О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - Азар Нафиси

«хорошими» проводилось четкое разграничение: плохими были, конечно же, шах и его хозяева-империалисты, а хорошими – мы, защитники угнетенных. Мы внимали всем жестким идеологиям того времени, а учения Че Гевары, Мао, Ленина и Сталина становились в нашем сознании романтическими мечтами о революции.

Иранское студенческое движение в США было очень агрессивным, а со временем все больше начало ударяться в пуританство: брачные узы и сексуальная жизнь порицались, а в некоторых случаях даже были под запретом. Как далеко мы ушли от свободолюбивой поэзии Форуг Фаррохзад! Наиболее радикальные ячейки объединения клеймили феминистское движение «буржуазным»; женщины были товарищами по борьбе, идеалом женщины считались бесполые изображения с китайских агитационных плакатов. Но одной идеологией жив не будешь, поэтому я, как и другие, заводила отношения и, как и другие, скрывала их и уверяла себя, что все для блага движения. Так проблемы, начавшиеся в детстве и усилившиеся с замужеством, обрели самую благодатную среду для дальнейшего гниения.

Время от времени отец просил разрешения сбагрить мне мать на несколько месяцев, чтобы он «мог хоть вздохнуть». Та прилетала в Оклахому с чемоданами орехов, сушеной вишни, турецкого кофе, шерстяных шарфов и свитеров и тут же принималась драить мою квартиру и готовить мне еду. Она знакомилась и общалась с моими друзьями, варила им кофе и высмеивала нашу деятельность. К тому времени меня взяли на работу младшим преподавателем на кафедре английского. Мохаммад тоже поступил в университет Оклахомы, но проучился там всего год; его перевели сначала в Париж, а потом в Кентский университет, где он получил диплом и вернулся в США, и уже там закончил аспирантуру Новой школы социальных исследований.

Что удивительно, мать не скандалила по поводу моей политической деятельности, хотя в Иране из-за этого у меня уже начались проблемы. Отца вызывала тайная полиция и заставила пообещать, что в будущем я буду вести себя смирно, но как он мог обещать за меня? Я состояла в группе под названием «Комитет третьего мира», организованной китайским студентом – тихоней, но очень упорным. Мы были очарованы председателем Мао – если не им самим, то его романтичной легендой. Мао умер в 1976 году; в то время моя мать как раз была в США. Мы устроили настоящий спектакль из его смерти, плакали в голос и организовали поминки. Помню насмешку на ее лице, когда пришла домой зареванная и безутешная. «Чего ревешь, можно подумать, умер кто-то из твоих родителей», – бросила она, не понимая причину моего расстройства.

Когда я познакомилась с Биджаном Надери, тот возглавлял дружественную студенческую фракцию из Калифорнии. Члены его группировки были интеллектуалами и не отличались беззастенчивой самонадеянностью, как участники других фракций. Кроме того, группа была малочисленной. До Биджана я никогда не встречала мужчин, которых воспринимала бы как интеллектуально равных себе. А скрывая отношения, считала, что снимаю с себя ответственность. Но с Биджаном я с самого начала ничего не скрывала и не пряталась. Его не шокировала моя боязнь моногамии, мои тайные интрижки. Наш роман стал первым моим открытым увлечением с тех пор, как мы с Тедом расстались. В тот момент я была убеждена, что браки не бывают долговечными, а если брак долгий, значит, оба супруга очень несчастны. За весь период ухаживания Биджан ни разу не сказал, почему решил на мне жениться. «Разве это не очевидно?» – говорил он. Он почти ничего не знал о моей семье и жизни; впрочем, его это, казалось, не интересовало. К моей досаде, он не интересовался даже моим первым мужем. Семейная легенда гласит, что его отец, человек добрый, но горячий, в один прекрасный день просто ушел из дома и больше не возвращался. Он оставил Биджану короткую записку, в которой просил его заботиться о матери и сестрах. Отец унес только маленький чемодан и костюм, который был на нем. Потом дождался, когда его старшая дочь Мани выйдет замуж, и устроил так, чтобы Биджан приехал к ней в Америку в возрасте семнадцати лет. Младшая сестра Биджана Таране жила под опекой его дяди со стороны матери. Никто так и не знал, где отец Биджана, и, хотя Биджан всегда отзывался о нем тепло, его странное исчезновение в семье никогда не обсуждали.

Я со своим вторым мужем Биджаном Надери

Моя мать познакомилась с Биджаном в 1976 году во время ее последнего приезда в Оклахому. Он ей понравился: она сказала, что он выглядит ответственным и куда более «собранным» по сравнению с моим кузеном Мехди, который тогда участвовал в том же студенческом движении. Сказалось то, что она считала своей первостепенной задачей защитить меня от отцовской семьи; проявляя теплые чувства к Биджану, она пыталась насолить Мехди. «Мы просто друзья», – говорила я, а ей очень хотелось, чтобы мы стали больше чем друзьями: по крайней мере, она намекала на это, когда мы оставались одни. За едой с ней было трудно спорить. «У него есть работа, – как бы невзначай говорила она, пока я смотрела в тарелку, с большим интересом изучая куски. – Он не похож на этих лоботрясов, которых отправляют сюда учиться и становиться полезными членами общества, а они что делают? Носят штаны с заплатками и ведут себя, как безграмотное отребье. У него же есть работа? – спрашивала она и шла за мной на кухню с грязной посудой. – Нет, нет, – нетерпеливо добавляла она, – сперва раковину помой!» «Мам, зачем мыть раковину?» «Так что за работа? Хорошая?»

К тому времени у меня появилось много новых защитников, помогавших заглушить ее голос: Филдинг, Ленин, Уортон. Позже я сидела с книжкой, а она снова спросила, чистя апельсин: «У него же есть работа?» «Да, мам, – наконец ответила я, прижав к себе книгу словно для защиты. – Инженер-строитель. Мне инженеры не нравятся». «А кто тебе нравится? – раздраженно воскликнула она. – Председатель Мао?»

После недолгой помолвки мы объявили дату свадьбы: 9 сентября 1979 года. Мои родители прилетели в Вашингтон, а Мохаммад и его девушка Дженет приехали из Нью-Йорка. Мать распирало от энергии и планов, она до такой степени оттеснила меня в сторону, будто это была ее собственная свадьба. Она хотела все, чего не хотела я: традиционные иранские алименты, пышное свадебное платье и церемонию, дорогое кольцо с бриллиантом. Притащила с собой все необходимое для традиционной персидской свадьбы: розовую воду, большие сахарные головы, без которых не обходится ни одна традиционная свадебная церемония, ювелирные украшения. Она взялась за организацию с неукротимым рвением, а я вскоре поняла, что свадьба, хоть и должна быть радостным и