Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

закатывали глаза на его хриплый, скрипучий голос и ехидничали, что он «больно распустил своих ниггеров». Но все ограничивалось разговорами за глаза. Соседей пугал необузданный нрав самого Маккалоха, устрашали размеры его землевладения, и они не отваживались на что-то большее. И еще шотландец терпеть не мог, когда в дела его людей кто-то вмешивался. Перед своей бригадой Салливан ходил петухом, но на большее не решался.

– Значится, к Вашингтону ходила. Там кто-то родился?

– Нет, они заразились.

Салливан с перекошенным лицом отпрыгнул подальше от меня. Лесорубы принялись ухмыляться и пересмеиваться. Надсмотрщик открыл было рот, да поздно: репутация уже пострадала. Ее сгубила чернокожая тетка и страх подхватить лихорадку. Уже собираясь уходить с ощетинившейся пнями поляны, я кивнула и заговорила с лесорубами, большинство из которых знала если не по имени, то в лицо. Кроме одного. Высокого, хорошо сложенного парня, который поймал глазами мой взгляд, и его лицо озарилось улыбкой. Он был без рубашки, и плечи у него, хоть и покрытые грязью, опилками и по́том, были сильные и мускулистые, талия тонкая, живот плоский.

Парень слегка кивнул мне в ответ, а у меня перехватило горло.

– Доброутро, – произнес он вежливо, ровным голосом. Мое ухо уловило округлость тона, напомнившего мне говор жителей Вирджинии и Джорджии. Парень родился явно не здесь, был слишком молод для этого.

– Доброе утро, – поздоровалась и я.

– Меня зовут Нед, – добавил он тихим голосом.

Под ложечкой закрутило так сильно, что показалось, будто меня сейчас вырвет. То же ощущение я испытывала, когда Джеймс держал меня на руках и шептал на ухо слова любви. Ощущение, которого так долго не было в моей жизни, что я почти не узнала его.

Желание.

Следующие несколько дней я не могла ни о ком и ни о чем думать. Настолько…

– Мариам!

Маккалох стоит в дверях курятника, где я собирала яйца для Долли. Или думала, что собираю. Как долго он там стоял, не знаю. И сколько я провозилась, неведомо.

– Сэр?

Он откашливается, хотя это больше похоже на разгневанный рык.

– Соберись с мыслями, девочка, и ступай в сарай. Там тебя ждут лесорубы Эбнера с Уошем и Клейтоном. Один ранен. – Шотландец хмурится.

– Да, сэр, – быстро откликаюсь я, вытираю руки о фартук и направляюсь к колодцу за водой. По пути прикидываю, что мне понадобится: тряпки, алоэ, отвар ивовой коры, уксус, что-нибудь снять боль…

– Ты никак захворала, Мариам? – интересуется шотландец, как всегда грубым, но нисколько не злым голосом.

– Нет-нет, сэр, – отзываюсь я, проносясь мимо и упрекая себя. Кажется, в последнее время я все больше и больше уплываю в мечты, вспоминая прошлое и сравнивая с настоящим. Из памяти вынырнула вдруг мамина бабушка… или это была отцовская? Маленькая высохшая старушка, которая сидела в углу женского дома и что-то жевала… Что? С беззубой улыбкой и пустым взглядом. По словам матери, ее взгляд был обращен назад, она видела то, что мы, дети, не могли. Интересно, не становлюсь ли я похожей на эту бабушку, чьи глаза всматриваются в то, чего не вернешь? Жду чего-то, чему не бывать…

У открытой двери сарая вместе с остальными сидел муж Долли, Геркулес, они все только что пришли из леса. Уилл, Клейтон, Уош и Годфри с плантации мастера Рассела и люди Эбнера. Маккалох нанял еще работников, чтобы они помогли расчистить берег ручья и построить плотину. Геркулес встал и поманил меня к себе.

– Мариам, иди сюда. Этот парень, вон… здорово поранился.

Он отошел в сторону, и я увидела на сене человека в грязной порванной рубашке с ужасной кровоточащей раной на плече. Он опустил голову, дышал с явным трудом, и видно было, что ему очень больно. Я опустилась на колени и осторожно положила руку ему на грудь.

– Дай-ка посмотрю.

Он поднял голову и глянул на меня. У меня аж дыхание перехватило и сердце замерло на середине удара.

Нед.

– Да, мистрис Мариам, – произнес он сильным мелодичным голосом.

В макушке у меня закололо, иголочки побежали вниз, остановившись на полпути, внизу живота. Хорошо, что я сидела, а не то ноги подкосились бы.

Неда привезли с фермы шурина мастера Рассела, которая находилась в нескольких милях отсюда, за Голубым горами. Кожа у него была темно-коричневая, нос волевой и надменный, как у игбо, губы пухлые, с чуть приподнятыми уголками, и крепкая фигура сильного и трудолюбивого человека. И красивого. Чем-то он напоминал Джеймса, а чем-то – нет. Для проповедника взгляд у него был слишком смелым, а для пророка в нем не хватало задумчивости и отрешенности. Нед был человеком земным и практичным, человеком вещей, которые можно потрогать и подержать в руках.

Я постаралась побыстрее очистить и перевязать его рану и ушла, пока еще могла сохранять спокойствие и не выдать своих мыслей и чувств. Взгляд Неда прожигал мне кожу. Я прислонилась к стене сарая и закрыла глаза, изо всех сил желая, чтобы сердце билось помедленнее, а дыхание хоть чуточку выровнялось. Ведь глупость же, чистая блажь. Мне за сорок, этому парню, этому Неду, лет двадцать, максимум тридцать. Ровесник моей дочери, ребенка, родившегося на Рифе Цезаря, лица которого я никогда не видела и которому никогда не исполнится столько.

Но все это не имело никакого значения. Через несколько ночей Нед пришел ко мне в хижину с еще не зажившей раной. И легким прикосновением, нежно расстегнул на мне платье. Я нетерпеливо сорвала с него рубашку. И оба мы не спали ни в ту ночь, ни в последующие. Его рану я перевязывала снова и снова, потому что от наших сплетений она снова и снова открывалась. Меня это огорчало и радовало одновременно. Аромат его тела наполнял мои легкие, я напрягала слух, стараясь уловить стук его топора в лесу рядом с фермой, мое сердце подпрыгивало всякий раз, когда он прикасался ко мне, когда звучал его голос. Бывало, мы не виделись неделями, когда бригада заканчивала работу по заданию Маккалоха и шла дальше. Впрочем, работники Рассела разъезжали повсюду в этой части Вирджинии, и стоило мне только услышать о Неде, как сердце начинало бешено колотиться, а между ног становилось влажно.

Мы сливались в моей хижине. Мы сливались в сарае и в лесу. Всю эту осень, зиму и раннюю весну. Случалось, он уходил с фермы Рассела, встречал меня возле водопада Падающий Родник и жадно притискивал к дереву. Я не могла насытиться им, ощущением его тела, запахом, звуком дыхания… Нед был болезнью, от которой я страдала, но не хотела лечиться. Наполняя мое тело, она затыкала пустоты в моей душе.