Старосветские убийцы - Валерий Введенский

— Значит, и этот гайдн надо послушать.

— Вы действительно хотите?

— Да.

— Просто… — Горлыбин замялся. — Просто я привык, что соседи любят под музыку закусывать, танцевать. Но просто слушать ее, как я, никто не умеет и не хочет.

— Они слушают, но не слышат, как я до сего дня. Треньбренькает что-то, ну и ладно. А я как в раю побывала, будто ангелы мне пели!

— Хотите, устрою концерт лично для вас? — неожиданно предложил Горлыбин. — Так приятно найти родственную душу!

— Когда? — деловито осведомилась Суховская.

— Да хоть сегодня, после службы. Приезжайте ко мне в имение. Пообедаем и сядем слушать.

— Пообедаем? — радостно спросила Суховская. Насчет отсутствия аппетита она явно преувеличила. — С удовольствием!

Вера Алексеевна Растоцкая искоса поглядывала на подругу. «Похоже, Ольга вчера не соврала, уступил Горлыбин лужок, ишь воркуют! И почему у меня одни неприятности? Не успели от Тучина откреститься, так Машка в Митю влюбилась! Все утро про него жужжала, сейчас глаз не сводит. Хорошо, тот от горя в себя ушел, ничего не замечает».

— Не пара он тебе, — зашипела Вера Алексеевна дочери. — Хочешь коров сама пасти?

— А мне нравится! — своенравно повела плечами Маша.

— Доченька, ну послушай…

— Маменька, вы бабушку слушали, когда за папеньку шли?

Вера Алексеевна на полуслове осеклась. Ведь права дочь. Чуть из дома не сбежала из-за ненаглядного Андрюши, родители за какого-то генерала мечтали выдать. «А Машка-то характером в меня! Придется, видно, нищих внуков содержать».

Процессия дошла до развилки, где вчера Киросиров с Тоннером устроили засаду. Урядник стал показывать места боевых подвигов Терлецкому, но тот напомнил, что и сам был неподалеку, распевал песни.

У Мити в душе клокотало. Хотелось взять топор и разнести в щепки и телеги, и ненавистные гробы! Ни капли скорби ни по князю, ни по Насте он не испытывал. Случись чудо и оживи они вдруг, убил бы своими руками! «Сволочи! Подонки! Негодяи! Ненавижу! И себя ненавижу, потому что такой же! Такое же ничтожество, как они! Почему не хватает мужества пойти и все рассказать? Как же, семью опозорю!»

Увидев могилу Кати Северской, Митя остановился. За ним встала и вся процессия. К юноше подбежал Киросиров, дернул сзади за рукав. Мол, что случилось? Митя не ответил. Он нашел решение, нашел единственный выход. Сейчас, немедленно! Надо прекращать этот балаган!

Митя повернулся и бросился бежать обратно, расталкивая по пути людей; свернул с аллеи и углубился в лес. Маша Растоцкая попыталась его остановить:

— Митенька, что с вами?

— Простите меня, Машенька, простите, — на бегу ответил юноша.

Только миг она видела его глаза, но поняла, что он абсолютно безумен. Хотела броситься за ним, но маменька загородила дорогу:

— Не пущу!

Посудачив о Митиных странностях, процессия продолжила скорбный путь.

Никодим шел в задних рядах, среди крестьян. Удалявшегося Митю он заметил среди деревьев случайно. Как бы чего не натворил барчук, он такой нервный и впечатлительный, весь в мать. Извинившись перед Лукерьей, егерь ринулся за ним. Приблизиться не пытался, бесполезно, еще один откровенный разговор сейчас не получится.

У барского дома, убедившись, что Митя взбежал по крыльцу и направился к себе в комнату, Никодим перевел дух. Слава Богу, не драться же с ним. Ничего, поплачет, успокоится! Взрослеть парню надо, жизнь сопливых да хлипких не любит.

Поразмыслив, Никодим решил процессию не догонять и в церковь не ходить. «Завтра похороны, там и попрощаюсь, и помолюсь. Надо последнюю волю барина исполнить».

— Я словно исповедовалась, теперь можно и помирать… — горестно закончила рассказ старая княгиня.

— Простите, Анна Михайловна, а не мог Настин план, как бы выразиться, вам присниться!

— Нет, Илья Андреевич. Зельем меня два года потчевали, привыкла, засыпала уже не сразу. А Митенька не вернулся? Очень хочу его увидеть!

— Я только что видел, как он в дом зашел. Сейчас позову.

Митина комната была рядом. Тоннер распахнул дверь и еле увернулся от летевшего в него стула. На полу валялись скомканные листки бумаги, а через крюк для свечной люстры Митя продел длинное льняное полотенце.

Юноша дергал ногами в воздухе, его лицо уже синело от удушья. В распоряжении доктора оставалось несколько секунд. Подхватив чуть не сбивший его с ног стул, он подскочил к Мите. Складной швейцарский нож, подарок дедушки Теодора, Илья Андреевич носил всегда при себе — можно и защититься, и трахеотомию задыхающемуся сделать, если инструментов нет под рукой. Натянутое полотенце доктор не без труда разрезал, но подхватить Митю не успел, и тот грохнулся на пол.

Спрыгнув со стула, Тоннер первым делом расстегнул на юноше сорочку и пощупал пульс. Сердце бьется! Хорошо, не на узкой веревке вешаться удумал — врезалась бы в шею, мигом переломала позвонки!

— Больно… — еле слышно сказал Митя и потрогал рукой спину.

— Ну, знаете! Снявши голову, по волосам не плачут.

В комнату вбежала горничная Катя.

— Принесите мой несессер от Анны Михайловны, — попросил Илья Андреевич. — Ей ни слова!

Катя выполнила распоряжение быстро. Вдохнув нашатырь, Митя пришел в себя.

— Я жив? — удивленно спросил он, увидев Тоннера.

— Да, но, возможно, сломаны некоторые кости. Не успел, понимаете, вас поймать.

— Я ненавижу вас! — закричал Митя и попытался вскочить, но только взвыл от боли — видно, что-то при падении действительно повредил.

Тоннер ощупью нашел в несессере склянку с настойкой валерианы и попросил Катю накапать в стакан двадцать капель. Девушка расстроилась:

— Только дюжины знаю.

— Тогда накапай две дюжины.

Митя рыдал на полу. Сколько мучений со вчерашнего утра на него обрушилось! Сначала смерть князя и некогда любимой женщины, потом апоплексический удар у тетушки. Потом… Потом был страшный выбор. Богатство и бесчестье или честь и нищета. Слава Богу, вексель не нашелся. Как бы поступил Митя, на что решился бы, он и сам не знал.

Внезапно он хлопнул себя по лбу: как он мог забыть! Почему, прежде чем идти вешаться, никого не предупредил, что…

— Илья Андреевич, миленький! — Митя оттолкнул стакан с лекарством, и оно выплеснулось на фрак доктора. — Скорее! В охотничьем домике Никодима княгиня Елизавета. Надо ее спасти! Ее Никодим убьет! Скорей, она в подвале заперта!

Окна из комнаты Мити выходили на заднюю лужайку. Там очень кстати Кшиштоф с Данилой под присмотром генерала чинили телегу. Тоннер распахнул окно и закричал:

— Павел Павлович! Скачите в охотничий домик. Там Елизавету Северскую держат!

— Что значит держат? Она вроде не свинья. — Погруженный в какие-то воспоминания Веригин попыхивал трубочкой и не сразу понял, о чем толкует ему высунувшийся из окна Тоннер.

— Ваше высокопревосходительство! Время дорого! Ей грозит опасность! Надо ее спасать!

— Так бы и говорили. По коням!

Катя крикнула любимому:

— Данила! Беги на конюшню за лошадьми! Я в трофейную, ружья принесу!

— Жаль, что девка! — похвалил генерал. — Такую бы в адъютанты!

Тоннер повернулся к Мите. Тот в оцепенении сидел на полу.

— Дмитрий! — позвал его Илья Андреевич. Тот не откликнулся. — Дмитрий! Вас ждет Анна Михайловна, хочет поговорить…

— Я не хочу ее видеть… Я никого не хочу видеть!

— Она ни в чем не виновата, и вы должны ее выслушать.

К полудню потеплело, из-за деревьев пробились лучи солнца. Легкий ветерок кружил желто-багряным хороводом листву по проселочной дороге. Где-то вдалеке ухал филин.

«Сашка непременно бы эту сосну нарисовал, — подумал Денис. — Какая несуразная, будто в продуваемой ветрами степи выросла! С южной стороны ветки есть, а с северной нет».

Вспомнив Тучина, Денис пригорюнился. Как он там, в тюрьме?

— А Киросиров не обманет? — в пятый раз поинтересовался у Рухнова.

— Не волнуйтесь, чиновник чиновника не обманет.

— Так вы чиновник? А вчера говорили, что секретарем служите.

— В настоящее время да, у его сиятельства князя Юсуфова, а пятнадцать лет департаменту мануфактур и внутренней торговли отдал.

— Небось, директором служили?

— Шутите?

— С вашим-то умом — не сомневаюсь.

— Чтобы карьеру сделать, надобно другое — связи, знакомства, влиятельные родственники. Если этого нет, идти в чиновники не советую, будете всю жизнь перья очинять. Ступайте лучше в армию. Там звания по годам, как по нотам расписаны.

— А сами почему не пошли?

— Про мою ногу забыли? Я сломал ее в тот день, когда умерла матушка…

Рухнов замолчал. Денис очень хотел, чтобы Михаил Ильич рассказал о себе. Просить было бестактно. Рухнов явно загрустил, погрузился в воспоминания. Оставалось молча ждать.