Душа снаружи (СИ) - "Nelli Hissant"

Вот с Ройаном как раз и произошла та история. Уж не знаю, что его принесло тогда в учительскую уборную − туда я стандартно приходил зализывать раны. Как вспоминаю школу − сразу вижу бегущую струю воды и фаянсовую раковину. И вода сначала красная, а потом все бледнее и бледнее. И то же самое и со мной. Сначала в мыслях моих сплошная кровь и ненависть, я почти всхлипывал и мечтал увидеть всю эту шайку в гробах, мечтал, как расправлюсь с ними, а потом видел, что разбитый нос перестал кровоточить и по-прежнему находится посреди лица. И под ссадинами розовая новая кожа. Заживало-то на мне все быстро, как на кошке, даже удивительно.

Нет, мечты о мести не покидали меня, но становились более холодными и взвешенными. Я приводил себя в порядок и выходил. Выслушивал шепотки за спиной и нотации учителей. А затем тащился домой, мысленно готовясь к новым припадкам матери. И так до следующего визита в школу. Но главное для меня было то, что я никак не показывал им своей слабости. Самым страшным моим кошмаром было, если Ройан и его прихвостни увидят мои слезы.

А тогда, когда я склонился над раковиной − все еще в расхристанном виде, дверь вдруг скрипнула. Я напрягся. У нас было негласное правило: парни в этот туалет не заходят. Даром что он не девчачий, а учительский. Войти сюда означало получить жирный минус в авторитете. Это мне было уже нечего терять.

Я резко выпрямился, закрывая лицо рукавом. Он закрыл за собой дверь и выжидающе посмотрел на меня.

− Чего надо? − голос мой предательски дрожал, и я в панике подумал, что убью его, раскрою голову об раковину, да как угодно, но убью, если он заметит это.

Он все стоял и молча взирал на струйку крови, что вновь поползла из моей ноздри, на почти полностью оторванный рукав рубашки. И тут до меня дошло: да он же жалеет меня!

Он. Смеет. Меня. Жалеть!

Я рванулся к нему, и он настолько не ожидал этого, что отпрянул.

− Убирайся! Сейчас же! − заорал я.

Он не двинулся с места. И тогда я со всей одури толкнул его в стену. Он покачнулся, но устоял, а я продолжал орать и размахивать руками перед его лицом, силясь дотянуться, расцарапать, разорвать… К своему ужасу, я понял, что ничего не смогу ему сделать − истерика высасывала все мои силы. И я понял, что он не уйдет.

Ройан попытался перехватить мою руку, но я вывернулся и хлопнул дверью кабинки, чуть не попав ему по пальцам.

− Убирайся! Я сказал, проваливай, гребаный обсос! Оставь меня в покое! Оставьте все меня в покое!

Конечно, теперь он отчетливо услышал, что я реву. Никого я не ненавидел сильнее в ту минуту, как его. И себя заодно. Это же как нужно пасть, чтобы в этом безмозглом тролле вдруг проснулась жалость?

− Я… − наконец произнес он. − Короче, они хотят тебя встретить у выхода со школы.

Объяснений мне не потребовалось. Иногда шайка считала, что я слишком дешево отделался. Или что времени до следующего экзамена слишком много, и я уже успею позабыть наш славный уютный коллектив.

Однажды я подслушал их планы и свалил раньше, выбравшись через окно в классе музыки. Провалил тем самым тест, но зато вернулся домой невредимым. В остальные разы мне везло меньше.

Я размазал кровь по лицу, шагнул к нему во всей красе.

− Тогда какого… ты сюда приперся?

Мыслительный процесс мучительно проступал на его лице.

− Если хочешь… Ну… Я скажу им. Ну, что не надо…

− Только попробуй. Слышишь, ты… ТОЛЬКО ПОСМЕЙ!

И я вновь орал, вновь пытался ударить его или вытолкать за дверь. Я был так же безумен, как мать, если не больше.

− Ты же сам, ну… Сам ведешь себя как… истеричная баба… И похож на девку…

«Вот спасибо за свежие известия».

Но тут я обнаружил, что он прижимает меня к стене, как не раз уже делал в коридорах. Вот только сейчас мы были одни. А дыхание его было частым, прерывистым. И зрачки расширились. Он стоял слишком близко.

− Эс-стервия, − произнес он столь ненавистную мне полную форму моего имени. Имени, которое могло быть как женским, так и мужским. Будто издевательство, будто с меня и так не хватит неопределенностей.

Я попытался вывернуться, но он держал крепко.

− Вот я думаю, − выдал он, наконец вполне законченное предложение, − А может, ты и впрямь девчонка? Может, мне стоит узнать это? Ведь если так… То девчонок бить нельзя.

На секунду меня точно громом поразило. Я хотел пнуть его коленом в пах, но он предвидел мой маневр и навалился сильнее, так, что я уже больше не мог пошевелиться.

Я был отвратителен сам себе. Он тоже был мне отвратителен. Но проклятое тело считало иначе.

− Так я думал… Эс-стервия.

Хлопнула дверь, оставив меня в полутемном помещении. В раковине вода переливалась сквозь край. Горели губы, горело лицо. Я наскоро засунул голову под кран. А потом вышел из уборной.

Школьный коридор казался бесконечным. Все куда-то исчезли. Каждый мой шаг по лакированному паркету отдавался гулким эхом. Я спустился по лестнице. Они ждали на крыльце. Все, включая Ройана. И что-то обсуждали с таким жаром, что даже не сразу заметили, как я подошел к ним.

− Что с лицом? − спрашивал один его приятель, пихая его в живот.

− Что с губами? − вторили ему другие парни, гогоча. − Кто тебя так понадкусывал?

Я подошел ближе. Они так разошлись, что не замечали меня. Все выкрикивали догадки, перебирая имена одноклассниц.

Наконец я подошел почти вплотную.

− А что этот… − неуверенно начал кто-то.

− Вы забыли про меня. Всех вспомнили, а меня забыли. Что же. Будьте уверены, мне тоже очень понравилось.

Я приблизился к нему вплотную, точно желая клюнуть в губы.

Его лицо сказало все. Доказательств не потребовалось.

Я медленно пошел домой. Никто не пошел следом.

А дома я вновь тщетно пытался отмыть фантомную грязь, как делал это совсем недавно. Только не грязь это была. Этот случай ясно дал понять, что дурацкое мое тело реагирует на любые прикосновения, и неважно, какие чувства я испытываю. Мало того, оно жаждет их, требует их, точно ненасытный зверь. И ему плевать и на пол, и на возраст, и практически плевать на внешний вид. Главное, насытить бесконечный тактильный голод.

Я быстро учился. Девушек привлекал мой печальный пришибленный вид и то, что в моих глазах они все, абсолютно все были прекрасны. Парней, что играли за другую команду, и готовых на эксперименты вел некий внутренний радар. Кажется, он есть у всех людей, охочих до приключений. Как у животных, что за версту чуют особь своего вида.

Конечно, в Виррах я не мог развернуться по полной, но я вскоре сбежал в столицу и уж там отрывался как мог. Просто чудо, что я не подхватил никаких заболеваний.

Вот только я так и не научился заводить друзей. И после каждой бурной ночи пустота внутри становилась еще больше, требуя как можно скорее ее заполнить. Я не научился раскрывать душу, напротив, постоянно сидел в страхе, что кто-то хоть мельком увидит меня под маской этого развеселого мальчика-девочки, завсегдатая всех тусовок.

А если кто-то все же пытался сблизиться, я сбегал. Так было проще. Легкие веселые поверхностные встречи. Плотские радости. А потом беги, Эсси. Беги и не оглядывайся. Одно дело − твои внутренние тараканы, и совсем другое − то, что дремлет внутри тебя и вот-вот вырвется наружу. Маска должна стать твоим лицом, Эсси. Красивая, нарядная маска, такая, что всем нравится, мальчикам и девочкам. Улыбайся. Шути. Пой. Хоть это ты умеешь. Главное, вовремя уходи и не задерживайся.

Вот только износилась моя маска. Посерела, поистрепалась. Кое-где сквозь нее уже проступал оскал. Мне нужно было время, чтобы сделать ее вновь яркой и блестящей. И надежно закрывающей лицо.

========== Часть 1, глава 5 “Двенадцать “Э” и их потомки” ==========

Мы с Шу разжились бутылкой портвейна и шагали вдоль набережной, передавая ее друг другу. Ударили первые заморозки, и наши кеды то и дело скользили по корочке льда, образовавшейся на асфальте. Поэтому шли мы очень неспешно, хотя уже начинали замерзать. Особенно непросто приходилось рукам: пальцы уже начинало покалывать.