Темные алтари - Димитр Гулев

клиентов будет обслуживать на своем участке. Купила в кредит, как это делали все, новый экономичный «датцун». Скоро они с матерью должны были съехать со Слоукам-стрит: они вели переговоры о покупке маленького дома с двумя спальнями в окрестностях Дрейтон-парка, так как братья Сьюзан явно не собирались возвращаться домой после окончания висконсинских колледжей.

Сьюзан Кей очень переменилась — она приехала другой из своего путешествия. Но особенно изменила ее работа. Эдмонии казалось, что раньше белая девушка была восторженной, порывистой, а теперь стала какой-то сдержанной, холодноватой, слегка усталой. Но даже печальная, с рассеянной, блуждающей улыбкой, она была красивой — много красивее, чем прежде.

Может быть, Сьюзан Кей что-то пережила на Западе?

«Все прекрасно и грустно, неожиданно и знакомо!» — вспомнила Эдмония слова из открытки.

— Прекрасно и грустно, неожиданно и знакомо! — едва слышно прошептала она.

Поздно вечером, когда последние посетители покидали заведение братьев Грэйвс и в полуосвещенных залах оставался только ночной сторож, Эдмония и Сьюзан Кей вместе уезжали домой.

Они молча шли к «датцуну», который сиротливо ждал их на стоянке для автомашин, после разъезда посетителей казавшейся просторной, даже пустынной. Девушка протягивала ключи, Эдмония, взяв их, усаживалась за руль. Раздавался протяжный звонок — напоминание о необходимости застегнуть ремни безопасности. Затем Сьюзан Кей опускалась в низкое удобное сиденье. Негритянка медленно трогала, ощущая натужную работу еще не прогревшегося двигателя. Плавно нажимала на педаль акселератора, постепенно набирала скорость, и машина, оседая, прижималась к земле, словно ища в ней опору. Мягкие шины шуршали на остывшем асфальте. Изредка навстречу вспыхивали и уходили в сторону бодрствующие фары таких же спешащих машин. Сонный, тихий пригорок оставался позади, и они въезжали в ярко освещенные, но безлюдные улицы центра. Лунный свет и отражения синевато-холодных стеклянных электрических шаров сливались в один поток на бескровном, белом как мел лице Сьюзан Кей.

— Устала я, Эдмония, — тихо говорила она, откинув голову на спинку сиденья. Казалось, ее широко открытые глаза ничего вокруг не видели. — Страшно устала.

Эдмония не отрывала взгляда от черной ленты асфальта и зеркала заднего вида, в котором тонули убегающие огни. Но она сознавала, что именно в такие минуты Сьюзан Кей чувствует себя не просто физически усталой. Упадок сил проникал ей в сердце и в душу, вызывал безразличие, досаду, ненависть — и к своей работе, и к собственной автомашине, и даже, возможно, к своему существованию.

Эдмония знала причину их совместного возвращения ночью: она не раз видела, как Лейард Грэйвс поджидал Сьюзан в глубине автостоянки — его светло-коричневая «импала-шевроле» стояла с погашенными фарами до тех пор, пока они не уезжали. Так что вместе ехали домой не только потому, что девушка действительно падала от усталости, и, уж во всяком случае, не потому, что обе жили на Слоукам-стрит.

— Спасибо, Эдмония, — говорила Сьюзан Кей так же тихо, уныло, словно не в силах разговаривать.

Негритянка ставила «датцун» в тесную металлическую клетку гаража за домом и отдавала ей ключи…

На асфальтовой дорожке между магазином и зеленой лужайкой неожиданно наступило оживление. Игроки на площадке для мини-гольфа, а также Абрахам и Кизи с детьми прервали игру. Эдмония обернулась и сразу увидела высокую, прямую фигуру мэра Рикоуэра Эйблера в окружении всего его семейства.

Позади них почтительно замерли два мальчика, обслуживающие игроков, одетые в белые костюмы. Все расступились.

Мэр встал на стартовую линию. Расстегнул легкий полуспортивный пиджак в крупную светлую клетку. Небрежно расставил ноги, немного согнутые в коленях, сжал клюшку, поданную ему мальчиком, подождал, пока тот отойдет в сторону. Замахнулся. Тяжелый конец клюшки усилил жест — будто и небрежный, но в то же время точно рассчитанный, гибкий и энергичный. Это был замах тренированного игрока, вобравший в себя инерцию свободного полукругового движения и обрушивший ее на почти невидимый в низкой траве белый шар, который отскочил, точно живой, и со свистом взлетел в воздух. На мгновение блеснув где-то высоко, на верхнем освещенном своде площадки, он перестал быть видным, а затем опять появился и по стремительной, красивой траектории пролетел в глубину поля, где лучи прожекторов тонули во мраке.

Удар был прекрасен. Все аплодировали, в том числе и Эдмония.

Явно довольный, но не желая показывать этого, мэр отдал клюшку мальчику и высоко поднял сжатую в кулак руку с оттопыренным большим пальцем.

Люди вокруг захлопали еще громче.

Рикоуэр Эйблер, а за ним и все его семейство пошли вдоль стартовой линии, пожимая руки стоявшим по обе стороны мужчинам и женщинам, улыбаясь и что-то говоря. Потом мэр подошел к Абрахаму и Кизи, пожал им руки и при этом даже поклонился — совсем легко и, разумеется, с достоинством, в знак уважения к сану священника. Абрахам тоже склонился в поклоне, и его большой деревянный крест свесился с широкой груди. А когда миссис Эйблер погладила по темным кудрявым головкам одного за другим всех четверых черных мальчишек, неподвижно смотревших на все круглыми, широко распахнутыми глазами, Эдмонию охватило умиление, даже восторг.

Ей пришло в голову, что раз уж Рикоуэр Эйблер и его жена пожимают руки Абрахаму, Кизи и детям, то обязательно, само собою должно произойти что-то еще — что-то прекрасное, удивительное, непременно связанное с белой девушкой Сьюзан Кей; она ведь тоже баптистка, обе они — сестры, они живут на одной земле, молятся одному богу… Но, обернувшись, она не увидела Сьюзан: она исчезла с Айвором Игоном.

4

Было еще рано, по уже начинало светать. Над фортом развевался флаг. Из глубины двора все так же равномерно, однако без прежнего вдохновения гремели барабаны Айвора и Фредерика, Нормана, Бенджамина и Клиффорда, и в их непрерывный грохот вплетались то призывно-резкие, то мелодичные звуки флейт Сьюзан Кей, Ирвина, Годфри, Уоллеса, Дэвида, крошки Молли и еще нескольких девушек.

Отступив в тень кухни и замерев, Эдмония вслушивалась в праздничный шум за окном. Неясная тревога томила душу, но Эдмония старалась отогнать ее, любуясь прекрасным летним утром и думая о таком же вот утре больше двух веков назад, когда, как сказал Рикоуэр Эйблер, Второй конгресс решил взять под свой контроль континентальную армию. С тех пор 14 июня считается праздником — Днем флага.

Наступила глубокая тишина. Эдмония ощущала лишь ленивое течение вод в дельте, дыхание сосновых бревен, солнечный зной. А затем сильный молодой