У каждого своя война - Володарский Эдуард Яковлевич

- Работать кончишь, в кабак пойдем? — предложил Гаврош. — Пить будем, гулять будем, а менты придут — удирать будем!

- Дождешься — придут менты, — угрожающе ответила Милка.

- Не каркай, — нахмурился Гаврош и тут же вновь повеселел. — Пойдем, Милка! Шампанское пить будем! Коньяк хлебать!

- Это кто ж такой богатый, что вас угощает?

- Мы сами себе богатые! Кто был ничем, тот стал всем, слыхала? А хочешь, платье тебе куплю? Из панбархата, а? Какое выберешь, такое и куплю! Туфли купим! Брошку!

- Иди ты! — отмахнулась Милка. — Не мешай! Видишь, народу сколько!

Действительно, из-за того что Гаврош занял окошко раздачи, образовалась очередь. Гаврош отодвинулся, подождал, пока очередь пройдет. Голову ему кружил хмель, с гибельным восторгом вспыхивали мысли: пока удача светит — все трын-трава! Крысы пусть прячутся по щелям, а он, Гаврош, будет гулять по буфету! А потом они с Денисом Петровичем завалят магазин и рванут в Гагры! О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх! А ведь он, Гаврош, никогда там не был и никогда не видел моря!

Очередь разошлась, и Гаврош снова придвинулся к окошку, прошептал:

- А хочешь, в Гагры махнем, Милка? Знаешь, где Гагры? По набережной гулять будем! Небо в алмазах!

- Уйди... — коротко ответила Милка, с ненавистью глядя на него.

- Зря, Милка. Мимо счастья своего проходишь! — Гаврош вдруг вытащил из внутреннего кармана пиджака толстую пачку сторублевок, разложил их веером перед Милкой. — Ты когда-нибудь столько видела?

Милка смотрела на веер из сотенных бумажек, и ей стало страшно — она действительно столько не видела. Гаврош подмигнул ей, сложил сотенные, сунул в карман:

- Подумай, Милка! Платье из панбархата, Гагры! — и он двинулся к столику, за которым компания уже пировала. Пили, разговаривали громко, хохотали оглушительно, победоносно посматривали вокруг на обыкновенных посетителей, спешивших быстрее съесть свою поджарку или сосиски и убраться из этой полутемной столовой, где хозяевами выглядели эти здоровые подвыпившие парни, одним своим поведением и видом внушавшие страх. — Гуляй, рванина! — орал уже пьяный Гаврош. — Сегодня день твой, а завтра — мой! Сегодня подохнешь ты, а завтра — я!

- Гаврош — твое здоровье! — так же вопил Валька Черт. — Пусть все сдохнут от зависти!

- Кореша! Берем шалав — и кататься на пароходе! — громко икая, предлагал Ишимбай. — У меня телефончик есть! Витой зовут! Она с собой подруг прихватит! Ну что, сгоношились?

- Гаврош, а Милка? Ее возьмем с собой! — влез Валька Черт. — Или ты ее Робертино решил оставить, гы-гы-гы! — заржал он и тут же получил тяжелый удар в челюсть, загремел со стула вместе с полным стаканом, вылив водку на себя. Посетители, сидевшие за соседним столиком, шарахнулись в стороны, тоже опрокинув стулья. — Ты че, Гаврош? — Валька Черт поднялся, держась за скулу. — Чиканулся, да? Че я тебе сказал-то? Ничего такого и не сказал…

- Закрой пасть, шмакодявка, — процедил Гаврош свирепо, но через секунду уже улыбался, и глаза вновь светились пьяным, угарным весельем. — Валька! Чертила! Я ж тебя люблю! Давай чекалдыкнем! Давай! Гаврош налил в стаканы, оглядел зал:

- Граждане, прошу соблюдать приличное спокойствие! Культурно отдыхаем! Хорошо поработали — хорошо отдыхаем!

И тут в столовку вошли трое дружинников, трое крепких парней лет тридцати, в кепках, пиджаках, с красными повязками на рукавах. Они оглядели зал столовки и сразу направились к компании дружков.

- Бригадмил, — шепнул Ишимбай. — Атанда…

И бутылки мгновенно исчезли со стола. Но дружинники уже подошли, и один, старший, спросил:

- Распиваем? Придется пройти в отделение, граждане.

- Кто распивает? — выпучил глаза Валя Черт. — Ты видел?

- Через дверь видели, как вы распивали.

- И дрались, — добавил второй.

- Кто дрался? Да он равновесие не сохранил и упал нечаянно, — ухмыльнулся Ишимбай.

- А распивал кто? — спросил старший бригадмилец.

- Ну раз видел, тогда ищите! Бригадмил — наш друг! — Гаврош встал и поднял руки, предлагая обыскать себя. — Найдете — ваша взяла! Не найдете — гуляйте до другой столовой!

Дружинники посмотрели под столом, под соседними столами, затем старший, явно заинтригованный тем, куда же все-таки подевались бутылки, обыскал Валю Черта, Ишимбая, Карамора и последним — Гавроша.

Тот посмеивался, победоносно глядя на растерянных дружинников.

- Водярой от вас несет, а говорите, не пили, — сказал старший.

- Аты найди, найди, майор Пронин!

- Ладно, покажите. Привлекать не будем, — сдался старший.

И тогда Гаврош приподнял расклешенную штанину, и на ступне у него стояла полная бутылка водки.

С хохотом проделали то же самое Ишимбай и Валя Черт.

Сконфуженные дружинники развели руками, старший сказал:

- Спасибо. В другой раз будем знать.

- Шиш тому, кто ловит шпану, — ухмыльнулся довольный Ишимбай.

- Тому, кто ловит, — шиш, — сухо кивнул старший. — А вы сейчас пройдете с нами. Вставайте.

- Ну-у, суки-и, — выдохнул Гаврош. — Вы же обещали? Мы ж договорились?

- Со шпаной никаких договоров быть не может, — отчеканил старший. — Сами пойдете или силу применить?

И драка вспыхнула мгновенно. Гаврош, Валька Черт, Ишимбай и Карамор дрались с остервенением пьяных людей, которым море по колено, которые не думают о том, что будет потом. Старший дружинник заработал бутылкой по голове и упал прямо на стол, опрокинув его вместе с тарелками. Визжали посетители, кто-то истошно кричал:

- Милицию вызывайте! Милицию!

- Бандиты! Прохода от них нету!

Из окошка раздачи Милка и ее подруги смотрели, как дерутся парни. Карамор получил нокаут и лежал на полу, раскинув руки. Ишимбай первым прорвался к выходу, крикнул, обернувшись:

- Атанда! Мусора!

В столовку действительно вламывался наряд милиции. Посетители сбились в кучу в углу столовой у кадки с огромным фикусом. Ишимбая схватили первым. И тут в зал влетела Милка, схватила Гавроша за руку и потащила за собой. Они выбежали на кухню, пронеслись мимо огромной плиты, уставленной большущими кастрюлями, пробежали через подсобку. Милка распахнула дверь черного хода, крикнула:

- Беги!

Гаврош шмыгнул мимо нее и пропал в сумерках.

Милка еще долго стояла на пороге, тяжело дыша и глядя в темноту. Она сама не могла бы объяснить себе, почему так поступила, — пожалела, испугалась, а может, из-за того прошлого, что связывало их?

Ишимбая, Вальку Черта и Карамора повязали, вывели из столовой и погрузили в «раковую шейку», увезли в районное отделение милиции.

... — Потерял, что ли, книжку-то? — весело спрашивал Вениамин Павлович, помешивая ложкой в стакане чая. Они опять сидели в кабинете-каморке с книжными стеллажами, сидели за шатким столом, и заботливая жена историка подала им чай, вазочку с печеньем.

- Да нет, товарищу дал прочитать. Он попросил, а я дал, — мрачно отвечал Робка.

- А рожу кто тебе разукрасил?

- Да там... подрался... с одними... — Робка подумал, как бы лучше сказать, нашелся и добавил: — С хулиганами.

- Ах с хулиганами? — Вениамин Павлович даже обрадовался. — Ты сам-то кто есть?

- Я? Думаете, я тоже... хулиган?

- Ты? Ну что ты! — рассмеялся Вениамин Павлович. — Как я могу такое про тебя подумать? Ты, судя по всему, благородный комсомолец! Будущий математик! Победитель городской олимпиады! Человек, с которого надо сверстникам пример брать!

- Издеваетесь, да? — тихо спросил Робка и потрогал болевшую рану на виске.

- А ты сам-то что про себя думаешь, шпана замоскворецкая? — перегнувшись через стол, перестав смеяться, серьезно спросил Вениамин Павлович. — Обижаешься, когда шпаной называют?

- Кто есть, тот и есть... — Робка опустил голову.

- Ишь ты, какая покорность! — усмехнулся историк. — Какое ангельское смирение... А ведь все врешь, брат, себе врешь и другим…

- Нет, я не вру…

- Кому?

- Матери никогда не вру, — твердо ответил Робка и подумал, что это правда — может быть, не всегда правду говорил, но не врал — это точно.