Старосветские убийцы - Валерий Введенский

— Беги за людьми! Утопленник!

— Утопленник? — всплеснула руками девушка. — Кто?

— В воде-то как разглядишь? Давай, беги скорей!

— А я хочу посмотреть, кто, — настаивала Катя.

— Не боишься?

— Боюсь, не боюсь, надо посмотреть! Ты же местных не знаешь, — твердо и рассудительно объяснила девушка свое решение.

Данила спорить не стал, молча вытянул труп на берег. Сильна характером девка! Другая сбежала бы или в обморок грохнулась. У Кати же только лицо побелело и кулаки сжались. Даже причитать не стала, сказала тихо:

— Савелий!

— Беги, докторов позови!

— Живой? — с надеждой спросила девушка.

— Куда там, вздуваться начал.

— Чего он в одежде купаться-то полез? — спросил Гришка.

— Да нажрался, как обычно, — предположил кто-то из слуг.

У тела старшего конюха убивалась жена Лукерья. Ее пыталась утешить брюхатая девка, сама с трудом сдерживавшая слезы.

— Глашенька, неча тебе тут стоять, волноваться. О ребеночке думай! Давай домой отведу, — обняла подругу Катя.

— Да как я мамку брошу? — разрыдалась Глаша.

Лукерья следом завыла:

— И на кого ты нас, кормилец, оставил!

— Расступись! — приказал Киросиров. За ним шествовали Терлецкий, генерал и вся прочая компания. Лукерья не шелохнулась, продолжала обнимать мужа. — Утоп, значит! А мы искали его весь день!

— Пьяница запойный, — отрекомендовал покойного Петушков и предположил: — Нализался, сдуру купаться полез!

— Жена? — осведомился урядник, ткнув пальцем в Лукерью.

— Она самая!

— Баба! Потом поплачешь! Отвечай, когда мужа в последний раз видела?

Та зарыдала пуще прежнего, и за мать ответила Глашка:

— Днем забегал. Похвастался, что жениха мне нашел хорошего. Щей похлебал, посетовал, что день суматошный, крутится с самого утра как белка. К Растоцким письмо носил, ворону закапывал…

— Опять ниточка оборвалась, — всплеснул руками Терлецкий. — Не узнаем теперь, кто рисунки выдрал и Машеньке отправил!

— А после обеда Савелий куда собирался? — спросил Киросиров.

— Сказал, Павла Игнатьевича в имение отвезет и вернется домой, про жениха рассказать…

Глашка увидела Глазьева и с ревом бросилась ему на шею:

— Тошечка! Что ж со мной будет? И отца убили, и отчима!

Глазьев опешил. Про его связь с Глашей все знали, но на людях они чувств никогда не выказывали. Доктор — какой ни есть барин, а Глашка, хоть и княжеская дочь, но крепостная! Однако девушку не оттолкнул. Оглянулся растерянно по сторонам, а потом, плюнув на приличия, обнял:

— Не плачь, позабочусь я о тебе, и о ребеночке тоже.

— В имение княгини Савелий не ездил, — рассуждал вслух Федор Максимович. — Интересно, куда же он отправился?

— Ясно куда, — встрял исправник Порфирий. — После щей запивка требуется.

— На пруд и направился, — поддержал товарища Степан. — На природе выпить.

Тоннер огляделся. Живописные, поросшие камышами берега, чистая спокойная вода, сосновый лес на другом берегу. Идиллия! Захотелось сесть в лодочку, взяться за весла и, никуда не торопясь, грести, дышать воздухом и наслаждаться. Видимо, и покойный князь такое времяпрепровождение любил. Прямо из спальни спускались ступеньки на маленький пирс, на котором предусмотрен был крюк для швартовки лодок. Чуть поодаль на берег вытащены и сами лодки: большие, чтоб веселой компанией кататься, и маленькие, рассчитанные на пару человек.

— Кто выпивал с Савелием у пруда? — обвел взором Киросиров дворню и крестьян из окрестных деревень, примчавшихся поглазеть на утопленника.

Все, потупившись, промолчали.

Тоннер, вспомнив про свои неприятные обязанности, присел на корточки возле трупа, но даже дотронуться до него не успел — мертвой хваткой в него вцепилась Лукерья.

— Не дам! Не дам резать!

— Не буду. У меня и в руках ничего нет, — покрутил пустыми ладошками Илья Андреевич. — А осмотреть обязан.

— Не дам! — продолжала кричать обезумевшая женщина.

Киросиров приказал исправникам оттащить Лукерью, не преминув, впрочем, заметить Тоннеру:

— Видите, как к вашим исследованиям относится простой народ!

— Вы простому народу вместо просвещения всякую чушь втолковываете, — внезапно разъярился Тоннер, — а когда они ее усвоят, начинаете этот бред за народную мудрость выдавать!

Терлецкий, моментально подскочив к доктору, строго шепнул:

— При всем уважении, таких предосудительных речей допустить не могу.

— Ладно, — остыл Тоннер. — Велите снять с покойника рубаху, мне надо осмотреть тело.

— А ну-ка, молодцы, стащите рубаху, — скомандовал Терлецкий.

Дворня стояла насупившись. Не по своей воле дремучи крестьяне, придется с их взглядами считаться.

— Не буду потрошить! Даю честное слово! — пообещал Тоннер. Он успел заглянуть за воротник рубахи покойного и уже знал причину смерти.

Когда с Савелия стащили мокрую одежду, Илья Андреевич тут же указал на синеватую борозду, обвивавшую шею:

— Его бросили в воду уже мертвым. Накинули на шею веревку, придушили, а затем в пруд.

— А может, сначала утопили, а потом придушили? Чтобы следствие запутать? — предположил исправник Порфирий.

— А зачем? — возразил Степан. — Ты бы что сначала сделал: придушил или утопил?

— Я бы дубинкой двинул! — не задумываясь ответил Порфирий.

— Можно попросить всех минутку помолчать? — Савелия перевернули на спину, и Илья Андреевич принялся обстукивать ему грудь. Как и предполагал, звук услышал обычный. — Если бы конюх умер, захлебнувшись в пруду, в легкие неминуемо попали бы вода с илом. И звук раздавался бы приглушенный. А Савелий умер от асфиксии…

— Доктор, мы не на консилиуме, — вмешался генерал. — На птичьем языке щебечите с немецкими профессорами. А с нами, будьте любезны, по-человечески!

— От недостатка кислорода. Веревка лишила его возможности дышать. Потому в легких лишь остатки воздуха, и звук, будто в барабан бьешь!

— Этого, значит, задушила, — сказал Веригин. — Изобретательная женщина Элизабет! Всех убивает по-разному.

— Сомневаюсь я насчет женщины, ваше высокопревосходительство! — возразил Тоннер. — Конюх мужик крепкий! Не позволил бы даме затянуть удавку, с ним мог только мужчина справиться.

— А когда Савелия утопили? То есть придушили? — спросил Киросиров.

— Судя по степени разложения, тело в воде пролежало часов двенадцать, — сообщил Тоннер. — Возможно, Савелия убили сразу после обеда, когда он, собственно, и исчез.

Терлецкий спросил у Глашки:

— Ничего он про княгиню Елизавету не говорил? Мол, гаплык ей, или что-то в этом роде?

Девушка помотала головой.

— Да что он мог знать? — усомнился Киросиров.

— Он точно знал, уехала княгиня утром или нет, — напомнил Тоннер.

— Северскую и пастух видел, — напомнил Веригин.

— Он видел издалека чагравого мерина с наездником, — заметил Тоннер. — Была ли то княгиня или нет — неизвестно.

— Была иль не была? Вот в чем вопрос! — с пафосом продекламировал Павел Павлович и напомнил Роосу: — Опять-таки ваш Шекспир!

Этнограф согласился:

— «Гамлет, принц Датский».

— Не пойму, что за границей с образованием? — проворчал Веригин. — Говорю ему: Шекспир, а он в спор. Какого-то принца приплел…

— Неуч, — поддакнул урядник. — Пойдемте в дом, что-то зябко.

Все не спеша направились в усадьбу.

Рухнов украдкой наблюдал за Митей. Подойдя к покойнику, юноша сильно задрожал, а потом крепко задумался. Словно силился принять какое-то решение и никак не мог. Когда все пошли к буфетной, чтобы через черный вход войти в дом, юноша тихонько отделился от компании, обогнул флигель старой княгини и исчез из поля зрения.

— Денис, — шепотом позвал Михаил Ильич Угарова, зашедшего вперед него в дом. — С моей хромотой за молодыми ногами не успеть. А наш друг Митя куда-то направился. Надо бы проследить!

— Подозреваете? — так же шепотом спросил удивленный Денис.

— Не то слово! Я вчера утаил кое-что. Знаете, не хотел разжигать ненужные страсти. Ведь и Тучин, и Карев влюблены в одну особу. Я думал, Митя вечером к ней направился…

— Как? И он из дома уходил?

— Да, но потом выяснилось, что я ошибся. Не посещал он Машеньку, куда-то в другое место бегал. И ничего про то не сказал.

— Я согласен, это подозрительно.

— Денис, не теряйте времени. Попытайтесь выяснить, куда сейчас Митя пошел, и будьте осторожны.

Михаил Ильич по-отечески перекрестил Угарова, и тот поспешил через дом к центральному выходу.

Глава двадцать седьмая

Тоннер вместо завтрака направился к пациентам.

Анну Михайловну он обнаружил в кресле. Сиделка пояснила, что барыня, как проснулась, тотчас приказала ее посадить!