Араб с острова Банда - Михаил Васильевич Шелест

Не имея наследников престола, Василий Иванович запретил братьям: Юрию и Андрею не только заводить детей, но и жениться, пока у него не родится наследник. Поэтому Юрию брата было не жаль.

Я, честно говоря, этого не знал.

Юрий был младше Василия лишь на год и тоже хотел оставить после себя потомков, но подходил к сорокопятилетию не только бездетный, но и не женатый. Сам он переворот не готовил. Ущербных царём Василием бояр было предостаточно, коих рука Лондона вовремя организовала, себя в этом деле не позиционируя.

Не даром я просидел всю зиму в ордене, уговаривая их начать против Московии войну и организовывая поставки пушек, пороха и серебра. Но я не знал, что сам себе готовлю спасение. Параллельно со мной тевтонцев обрабатывали более тонкие политики. И не только обрабатывали, но и планировали государственный переворот.

Мой арест стал последней каплей в бочке терпения оппозиции, которая, обвинив царя в государственной измене, захватила кремль. То были противники «пролитовской партии», возглавляемой Глинскими, в 1508 году сбежавшими из Литвы после неудачного переворота и сговаривавшиеся с Василием Третьим о его женитьбе на юной ещё Елене. На данный момент ей было семнадцать лет.

На досуге я пришёл к мыслям, что Иван Грозный, в общем-то довёл Русь до гражданской войны и захвату её антинародной династией Романовых.

Какие у него были замыслы, мы не знаем, но результат известен. Даже его война с Ливонским орденом привела к тому, что земли ордена разобрали все, кому не лень, но не Русь.

В Ливонии, как мне помнилось, собрались все нормальные, не поддавшиеся Лютеранской обработке рыцари Христа, коих стремилась победить Польша. И победила с помощью Ивана Четвёртого, погубившего за двадцать лет сотни тысяч своих крестьян и усилив землями ордена своего исконного врага — Польшу.

Как я понял, Англии была необходима сила, противостоявшая Польше и Римскому Императору. И они создавали в этом регионе так называемую точку нестабильности.

Поразмыслив, я решил, что если Иван Грозный не родится, то так ему и надо.

Я просматривал подписанные мной дарственные, доверенности и жаждал познакомиться с указанными в них людьми, но в то же время, предполагал, что их может и не быть в реальности.

Подписи и печати мной удостоверены, но подписей и печатей получателей на грамотах не стояло. Ставь свои, и иди закрывай депозит.

* * *

— Я понял причину бед России, — сказал я своему зеркальному отражению. — Всему виной своеволие русского человека. Он не подчиняется ни Богу, ни Чёрту. У него на всё есть свое мнение. На любой приказ, на любой закон. И к тому же это мнение может измениться от его настроения в любой момент.

Я сидел в своей каюте и пил уже третьи сутки. Начал пить сразу, как только мы вышли из Невы в залив.

— Мои иллюзии разрушились, брат, — сказал я. — Давай за это и выпьем.

Я «чокнулся» с зеркалом и выпил, но бренди уже не пьянило.

— Я никогда не смог бы жить в нынешней России и вылетел из неё, как пробка из бутылки шампанского.

Я поймал свой трезвый взгляд.

— Кстати о шампанском… Интересная мысль. Надо записать.

Я достал свой ежедневник, лично для меня сшитый в английской королевской канцелярии. Книга закрывалась на встроенный в переплёт замок.

Записав мысль о шампанском, я вышел на палубу. Август на Балтике это уже ночные прохлады, и я снова, как и в мае, накинул на себя овчинный тулупчик. Мои трюма были набиты отборным соболем, лисой, белкой, а так же медвежьими и волчьими шкурами.

В Дмитрове у Юрия Ивановича, где он княжил более двадцати лет, скопились несметные запасы мягкой рухляди.

Рухлядью, как оказалось, называли многое. Существовала например кузнечная рухлядь, платяная. И когда я сказал, что готов на своё золото купить рухлядь, царь Юрий удивился и переспросил: «Какую?».

Вместе с караваном, о котором я говорил Василию Третьему, сидящему сейчас вместо меня в кремлёвской башне, прибыли и купцы, знающие толк в торговле с Россией.

Но и тех богатств, что имелись у Юрия Ивановича, не хватило, и были посланы гонцы на север и восток. Привезли вместе с хорошими шкурками и дряни всякой, гнилья изрядно, но мои ревизоры были строги.

Мои предки, оказывается, совсем не чурались обмана. Неликвид и натурально гнилой товар они пытались сбыть в общей массе. Даже, оказывается, указы Ивана Третьего имелись о недопустимости жульничать, при торговле соболями и лисами, в том числе и красить меха.

Вот такие мои предки были «порядочными» торговцами, как их описывали в наше время, которые «договаривались рукопожатием». Не все, наверное, жульничали, но на себе сию невзгоду я испытал.

Как принято во многих религиях, заповедь не обмани ближнего, трактовалась в отношении своего по вере, а иноверцев, было грех не обмануть. Иудеи, те вообще трактовали эту заповедь, как не обмани Бога. Ближе Бога никого нет, дескать. Подмена понятий. Недаром сами же евреи про себя говорят: «два еврея — три мнения».

Меня заполняла тоска по моему родному, сумасшедшему времени. Тут не с кем было обсудить за бутылкой вечные животрепещущие темы о бытие и сознании, кто виноват, и что делать?

— Я сопьюсь? — Спросил я себя. — Похоже на то.

Мой смысл жизни пропал. Исчез. Испарился. России я был не нужен. Моё золото — да, я — нет. Из моей груди вырвался стон, а потом я завыл.

* * *

— Вы успешно справились с заданием, сэр Питер, — сказал король, поигрывая золотой табакеркой. Он, то и дело, нажимал пальцем правой руки кнопку и крышка со щелчком откидывалась.

— Вам передали нашу дарственную на графство Стафордшир? Мы посчитали, что вы достойны этой награды. Как вам кремлёвский Тауэр?

— Мне его не с чем сравнить, Ваше Величество, но полагаю, все Тауэры одинаковы.

— Да? Возможно. Мне тоже не с чем сравнить, — он хохотнул. — Рассказывают, что вы скупили в Московии все меха?

— Так и есть, Ваше Величество.

— То есть, вы наполнили Московию золотом, на которое они могут купить порох и пушки?

— Получается, так.

— Это очень хорошо. Они смогут создать проблемы османам, а мы поможем, и тем, и другим.

Я слушал Генриха и мне было без разницы, кто, кому, когда и куда. Мне стало скучно жить. И я хотел в Бразилию. В голове звучала песня:

Из Ливерпульской гавани

Всегда по четвергам

Суда уходят в плаванье

К далеким берегам.

Плывут они