Сибирский. Детектив. Бракованные - Сергей Панч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «поле», это когда репортер выходит из-за рабочего стола, Денису всегда было сложно в, казалось бы, простых ситуациях. Дело в его особенной мимике. Каждый раз, когда он честно признавался, что является журналистом центрального телеканала, и говорил прочую сопутствующую правду, ему отказывались верить. Мышцы лица так выстраивали пантомиму, что очевидные вещи казались людям ложью. Действовало правило и в обратную сторону — любая ложь произносилась с ангельским выражением лица. Гримаса на инстинктивном уровне говорила собеседнику: он говорит правду.
Позже Денис прочитал, что дело в зеркальных нейронах мозга: в детстве он подсмотрел как достоверно лгать и говорить правду с маской лжи. Такая мимика вскоре вошла в привычку, сроднилась с личностью.
Сибирский списывал свою особенность на дружбу с болгарским мальчишкой, который жил в его подъезде. У них, как известно, жесты кардинально отличаются от русских. С ним Денис ходил в садик. И там он был свидетелем совершенно странного поведения. На все детсадовские гадости, будь то какао с пенкой или зеленые щи, мальчик по фамилии Левчев утвердительно кивал, садился за стол, делал вид, что ест с удовольствием. Но тайком от усталых воспитателей выливал все варево в раковину. Объяснив свою особенность болгарскими хитростями Денис успокоился и научился жить с неестественной мимикой. Хотя в глубине души он знал, что Левчев, возможно, тут не причем.
— Босс, Геннадий Михайлович, нам сам позвонил и попросил приехать. Московские журналисты. Ну?
Охранник опустил руку и первым вошел в дом, огляделся и пустил гостей. Телевизионщики оказались в богатой гостиной. Спиной к ним сидел министр области по культуре и связям со СМИ — отец Иринки. Сибирский его сразу узнал. Остальных идентифицировал по описанию: кудрявый — адвокат обвиняемого Пучков, приютился, словно синичка на веточке на подлокотнике кресла у пианино, а майор Кузнецова важно и устало сидела на крутящемся стуле за инструментом. Журналист демонстративно прикрыл объектив рукой и попросил остановить съемку. Миша сделал несколько манипуляций, но камеру не выключил.
— Геннадий Михайлович, мои соболезнования.
— А, Сибирский. Это журналист из Москвы. Я вам говорил, — последнюю фразу министр метнул майорше.
— Я думал, вы меня не узнаете.
— Видишь ли, пришлось выдернуть тебя из столицы, но сам понимаешь, — чиновник растягивал слова словно подражая Дону Корлеоне в исполнении Марло, — доверие к правоохранительным органам на нуле. Особенно, когда убийца — сын прокурора города.
— Подозреваемый, — вякнул Пучков.
— Губернатор дал добро, чтобы СМИ участвовали в расследовании, — причмокнул Геннадий Михайлович, проглотил остатки валидола и заговорил уже более человечно. — Будешь делать фильм о самых честных ментах на свете, — кажется, ему хотелось расхохотаться, но сил не было, — о томских стражах порядка, которые прессуют сына прокурора, а он им только спасибо говорит.
Кузнецова встала из-за инструмента и недовольно посмотрела на журналиста. На него глядело злое птичье лицо с носиком-клювиком, которым она готова была выклевать глаза любому, кто ей не подчинится. Волосы собраны были в пучок с помощью китайских палочек. Денис сразу понял, что этой даме даже повода не нужно, чтобы воткнуть эти острые спицы кому-нибудь в глаз.
— Вы не расследуете, вы даже не думаете расследовать, — заготовленной подсмотренной в голливудском боевике фразой начала Кузнецова. — Вы даже ни на секунду не представляете себя важным элементом команды следствия. Любой ППС-ник важнее вас.
— Ваша задача снимать свой фильм.
— И контролировать, — перебил ее чиновник и толстым перстом указал на Кузнецову, — контролировать вот ее. И каждый ее шаг должна зафиксировать ваша камера, а я все увижу, — властно подытожил Геннадий Михайлович.
Намечалась крайне мутная вещь. Трахать Дениса собирались с двух сторон. Журналист, конечно, уже участвовал в порнографиях подобного рода, снимая заказуху, но в таком извращенном виде работать предстояло впервые.
Кузнецова бодро зашагала по лестнице, она подала знак рукой и Пучков засеменил следом. Чиновник остался сидеть на месте. Денис дернул Мишу, который пытался подснять портрет убитого горем отца. Откуда-то из-за шторы вынырнул худощавый веснушчатый старлей, который все это время присутствовал при разговоре. Он замкнул процессию, тянущуюся на допрос к главному подозреваемому.
Муж погибшей Иринки сидел за компьютером и как ни в чем не бывало стрелял в компьютерных людей. Пучков тронул его за плечо. Худощавый, высоченный как клюшка Андрей Снегирёв резко оглянулся, быстро что-то напечатал длинными пальцами в чат игры и выключил монитор.
— Соболезнуем, — язвительно произнес Денис и поймал на себе испепеляющий взгляд Кузнецовой.
— Пуч, а это кто такой?
— Твой отец был бессилен, губер приказал освещать расследование, это журналист из Москвы.
— А, за честное расследование, ну так я не против.
Совсем неубитый горем муж окончательно развернулся. Хоккейная джерси Вашингтона с 92 номером сообщала о том, что подозреваемый основательно подготовился к допросу[1]. За эту дерзость одетая в деловой костюм майорша, мысленно трижды пристрелила его. Оглядев комнату она нашла стул, поставила его напротив Андрея и присела. Денис ущипнул Мишу, чтобы тот поймал в объектив лицо подозреваемого. Нужен был крупняк с эмоциями.
— Майор Кузнецова, начнем, — сообщила следователь, и Пучков закивал вместо Андрея. — Когда вы последний раз видели свою жену Ирину Снегиреву?
— Мы поссорились утром, я заигрался, — Пучков кивал в такт каждому слову Андрея. — Она, знаете, бегает по утрам, и не могла найти термобелье. Я ей предложил бежать голой. Она сняла все и пошла вниз. Все.
— Голая, — эта фраза вырвалась у Дениса машинально. Он прекрасно представлял нагую Иринку, даже спустя 10 лет.
— Я хотел спать, я рубился в комп всю ночь. Я даже точно не помню.
— Кто вам сообщил об убийстве? — будто героиня плохого детектива продолжала Кузнецова. По все вероятности она тщательно репетировала роль, поэтому все получалось «картонно».
— Баба Маша, — сказал Андрей и поглядел на адвоката, — в 10:27 Баба Маша меня растолкала, я же спал, она сказал, что Иринку убили. Все.
— Вы знали ее маршрут пробежки?
— Да все знали, тут одна тропа. По ней все сумасшедшие бегают. Только моя совсем чокнутая
