У каждого своя война - Володарский Эдуард Яковлевич

- Богдан, а ты чего? — позвал Ишимбай. — Дают — бери, а бьют — беги!

Богдан нехотя подошел, но садиться не стал. Робке протянули стакан, наполовину полный. Робка глубоко вздохнул и выпил. Гаврош сунул ему под нос огурец.

Ишимбай в это время вынул засаленную колоду карт:

- Ну что, попытаем удачки? На тебя скинуть, Робертино?

- Давай карточку, — сказал Гаврош. — У тебя ахча есть, Роба?

- Есть немного, — чуть захмелев, ответил Робка.

- Дай ему тоже карточку, — сказал Гаврош.

Играли в «буру» или «тридцать одно». Робке сначала везло, как и полагается, хотя в этих дворовых играх — «петух», «бура», «тридцать одно» — он был не новичок, но скоро стал проигрывать. У него была тридцатка, накопленная по рублю, и он скоро ее проиграл.

- Давай в долг, Робертино, — улыбнулся Валька Черт, тасуя колоду.

И тут Робка случайно увидел, как Черт ловко сунул две карты за рукав закатанной до локтей рубахи. И Робка прохрипел:

- Вынь карты из рукава.

- Чево-о? Ты чего мелешь, пидор македонский! — окрысился Валька Черт.

- Вынь карты из рукава, — повторил Робка, а Богдан вновь потянул его за куртку:

- Кончай, Роба…

- Ай, Валя! Ай, нехорошо мухлевать со своими! — засмеялся Ишимбай, хотя прекрасно понимал, что Валька мухлевал, и мухлевал он против Робки.

- Да пошел он, сучара! Я ему пасть порву! — Валька Черт швырнул колоду в лицо Робке — колода ударилась об нос, рассыпалась Робке на колени. — Пусть ответит! Я ему, падле, ребра пересчитаю — сто лет на аптеку работать будет.

Робка молча кинулся на Вальку Черта. Еще час назад страх обдавал сердце холодом, когда он видел эту компанию, страх мурашками пробегал по спине, а сейчас словно волна хмеля ударила в голову и стало бесшабашно все равно — да пусть хоть убьют! Сволота! Нашли фраера с мясокомбината! Они сцепились и покатились по ступенькам к самой воде, молотя друг друга кулаками. Валька Черт вскочил первым. Пиджак с финкой остался лежать у газеты с закуской и бутылкой, Валька кинулся к пиджаку, но Робка преградил дорогу, сжав кулаки, проговорил решительно:

- Финку оставь — хуже будет. Стыкаемся.

- О, люблю справедливость! — весело сказал Гаврош. — До первой кровянки!

- Ногами не бить! — успел вставить Богдан.

- Все по правилам! Я — судья! — Гаврош встал, разведя противников в стороны.

- Я его, паскуду, угроблю! — сипел Валя Черт. — Фраер дешевый!

- Урка с мыльного завода, — отвечал Робка, — попробуй!

- Бокс! — скомандовал Гаврош, его глаза излучали веселье — все происходящее ему нравилось.

Ах драки, драки! Был ли в ту пору хоть один парень в Замоскворечье, да и вообще в Москве, который бы не стыкался один на один, не дрался двор на двор, улица на улицу? Стыкались до первой кровянки на кулаках, стыкались со свинчатками — сто- и двухсотграммовыми свинцовыми слитками, которые закладывали в перчатку или просто сжимали в кулаке, дрались двор на двор, и там уже в ход шли палки и куски кирпича, шли в ход ножи. Налетала на мотоциклах милиция, била налево и направо, хватала, кого удавалось схватить, волокла, везла в отделения, составляла протоколы, а некоторых отправляли и в больницы. Но редко, очень редко нападали «кодлой» на одного, и когда дрались один на один — никогда не били лежащего. Это считалось позором и признаком слабости победителя, это считалось подлостью. Когда схватывались один на один, то вокруг всегда стояла толпа пацанов, сторонников одного и второго, подбадривала «своего», следила, чтобы бой велся честно, и если замечали нарушение правил, то схватка один на один очень часто перерастала в драку компании на компанию, а то и двор на двор.

Вот и сейчас они схватились один на один, сходились, отчаянно размахивая кулаками, цеплялись друг за друга и, как в борьбе, пытались свалить друг друга на землю.

- Черт, держись! Дай ему, дай! Пусть знает наших! У Робки уже под обеими глазами вспухли синяки, но крови не было, и потому схватка продолжалась. Валька Черт сумел подставить ногу, проще — сделал подсечку, и Робка упал, больно ударившись спиной о ребро ступени — аж дыхание перехватило. Пока он вскочил, Валька успел подобрать с земли кусок бетона, которым были облицованы ступеньки. Богдан заметил, заволновался, крикнул:

- Роба…

- Заткнись, гнида!.. — оборвал его Гаврош, сверкнул глазами. — А то я тебе... — Он не договорил, но Богдан послушно замолк, загипнотизированный бешеными глазами Гавроша.

Дальше все произошло быстро. Робка получил удар в висок обломком бетона, и тонкая струйка крови потекла на щеку, в голове зашумело, он пошатнулся, и тут же на него обрушился град ударов. Один удар попал в глаз — посыпались искры и поплыли красные круги, другой угодил в нос, и вот тут кровь хлынула уже по-настоящему.

- Амба! — скомандовал Гаврош, пытаясь встать между дерущимися. — Договор дороже денег! До первой кровянки! Ишимбай, возьми его!

Ишимбай был здоровей Вальки — он сгреб его сзади, сдавив сильными руками, а Валька Черт рвался в драку, на губах у него даже пена выступила.

- Пусти, я его, суку, пришью! Будет знать, как на старших нарываться, псина! Угроблю!

Робка стоял согнувшись, зажав нос, из которого обильно текла кровь. Все лицо было в ссадинах, на виске — рана от удара бетонным обломком, и из раны тоже текла кровь.

- Да-а, Робертино, досталось тебе, — сочувственно вздохнул Гаврош, хотя глаза были по-прежнему веселыми. — Не прыгай на старших, ты еще не пастух, а подпасок…

- Это ты, гад, все затеял, ты! — подняв голову, с ненавистью посмотрел на него Робка. — Что, хорошо тебе? Доволен, да?

Гаврош даже опешил:

- За такие слова, Робертино, и дополнительную пайку схлопотать можно. Тебя позвали, но за хвост никто не тянул. Сам выпивать сел, сам за картишки взялся.

Кстати, голубь, за тобой сорок колов как одна копеечка.

Когда отдашь?

- Отдам... — Робка сплюнул кровавую слюну и быстро пошел вверх по ступенькам к выходу со «Стрелки».

- Книжку забыл... — зашипел Богдан, догоняя его, — этого... Лондона!

Робка остановился — как быть? Вернуться? Ведь он обешал сегодня принести книжку Вениамину Павловичу. Робка повернулся и стал спускаться вниз, бормоча вполголоса: «Сволочи! Шакалы! Гады!»

Когда он подошел, Гаврош разглядывал книжку, листал страницы.

Валька Черт с побитой физиономией (в драке ему тоже хорошо досталось) наливал себе в стакан водки.

Ишимбай смачно жевал колбасу с огурцами.

- Отдай, — сказал Робка.

- О, притащился! — усмехнулся Валька Черт. — Добавки захотелось.

- Про что книжка? Про шпионов? — спросил

Гаврош.

- Пет... Про жизнь в Америке…

- В Америке? — удивился Гаврош. — Че это ты про Америку читаешь? Ты про нашу жизнь читай! А? Лондон... Это что, фамилия?

- Да. Его, между прочим, Владимир Ильич Ленин уважал очень, — сказал Робка, протянув руку за книгой.

- Ленин? — опять удивился Гаврош. — Ну раз Ленин, то — ладно. А книжку получишь, когда должок отдашь.

- Это не моя книжка. Мне ее сегодня вернуть надо.

- Долг, Робертино, это святое, запомни навсегда, — уже серьезно ответил Гаврош. — Принесешь сороковку сегодня — сегодня и получишь. Или что, со мной тоже стыкнуться хочешь? До первой кровянки! Ишимбай и Валька Черт засмеялись. Робка понял, что книжки он не получит, повернулся и вновь стал взбираться по ступенькам наверх. Теперь мозг сверлила мысль, где достать этот проклятый сороковник? Богдан сочувственно молчал. Мимо них прошли новые спортсмены. Теперь их было восемь человек, и на плечах они несли длиннющую узкую, как пирога, лодку, весело переговаривались между собой. Были они высокие, мускулистые и загорелые. «Где они так загореть успели?» — невольно подумал Робка и сказал Богдану:

- Как теперь к историку идти? Книжку надо вернуть, а где я сороковку достану?

- У меня есть два червонца, возьми, — робко предложил Богдан, а затем оживился: — А Костик, а? Мы ж у него денег для Полины хотели взять, заодно и сороковник попросим!