Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев

Являясь детьми почетного гражданина, вы и сейчас можете пользоваться всеми привилегиями, данными мне. А посему найти работу для вас не представляет сложностей. Это относится ко всем без исключения. И не говорите мне, что лет вам мало. Я в ваши годы деньги зарабатывал и матери помогал.

Петр! Ты завтра утром пойдешь со мной на Лиговку, — он посмотрел худенького мальчишку с курчавыми черными волосами. — Там у меня есть знакомый Авксентий Игнатьевич Копейкин, брат Ивана Игнатьевича Копейкина, открывшего в Санкт-Петербурге еще в начале сороковых годов пуговичную фабрику. Сначала побудешь в учениках, а затем и самостоятельно станешь работать. Дело нехитрое — пуговицы. Понравится — научишься делать гербы, знаки отличия для гвардии, флотских и армейских частей, полиции, учащихся, студентов.

Что до Авдотьи, — он задумался, опять посмотрел на жену, сидящую с безразличным видом, и продолжил. — Ей на правах старшей завтра вести за собой к Ольге Бульбенковой сестру Катерину. Записку я к О льге Николаевне дам. В записку впишу адрес. Это недалеко отсюда — в центре. Может и сами видели вывеску «Г-жа Ольга».

Будете учиться шить одежду у лучших мастериц столицы. Бульбенкова исполняет заказы царской семьи и высшей знати. Профессия швеи для девушки всегда в жизни пригодится. Смотрите, не подведите отца!

Иван же, коль до конца учебного года он от занятий в университете освобожден, может поработать у архимандрита Успенского. Пойдешь, Иван?

Иван, внимательно слушавший отца, чуть не выпрыгнул со стула.

— Пойду, — радостно отозвался он.

Татьяна вздрогнула, повела плечами, улыбнулась. Повеселели и лица других детей. Сидевшие до этого серьезные, они вдруг преобразились и стали о чем-то шептаться меж собой, то и дело поглядывая на Ивана. Алексей Иванович вдруг понял: для них сейчас намного важнее был не разговор о занятости каждого, а судьба старшего брата.

Почувствовав на себе внимание всей семьи, Иван смутился и покраснел. Мотнув головой, он поднялся и, глянув на отца, сказал:

— Папаня! Я в мастерскую пойду. Давно за мольбертом не сидел. Коль к архимандриту Успенскому идти, надо позаниматься.

Не дождав ответа, он быстрой походкой направился к двери.

Травин заметил, как, улыбаясь, вслед ему смотрела Татьяна. И ему было радостно на душе. И мысли о нехватке денег, будоражившие мозг, ненадолго забылись.

* * *

По обеим сторонам от дилижанса вставали заснеженные дома. Три дня в Санкт-Петербурге непрерывно шел снег. Он лежал на крышах большими мохнатыми шапками, свисал над тротуарами, громоздился на подоконниках. Ветви деревьев и кустарников, одетые в пышную белую бахрому, устало висели под его тяжестью. Сквозь корявые сучья мелькало серое небо, на котором то там, то здесь начинали появляться черные полосы облаков, предвещавшие снегопад. Белое царство сверкало в едва пробивающихся бледных лучах солнца желтыми, голубыми, розовыми огоньками, маня к себе и ослепляя.

Повозку, в которой ехал Травин, обогнали несколько троек веселящихся компаний. Ими управляли кучеры, одетые в русские кафтаны, шапки с павлиньими перьями. На лошадях — сбруи с серебряными наборами и бубенцы.

Алексей Иванович невольно залюбовался промчавшимся экипажем. Привлекли его внимание сани с высокой спинкой, расписанные цветами и петушками в сказочном русском стиле. Он где-то видел их, но не мог вспомнить. Голова была забита совсем другими мыслями.

Старшего сына несколько раз вызывали на допросы, но не арестовали. Спустя месяц после выхода из Петропавловской крепости пригласили в университет и объявили об исключении. Никого не судили, но пятерых студентов, зачинщиков беспорядков, выслали из Санкт-Петербурга. Всего было исключено 32 студента с правом держать выпускные экзамены.

— Вот и сбылась ваша мечта, папаша, — сказал Иван после того, как объявил об исключении. — Теперь уж точно в художники пойду учиться.

Алексей Иванович не увидел в глазах сына задора, хотя тот и пытался бравировать, мол, что бы ни делалось — все к лучшему. Травин попытался узнать, когда сын намерен пойти в Академию художеств, но так и не получил конкретного ответа. Иван вдруг заговорил о том, что, возможно, после сдачи экзаменов его восстановят в университете.

«В художники он пойдет, — насмешливо думал Алексей Иванович, закрывая глаза от слепившего снега. — А сам все в университете трется. Ох, не накликал бы новых напастей! — едва затихла эта тревога, как выступила новая. — Про Катерину молчит. Неужто отстала? Хотя поверить трудно. Портрет ее так и стоит в мастерской, да и сам Иван при упоминании о ней глаза отводит — видать, что-то скрывает».

Повозка миновала здание университета. Впереди показался купол Академии художеств. Он скользнул по нему взглядом и отвернулся к Неве. На расчищенных от снега площадках возле правого и левого берегов кружилась на коньках молодежь. Посередине Невы, ближе к ее устью, зрелище еще заразительнее — на северных оленях мчались самоеды-возницы, одетые в оленьи шкуры кверху мехом.

Его внимание привлекло черное пятно, передвигающееся с левого берега реки. Сосредоточившись, Алексей Иванович распознал человека, бегущего на коньках и толкающего перед собой примитивно сколоченные двухместные дрожки с пассажирами. Он вспомнил — это был своеобразный рикша. Рикши обычно работали от хозяина, часто от арендатора лодочных перевозов, переключившихся на зиму на новое доходное дело.

«Он знает, за что толкает сани, а я уже какой месяц ни одного отзыва не могу получить на мое изобретение, хотя на словах все одобряют», — усмехнулся Травин, выбираясь из дилижанса и прижимая к телу завернутый в рогожу образ Божией Матери.

Алексей Иванович ранее встречался с ректором по исторической части Федором Антоновичем Бруни, показывал образ ректору по архитектурной части Константину Андреевичу Тону, был у профессора религиозной и исторической живописи Алексея Тарасовича Маркова. Сегодня назначена встреча с профессором религиозной, исторической и портретной живописи Петром Васильевичем Басиным.

С Басиным он связывал надежду — после написания профессором рекомендательного письма напишут их и другие. Петр Васильевич обладал авторитетом в кругу преподавателей. С Травиным его роднила тяга к романтической стилистике произведений. Оба стремились передавать состояние света в определенное время суток и время года, освещение и цветовые ощущения.

Они не виделись больше года. Когда Травин зашел в кабинет профессора и увидел Басина, поднимающегося ему навстречу, ему вдруг показалось, тот вырос за год и пополнел. Петр Васильевич обладал высоким ростом, широкими плечами, но в отличие от других людей такой комплекции был подвижен.

Быстро поднявшись с кресла, он легкой походкой подошел к Травину, взял за руку и проводил до стола. Алексей Иванович достал сверток, но профессор отстранил его и сам стал снимать рогожу. Положив перед собой образ, Петр Васильевич долго смотрел, приближаясь к иконе, отстраняясь от нее.

Наконец он поднял взгляд