И пусть их будет много - Ева Наду

— Думаю, справедливо было бы рассудить так… Если вы, господа, сочтете, что служба в доме графа де Грасьен — то, чего вы более всего желаете, вы, несомненно, можете вернуться и продолжить служить здесь. Графу де Грасьен, думаю, будет только спокойнее, если вы, два молодых и сильных мужчины, будете охранять покой графини де Грасьен и многочисленных домочадцев. Но, если вы по завершении вашей миссии, — а в успехе ее я не сомневаюсь, — решите остаться при маршале Тюренне и воевать, как и полагается настоящим мужчинам, во славу Франции, уверен, господин де Грасьен не будет возражать. Кому как не ему понимать, что высший долг мужчины — служить Франции и Его Величеству. Со своей стороны я могу предложить вам поддержку. Я напишу рекомендательное письмо. Если сочтете нужным, передайте его господину маршалу. Он определит вас в свои войска. А уж там, я могу гарантировать, вам будет чем заняться.

Получив ответ, Мориньер подошел к столу, написал несколько слов на листе. Сложил его и передал Бриссаку.

— Вот. Этого будет вполне достаточно.

Когда Ларош с Бриссаком вышли, Клементина не удержалась. Скривила губы.

— Никогда прежде, — обратилась к Мориньеру, — не замечала, чтобы вы говорили это трогательное "мне нужна ваша помощь"… И часто вы теперь прибегаете к такому сильному средству? Вы сегодня употребили эту несвойственную вам конструкцию трижды. Что — люди, в самом деле, не могут вам отказать?

Он улыбнулся весело.

— Как правило, не могут. Я скажу вам больше. Я очень надеюсь, что закон этот распространяется и на вас, потому что именно теперь как нельзя более мне понадобится и ваша помощь, графиня.

Она вопросительно изогнула бровь.

Мориньер улыбнулся этой ее намеренной театральности. Ответил:

— Сегодня мы покинем вас, графиня. Но спустя дней десять, возможно, снова окажемся в ваших краях… Так вот, я хотел просить вас позволить моему другу, господину Обрэ, какое-то время погостить в вашем доме.

Клементина взглянула на Жака Обрэ. Он смотрел на нее, улыбался открыто и дружелюбно. Она кивнула ему приветливо:

— Буду рада.

Обернулась к Мориньеру.

— Я не вижу причин для отказа.

Мориньер выглядел удовлетворенным.

— Вы очень меня выручили, сударыня.

— А вы меня сегодня очень удивили, сударь, — ответила. — Вы так долго и вдохновленно говорили о заслугах Лароша и Бриссака… Мне даже стало казаться: еще немного — и они оба лопнут от гордости. С чего это вы были так велеречивы?

— Что же тут странного? — усмехнулся. — Все хотят выглядеть достойно, желают быть понятыми и оцененными по достоинству. Чем при этом меньше люди уверены в себе, тем более они нуждаются в громком, — желательно, как можно более многословном и убедительном, — признании своих заслуг. За то время, что бедные мальчики находились при вас, они едва не зачахли от безделья и тоски. Так что реабилитация требовалась срочная и интенсивная.

— И вы? Вы тоже нуждаетесь в этом? — она взглянула на него вызывающе.

— В чем?

— В безусловно положительной оценке ваших подвигов и доблестей?

Он посмотрел на нее прямо. Ответил коротко:

— Я сказал уже — все.

Глава 25. Легюэ

Жак упорно предпочитал теплому мориньеровскому "друг" более честное, как ему казалось, — "слуга".

Так вот, Жак Обрэ-слуга расставался со своим господином на развилке дорог. Сдерживал возбужденно гарцующего жеребца. Слушал последние наставления Мориньера.

Прошло три недели с момента их отъезда из замка Грасьен. Несколько дней они провели в пути. А остальную, большую часть времени, — в Марселе, в бесконечных, утомительных переговорах.

Закончив дела, спешно отправились в обратный путь. Скакали бок о бок, как могли быстро — до этой самой развилки, с которой дороги расползались устало по сторонам, как две только что выползшие из змеиного клубка гадюки.

Одна дорога, слабо извиваясь, вела на север, в сторону Парижа. Другая, делая, по мнению Жака, огромное количество лишних изгибов, поворотов и петель, — в Грасьен.

— А разве вы не заедете в замок господина де Грасьен? — спросил Обрэ Мориньера.

— Нет времени, — качнул головой Мориньер. — Передайте от меня графине поклон и массу сожалений.

Они, понимал Жак, и в самом деле, задержались. Дорога оказалась труднее, чем предполагалось, а переговоры шли тяжелее и дольше. В итоге, им пришлось пробыть в доме Мориньера в Марселе вместо ожидаемых трех-четырех дней — те самые нескончаемые три недели. Обрэ, который впервые наблюдал Мориньера так близко и так длительно, был удивлен способностью последнего находить общий язык с самыми разными людьми. В разношерстном и разноязыком Марселе не заметить этого было нельзя.

Они перемещались по городу то верхом, то пешком. Заходили в дома, встречались с нужными людьми в церквях, в доках, в тавернах. Им кланялись, сопровождали на лучшие места, подавали лучшие блюда.

В аббатстве Сен-Виктор встретились с каким-то монахом — Мориньер искал встречи именно с ним. Тонкий, сутулый, с бледной кожей и прозрачными глазами, тот передал Мориньеру какие-то бумаги и, потом, задержавшись у высокого, узкого окна, что-то долго и горячо рассказывал.

Жаку, следовавшему за собеседниками на внушительном расстоянии, показалось — жаловался.

Все в этот раз происходило немного медленнее, чем они планировали. Но окончательно сломал расчеты Мориньера — старик-арматор, человек, который давно уже вел его дела в этой части Франции и вел вполне успешно.

Направляясь в дом к арматору, Мориньер ни в малейшей степени не сомневался в том, что обсуждение деталей очередного дела много времени не займет. Все же вышло по-другому.

Хозяин встретил их, как обычно, крайне любезно: поклонился, произнес приличествующие случаю слова, пригласил к столу — было время обеда.

Но и слепому было бы ясно — он нервничает.

Кусал губы, барабанил пальцами по краю стола, что-то без конца недовольно выговаривал девушке-служанке. Едва не довел ее до слез.

Когда с обедом было покончено, и пришло время, наконец, поговорить о делах, старик произнес:

— Я, господин Мориньер, подумываю уйти на покой. Возраст, знаете… Продам все конкурентам — и уеду отсюда к чертям собачьим!

Мориньер молчал. Не сводил взгляда с лица старика.

Жак тоже чувствовал — старик что-то недоговаривает. Молчал, как и Мориньер.

— Боязлив я стал. За последний год потерял два корабля. Еще один вот — задерживается. Не знаю, придет или нет. Не по мне стало это дело, — продолжил старик, понимая, что первоначальное объяснение оказалось неубедительным.