Персональная политическая история - Сергей Чефранов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь человечества в новом тысячелетии представляет собой хаотический клубок1 различных связей; экономика, социология, биология, психология и многое, многое другое переплетены и должны быть изучены автором, желающим точно и емко описать ее. Так было и всегда, но с ростом численности населения планеты, с увеличением информационных, экономических и разных других связей между людьми, «картинка» стала намного сложнее. Поэтому, прежде чем говорить непосредственно о письменности, необходимо выяснить, чем живет и чем питается мозг современного пишущего и читающего, изменилось ли что-нибудь по сравнению с веком минувшим, про который довольно верно замечено, что «Случайное возбуждение – вот повседневная пища человека двадцатого века»2.
Тем более, если учесть, что кроме живущих людей планета населена безмерным количеством их образов и моделей, наравне с живыми участвующими в общении и создании общественных ценностей. Безусловно, образ некоего героя, как и любого другого идола, сначала придумывает один человек. Но образ начинает влиять на людей и даже на другие образы. Он влияет на них годами, занимает место в сознании, к нему апеллируют школьные учителя. Можно научиться пеленать детей и на безжизненных резиновых пупсах, а совершать подвиги на примере Павки Корчагина или Супермена. Но эти «пупсы» не кричат, когда им отрывают ногу или откручивают голову, и пахнут резиной, а Супермен все вооружается и вооружается. Взрослея и превращаясь в героев «крутых» боевиков, эти идолы остаются бесчувственными; необходимо разбить пару десятков автомобилей и застрелить сотню террористов, чтобы выдавить из них нечто подобное улыбке. Это влияние неживого и вымышленного на живое, обеспеченное средствами коммуникации, занимает свое место в информационном поле Земли.
Маршалл Маклюэн, осознав множественность и влиятельность связей между людьми (даже без учета идолов), описал фантастическую «глобальную деревню».
«По его словам, в ХХ веке произошел новый переворот, связанный с электричеством: «Электрическая цепь разрушила время и пространство, погрузив каждого из нас в океан забот других людей. Она заново восстановила всеобщий диалог в глобальном масштабе. И главной вестью, которую она принесла людям, стала весть о всеобщем Изменении». Маклюэн считал, что возвращение к «племенному» восприятию мира на новом этапе – безусловное благо, потому что таким образом люди вновь начнут ощущать себя целым, коллективом, в котором нет места изоляции, индивидуализму и подавлению меньшинств, потому что «слишком много людей знают слишком много друг о друге».
По Маклюэну, именно телевидение позволило вернуться человечеству в дописьменную общину, в «глобальную деревню», где информация доступна сразу всем и получить ее можно практически мгновенно. В этом мире человек уже не в состоянии строить свое восприятие как раньше – последовательно, шаг за шагом, по кирпичику. Ему приходится учитывать сразу все факторы, а поскольку времени на их анализ нет – полагаться на интуицию, заворожено уставившись в мерцающий ящик («общинный костер»)»3.
Но он сам, проведя активную жизнь на вершине славы, разочаровался в идее «глобальной деревни», поскольку выяснилось, что полученная информация значительно отличается от первичной и истинной, и, значит, невозможно на ее основе построить адекватно реагирующее на события идеальное общество. Он мог бы прийти к этому выводу существенно раньше, если бы вовремя прочитал и понял слова Боратынского «мысль изреченная есть ложь».
Так возможно ли достоверно описать мир и человечество как часть мира, пользуясь переданной и полученной информацией? Скорее всего, нет – именно потому, что передаваемая информация является лишь производной от реальных процессов, на нее влияют собственники средств коммуникации – в большей степени, и операторы – в меньшей.
Олдос Хаксли догадался об очень важном и сказал об этом так:
– Можно было бы заявить, что по-настоящему важна не та книга, которая обращает в свою веру десяток миллионов случайных читателей, а та, которая обращает очень немногих, обладающих во время ее распространения реальной властью – написал он4.
Остается только заменить слово книга на слово новость, как мир прессы повернется к читателю совсем другой стороной: уважаемая деловая газета превратится в жуткую медузу-горгону. Насколько же живы, и живы ли вообще, те, кто начинает утро с просмотра столбцов новостей?
Сами журналисты говорят об этом:
«Борьбу за виртуальное пространство саммит семи5 индустриально развитых стран мира плюс Россия проиграл толпе хулиганов, потому что иначе и быть не могло. Кто из журналистов, будучи в здравом рассудке, предпочтет протокольную съемку мировых лидеров, призывающих к борьбе с бедностью, кровавому столкновению демонстрантов с полицией.
Не знаю, зачем все СМИ мира уделили этому свинству такое внимание. Уже всем, по-моему, ясно, что «рядовые антиглобалисты» – бытовые хулиганы, а их мифические идейные вожди – неудачники, не пробившиеся в мир большого цивилизованного лоббизма. Глобализм – это деньги, а бороться с ними могут только другие деньги, а не дети. Не говоря уж о бедных филиппинских малютках, которых антиглобалисты хотят избавить от империалистический эксплуатации, то есть лишить работы6».
Избирательность – вот «право первой ночи», присвоенное вельможами третьего тысячелетия – хозяевами информационных каналов.
Следовательно, изучая новостную жизнь человечества невозможно достоверно описать его и также сделать хоть немного точный прогноз развития, так как изложенное в новостях никогда не является достоверным. И сами новости, если и ведут куда-то, то только не в реальный мир. Тем более в России, где, по словам Карамзина, строгость законов компенсируется мягкостью их исполнения. Узнать рецепт, и даже то, что кто-то им удачно воспользовался – это совсем не то, чтобы приготовить блюдо самому. В этом смысле, печатное слово, особенно в новостях, часто можно сравнить с туманной пропастью между Словом вообще и Делом.
Правильнее основывать свои прогнозы на явлениях. И к циркулирующей информации относится именно как к явлению. Мол, не кто-то сказал, что будет то-то и то-то, и так, вероятно, будет на самом деле, потому что сказавший очень умен и вообще наш президент. Просто надо видеть явление, что президент что-то сообщил, и некоторое количество людей его услышали и изменили свое поведение. Почему они это сделали? Потому, что они тоже так думали (думают)? Или потому, что их заставили услышать и подчиниться? Или потому, что им понравилось поощрение за послушание? Или они не могут не быть послушными? А потом они услышат другого человека, может быть, даже и не президента вовсе, и поменяют свое поведение еще раз. А потом еще раз, и еще. И на размеры и длительность этого явления влияют не столько сами слова и то, как, где и кем они были сказаны и переданы, но и многое, многое другое, что является предметом изучения и использования многочисленных социологических институтов, PR и просто рекламных компаний. Именно все эти особенности и свойства человека, влияющие на его выбор, являются длительными и малоизменяемыми со временем факторами и достойны изучения. Влияние президента на общество – явление, но чувство голода, или страх, или что-то другое – намного более «долгоиграющие» явления. А новость – это просто вспышка («вспышка справа!», «вспышка слева!»7). Человек, желающий хоть немного приблизиться к истине, должен прорваться сквозь заградительный огонь, отделяющий его от источника новостей.
У письменности и литературы как части письменности в этом клубке информационных потоков свое место, обеспеченное, прежде всего тем, что у текста дольше жизнь, чем у устного сообщения, и его влияние может быть сильнее.
Кстати, именно в этом слабая сторона «сетературы» – возможность, пусть даже теоретическая, корректировки текстов, которые должны быть первозданными в любой момент времени. Человечество уже знает, к чему приводит исправление текстов хотя бы на примере переводов Библии. Читатель, вынужденный соединяться с глобальным сервером для получения доступа к тексту, не защищен от манипулирования. Только гарантированная неизменность текста в томе (или на другом носителе) на собственной книжной полке, которая сродни верности друга, обеспечивает чистоту заключенной информации, неизменность принципов и ценностей на протяжении существования хотя бы самой книги. А это время соразмерно, и часто больше срока смены двух поколений, при которой и происходит смена ценностей. Иными словами, овеществленная информация, например, книга, из разряда новостей переходит в разряд явлений. А ведь мы уже решили, что только явлениям и следует придавать значение.