое решение, но с мамой спорить было бесполезно, она всегда умела подчинить своей воле и детей, и мужа.
Перестановка заняла около часа. Закончили только к восьми часам, когда уже совсем стемнело. Борис уже несколько раз поглядывал на мать, но всё не решался спроситься, чтобы уйти. Неудобно, конечно, в первый же вечер уходить из дому, но уж очень ему хотелось увидеть ту удивительную девушку с её толстой и длинной косой и таким властно зовущим взором.
Он не выдержал:
— Мам, а сегодня в клубе кинокартина, да и ребят-комсомольцев надо увидеть. Мне их о многом расспросить нужно, я ведь не знаю, что здесь сейчас делается. А с завтрашнего дня, может быть, сразу работать придётся.
— А может быть, тебе комсомолок повидать надо? — лукаво улыбнулась Анна Николаевна, отрываясь от тетрадей, которые только что высокой горкой положила перед собой.
— Да нет, в самом деле же! — тянул Борис.
— Ну уж ладно, иди, только пораньше приходи, а то мне с ребятами страшновато спать, так я на семьдесят запоров запираюсь. Мне придётся тебе открывать, а завтра рано на работу надо.
— Хорошо, хорошо! — радостно ответил Боря, торопливо надевая кожаную тужурку и большую мохнатую серую кепку.
Через несколько минут он торопливо шагал к клубу. Там собралось много народу, кое-кто стоял в коридоре у входа, а большинство уже сидело на скамейках в ожидании начала сеанса, оживлённо разговаривая и смеясь. Увидев входящего Алёшкина, слух о приезде которого уже распространился, многие комсомольцы подошли к нему, и завязался весёлый разговор. Все расспрашивали его: кто интересовался, как он себя чувствует после перенесённого ранения, кто спрашивал, что он делал во Владивостоке, кто интересовался, надолго ли он приехал в Шкотово и что собирается делать дальше. Одним словом, вопросы сыпались со всех сторон, и Боря, вообще-то обрадованный таким интересом к себе и приветливой встречей, подумал, что он правильно сделал, что выбрал для своей работы именно Шкотово, где его так хорошо знают и, видимо, хорошо к нему и относятся. Он по мере возможности старался удовлетворить любопытство всех, но, в свою очередь, и сам старался узнать, что произошло в селе за время его отсутствия.
Он узнал, что ячейка РЛКСМ уже состоит из 60 комсомольцев и стоит вопрос о её разделении, что при ней имеется отряд из 30 пионеров, вожатая отряда — Нюська Цион, и у неё дело идёт хорошо. Услышал он и уже известные ему новости о переезде в гарнизон больницы и открытии школы в одной из казарм.
Борису сообщили также и о том, что с 1 января будущего года в Приморье будет производиться районирование: Шкотово станет районным центром, с районным исполкомом Советов, райкомом партии и комсомола. Для этих учреждений ремонтируются казармы и набираются служащие.
Узнал он также, что в Шкотове уже имелся народный суд и что секретарём этого суда служит его приятель, бывший второй номер его пулемёта, Жорка Олейников. Узнал это он от него самого — тот, конечно, тоже был в клубе, и, откровенно говоря, немало удивился. Борис считал, что секретарь суда — это очень важная и ответственная должность, и как-то не представлял себе на этом месте всегда весёлого и разухабистого Жорку. Да, насколько он знал, и грамотность-то у него была невелика. Но оказалось, что всё так и есть и Жорка со своей работой справлялся неплохо.
Выяснилось также, что с нового года в бывшем здании высшеначального училища, где ранее помещалась школа II ступени, и где он учился сам, открывается новая школа — Школа крестьянской молодежи. Правда, пока ещё никто не знал, зачем такая школа нужна, и чем она будет отличаться от обычной.
Рассказали Борису и о том, что с будущего года упраздняются школы I и II ступени, а будет одна школа — семилетка или девятилетка. В Шкотове пока было решено иметь школу-семилетку, так как учеников для старших классов очень мало, и содержать эти классы оказывалось невыгодно.
Одним словом, за полчаса, которые Борис провёл в ожидании начала сеанса, он узнал много новостей,