И пусть их будет много - Ева Наду

Обрэ покачал головой:

— Вам надо прилечь, госпожа.

Клементина не сопротивлялась. Поднялась, сопровождаемая Жаком, к себе в комнату. Позвала Терезу раз, другой! — та не появилась.

— Наверное, на кухню убежала, — пожал плечами. — Позвольте, я помогу вам, графиня.

Уложил ее на кровать, подложил под ноги валик.

— Подать вам книгу, мадам?

— Да, — она протянула руку, — вон ту. Почитайте мне ее, Жак.

Он взглянул на корешок, раскрыл произвольно.

— Я не знаю греческого, графиня.

— Совсем?

— Совсем.

— Латынь?

Улыбнулся мягко:

— Нет. Почти совсем нет. Боюсь, мадам, я должен признаться, что недостаточно образован.

Клементина смутилась:

— Простите, я не хотела принуждать вас к такому признанию. Мне просто хотелось узнать о вас побольше… Расскажите мне о себе, господин Обрэ.

Она вдруг поняла, что за все то время, что он провел в ее доме, она ни разу не поинтересовалась его жизнью. А он — ни разу не коснулся этой темы в разговорах с ней. Как это получилось — она теперь не могла понять.

— Что бы вы хотели узнать, сударыня?

— Все, что вам угодно было бы мне рассказать… Мы ведь друзья? А я о вас почти ничего не знаю. Чем, например, вы занимаетесь в то время, когда не возитесь с беременными женщинами?

Он засмеялся:

— Боюсь, правдивый ответ на этот вопрос лишит меня статуса вашего друга, графиня.

— Почему вы так думаете?

Обрэ положил книгу на край кровати. Отступил на шаг, выпрямился.

— Я капер, мадам.

Клементина откинулась на подушки.

— Это неожиданно, признаюсь… А что — господин де Мориньер… Он — тоже этим… ммм… увлекается?

— Каперством? Нет, что вы, графиня, — рассмеялся. — Господин де Мориньер — птица совсем другого полета.

— Присядьте, господин Обрэ, — Клементина указала на стоящее у кровати кресло. — Похоже, сегодня день взаимных признаний. Я должна вам сказать, что тоже навряд ли могу считать себя безупречной женщиной. У этого, впрочем, есть свои преимущества. В частности, меня мало что может шокировать по-настоящему. Во всяком случае, даже и не рассчитывайте, что я откажусь от вашей дружбы. Садитесь, — она снова взмахнула рукой в направлении кресла, — и расскажите мне все, что сочтете возможным.

Он сел, заговорил.

Клементина разглядывала его, не скрываясь. Смотрела на его рубленые черты лица, на мощные плечи, на крупные, крепкие кисти рук. Глядела на смоляные волосы, в которых, кажется, навсегда запутался ветер, на бронзовую от загара кожу. Думала, вот откуда в самый первый день их знакомства родился этот ее странный вопрос о море! Это казалось теперь настолько очевидно. Просто тогда интуиция ее сработала быстрее сознания. На каких-то пару месяцев быстрее, — усмехнулась.

Обрэ говорил об отце-рыбаке, о брате и сестрах. Говорил о том, что отец все свои сбережения отдавал, чтобы выучить его, Жака, — старшего мальчика в семье. Говорил: "Знания — вот что делают человека сильным и успешным".

Научил всему, на что хватило сил и денег: читать, писать. Считать. Научил управляться с лодкой и снастями. Научил чувствовать море и быть готовым ко всему… Обрэ дошел до знакомства с Мориньером — тут приостановился.

Обрэ продолжил говорить медленно. Отсеивал то, что стоит говорить, от того, о чем упоминать не надо бы.

Краем глаза наблюдал за полулежащей на кровати женщиной. Что-то в ее лице беспокоило его. Несомненно, она слушала его и наблюдала за ним. То улыбалась, то хмурилась. Но было что-то еще… какое-то внутреннее напряжение, которого не было еще вчера. И, — он перевел взгляд на ее руки, — ее пальцы…

Замолчал. Подошел к Клементине, взял ее за запястье.

— Сожмите руку в кулак, сударыня.

Она попыталась.

— Пальцы тоже отекли, Жак, — улыбнулась Клементина виновато.

— Как вы себя чувствуете? — спросил строго. — Вы обещали мне, что не будете скрывать, если почувствуете себя нехорошо.

— Все в порядке, не волнуйтесь. Рассказывайте, я слушаю вас со вниманием.

— У вас ничего не болит?

— Самую малость.

— Что?

— Боже мой, — вскипела Клементина, — ну, какая вам разница, дорогой мой Жак? Разве вы лекарь? Да и не происходит пока ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться!

— В самом деле? В самом деле — ничего? — его ничуть не смутила эта вспышка. — Я не лекарь, мадам. Но я иду за ним — и не вздумайте меня останавливать!

— За кем это вы идете?? — она попыталась сесть.

И скривилась от боли в спине.

— За вашей Жиббо, конечно, — улыбнулся.

Присел на край кровати, взял обе руки Клементины в свои руки. Прижал их к губам.

— Ради Бога, полежите спокойно, моя госпожа. Я приведу к вам эту вашу бабку-повитуху. Пусть она будет рядом. Мне так будет спокойнее.

Клементина смотрела на него в изумлении. Не отнимала рук.

— Объясните мне, Жак… Что вам за радость возиться со мной? И с какой целью на самом деле оставил вас Мориньер в моем доме?

Обрэ улыбнулся лукаво:

— Вы все-таки решили отказать мне в дружбе?

— Конечно, нет! — воскликнула Клементина, — но…

Он поднялся.

— Тогда я отправляюсь, графиня. А вам сюда сейчас пришлю эту негодницу Терезу — чтобы вы не скучали до нашего с Жиббо возвращения.

— Попросите Перье — он проводит вас…

— Я знаю, где она живет, — ответил, исчезая за дверями.

Клементина, в самом деле, чувствовала себя не слишком хорошо. Все началось несколько дней назад. Все это время у нее болела спина, тянуло поясницу, мутило. Несколько раз отвратительный комок подкатывал к самому горлу. Она замирала, сталась не шевелиться, не дышать. Не показывала вида.

— Когда начнутся схватки — тогда и скажу, — думала.

Сегодня, когда она обнаружила, как сильно отекли у нее ноги и руки, забеспокоилась. Такого в прошлый раз с ней не было. Впрочем, эта беременность вообще давалась ей тяжелее.

Свою старшую дочь, Вик, она носила легко.

Клементина улыбнулась, сообразив, уже сейчас уверена в том, что у нее — две дочери: старшая, обитавшая теперь в замке своего отца, и младшая — та, что бойко стучалась изнутри, сообщая, что с ней все в порядке.

Стучалась… Клементина вдруг испугалась, побледнела, прижала ладонь к животу. Подай знак, дорогая! Пожалуйста, отзовись!

Почувствовала шевеление, выдохнула.

— Слава Богу! С тобой, милая, у меня, правда, совсем не так все просто, как с Вик, — сообщила она своему дитя. — Но если б ты знала, как я тебя люблю!

Вошедшая в комнату Жиббо застала такую картину: Клементина полулежала на кровати и тихо говорила что-то, поглаживая себя по животу. Старуха улыбнулась: