Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона

Когда Ролло только женился, многие твердили, что эти двое не уживутся долго вместе, ибо слишком разными были их взгляды и верования. Это сделало пару объектом почти болезненного внимания как соратников Ролло, так и местных франков. Сплетни о размолвках нормандской четы ползли по городу. Говорили, что рыжая госпожа не оставляет своих попыток влиять на правителя. Прежняя жена Ролло никогда так себя не вела. И Ролло, важно уверяли норманны, скоро прогонит христианку.

Судачили и о высоком родстве Эммы с правителями франков, которые, однако, не спешат открыто признавать ее. Но время шло, отношения между супругами не портились, а чувства их, казалось, только укреплялись. Ролло часто уезжал, а когда возвращался, то непременно прежде всего спешил к Эмме. Она восседала рядом с ним, величественная и прекрасная, а когда выезжала в город из дворца, за ее носилками бежал народ, все громко кричали и прославляли госпожу.

Эмма была счастлива, получая все эти почести и купаясь в восхищении толпы. Она полюбила в Ролло мужчину, а не правителя, и, добиваясь его, думала о нем скорее как о язычнике, с которым когда-то бродила по лесам Бретани, как о предводителе воинственных норманнов, но не как о конунге, брак с которым вознесет ее так высоко. По своей натуре Птичка не была честолюбива, но, стремясь ко всеобщему вниманию, привыкшая к восхищению толпы, быстро вошла во вкус положения жены правителя, получала большое удовольствие от почестей и роскоши, которой окружил ее Ролло.

У нее были свои необъятные покои, свой паж, свои кравчие, свой сенешаль, целый отряд викингов-охранников и, по меньшей мере, около тридцати личных слуг и рабов. Свиту новой правительницы составляли специально подобранные женщины, своего рода фрейлины, частью франкские жены, частью – скандинавки. И все они дивились ее смелости перед мужем, когда она вдруг дерзко в чем-то противоречила Ролло, смела кому-то протежировать без его дозволения, карать или миловать. Однако эта юная девочка-госпожа уже хорошо понимала своего мужа, знала, что, добившись любви такого могущественного человека, каким стал Ролло, она и сама приобрела часть этого могущества.

А их ссоры… Боже правый, Эмма сама не понимала, как получается, что, несмотря на всю любовь и нежность, между ними то и дело происходят перепалки. Случались и дикие сцены ревности, когда Ролло требовал, чтобы Эмма прекратила кокетничать напропалую, а она, в свою очередь, настаивала на том, чтобы он немедленно услал из Руанского дворца проживающих там его прежних наложниц с детьми. На что Ролло отвечал, что эти дети – его кровь и он никогда от них не отречется, а следовательно, они и их матери будут жить под одной крышей с ним.

Эмма ругалась, бросалась на Ролло с кулаками, потом дулась, запиралась в своих покоях, а Ролло врывался к ней, круша мебель и выбивая двери. А потом оставался у жены на ночь. Несмотря на все противостояние, эти ссоры только сильнее разогревали их ночи, возбуждали страсть, ибо натуре Ролло и Эммы необходима была борьба, чтобы полнее ощущать жизнь.

Порой, когда во дворец прибывал епископ Франкон, они с Ролло и Эммой допоздна засиживались за трапезой со множеством изысканных блюд – их Эмме готовили повара, которых все-таки удалось переманить из монастыря Святого Мартина. Тихо потрескивали свечи, их аромат смешивался со свежими запахами лугов после короткого дождя, вливавшимися в открытые окна.

Вышколенные Эммой слуги беспрерывно меняли блюда на столе. Эмма гордо восседала рядом с мужем и молча слушала словесные баталии Франкона и Ролло. Епископ убеждал язычника в том, что негоже такому могущественному правителю оставаться идолопоклонником, когда главная его задача – укреплять положение государства. А этой цели можно достичь быстрее, если уравняться с соседями прежде всего верой, поклоняться единому истинному Богу. Тогда все правители будут видеть в нем ровню.

– Они и так не слепы. Во мне есть сила, с которой стоит считаться, – ковыряя ногтем в зубах, лениво перечил епископу насытившийся Ролло. – Послы из Англии привозят мне послания от своего короля, граф Фландрский Бодуэн со свитой приезжает ко мне, дабы подписать перемирие, а люди из Кордовы, которые поклоняются Магомету…

– Молчи, молчи! – взмахивал руками и начинал неистово класть кресты Франкон. – Во имя Отца, Сына и Святого Духа!.. Мне горько сознавать, Роллон, что ты скорее объединишься с еретиками-мусульманами, нежели со своими соседями франками. А твой казначей – вообще иудей, а…

– А мой советник по составлению новых нормандских законов – именно ты, христианский священник. Как видишь, я не брезгую общением с представителями ни одной из религий, и это только приносит пользу, ибо каждый из вас силен в чем-то одном, я же использую каждого по назначению. У мусульман я закупаю оружие и лошадей, у христиан-фризов – ткани, ромейские мастера строят мой город, а мои соотечественники несут военную службу. Так что я всем доволен и мне незачем о чем-то молить вашего Христа. Пусть он мне только не мешает, а с остальным я управлюсь сам.

Эмма молчала, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Ролло, уставший за день, расслабленный едой и вином, порой смотрел на нее и мягко улыбался. Франкон изысканно объедал каплунью ножку. Ценнейшие перстни поблескивали на его холеных пальцах. Церковные богатства нормандского примаса весьма возросли при власти Ролло, и Франкон чувствовал бы себя вполне счастливым, если бы этот варвар не начал вновь готовиться к походам, к которым обязывала его воинственная религия северян. Епископ опять заговорил, что Ролло берет на себя страшный грех, разжигая войну с христианами.

Ролло небрежно отмахивался. Почему он должен думать о мире, когда сами франки воюют между собой? Епископ не нашелся что ответить. В Руане знали, что на Луаре Эбль Пуатье ведет нескончаемые войны с Адемаром, графом Ангулемским; Фульк Анжуйский, по прозвищу Рыжий, враждует с Тибо Турским; ухудшаются отношения между дядьями Эммы, герцогом Робертом Нейстрийским и королем Карлом Простоватым. И хотя видимость мира сохраняется, всем известно о бесконечных набегах их вассалов на пограничные владения. Да, франки воюют, ослабляют себя междоусобицами, в то время как власть Ролло крепнет. И он не скрывает, что ждет своего часа, чтобы пойти большим походом на франков, ибо хочет стать королем всех этих земель.

– Ты очень честолюбивый человек, Роллон.

Северянин дерзко улыбался, но серые глаза цвета холодного моря его северной родины оставались серьезными.

– Только честолюбивые люди получают то, что хотят.

– Никто не в силах достичь невозможного, – неопределенно отвечал епископ.

Франкон украдкой бросал взгляд на гордое лицо и мощный торс Ролло. Порой и Франкону казалось, что этому варвару под силу совершить невозможное. В нем жил дух Аттилы и Теодориха, а Франкон читал, сколь многого они достигли и какую память оставили в веках. И он, Франкон, считал, что должен сделать все возможное, чтобы остановить Ролло, не допустить нового нашествия. И в этом рассчитывал на благоразумие Эммы.

А она сидела между ними, нарядная и красивая. Франкон видел, как сияют глаза Ролло, когда тот обращает взор на жену. Она очень изменилась, повзрослела за последнее время. Сейчас, когда волосы ее были высоко зачесаны и уложены короной, удерживаемые узким обручем с невысокими зубчиками, она выглядела как настоящая королева.

Поклонник всего прекрасного, епископ не мог не отдать ей должное и отмечал у этой девочки врожденный вкус, умение выбирать одежду и украшения. Сейчас на ней было широкое одеяние цвета топленого молока с вышитыми по подолу и на рукавах узорами в виде дубовых листьев, фактурой напоминающие тонкую резьбу по дереву. Длинные ажурные серьги изящно покачивались при повороте головы, отбрасывая легкие лучики на щеки и длинную шею молодой женщины.

Эмма выглядела прекрасной и цветущей, беременность отнюдь не портила ее, а уже выступавший под складками платья живот только умилял и придавал ее девичьему облику нечто трогательное.