Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Норманны, завоеватели и набежчики, с гордостью слушали о славных деяниях предков, начинали прихлопывать, топать ногами. У Эммы горели щеки, она видела восхищение в глазах слушателей, упивалась всеобщим вниманием.
Два войска на черной равнине сошлисьДля богатырской сечи,И скорбным ристалищем стало тогдаМесто кровавой сечи.Витязи Хольгера бились три дня,Исполнены доблестей ратных.Несметное множество там полеглоВоителей чужестранных.Когда Эмма окончила песню, в зале поднялся шум, загремели рукоплескания. И пусть Гаук из Гурне лишь скупо улыбался, а Лодин Волчий Оскал мрачно уставился в свой кубок, зато берсерк Оттар даже вытирал выступившие на глазах слезы, а шустрый Эгиль вскочил на стол и, размахивая секирой, выкрикивал цветистые кенинги[15] в честь Эммы:
– Ай да рыжекудрая калина злата, липа запястий, земля ожерелий!
Эмма смеялась. Ей было хорошо, она была дома. А главное – вспыхнувшие гордым блеском глаза Ролло, его посветлевшее лицо делали ее счастливой, уверенной в себе женщиной. И ее не испугало, когда позже, уже у них в опочивальне, он стал негромко вычитывать ей за жестокое отношение к Маркатруде.
Ролло лежал на спине поперек ложа в одежде, закинув руки за голову. Эмма сидела перед посеребренным круглым зеркалом, расчесывая волосы. Она нетерпеливо передернула плечами, сказав, что ему давно следует услать куда-нибудь своих бывших наложниц, иначе она обещает разделаться с ними по-своему.
Обычная ссора, какая могла вспыхнуть в любой момент.
– Эти женщины – матери моих детей, а дети – моя плоть и кровь. И будут жить со мной!
– Я ничего не имею против детей, но эти твои несносные шлюхи!.. Ты должен убрать их, дать им отдельные усадьбы, женить их, наконец! Вон Торлаугу нравится эта заносчивая Маркотруда. Отдал бы ты ему эту дуру.
При имени Торлауга Ролло резко и шумно задышал. Сел, принялся разматывать ремни башмаков, оплетавшие его голени. Эмма поняла, что одно имя Торлауга уже должно было вывести его из себя. Ее раздирало любопытство, и, не удержавшись, она спросила о нем. Знала, как Ролло ценит и уважает молодого ярла.
Ролло резко отбросил башмаки, стянул через голову тунику.
– Недавно он захватил Санлис, – мрачно и коротко ответил он на ее вопрос.
Эмма прикрыла глаза. Боже правый! Вновь набег, а значит – горящие дома, трупы, крики, звон набата. Санлис, город короля Карла. Обаятельный Торлауг был захватчиком, как и все норманны.
– Наверное, тебе стоит радоваться этому, Ролло.
– Войска Карла смогли вновь осадить город. Вестей об этом ко мне не поступило, и я не смог помочь. А потом… Клянусь молотом Тора, от кого угодно я мог бы ожидать такого, но не от Торлауга. Он оказался коварен, как Локи[16], пошел на переговоры с Карлом, и тот пообещал ему жизнь, руку единственной дочери графа Санлиса и титул, если Торлауг крестится и принесет Каролингу вассальную присягу. Так что теперь Торлауг стал графом с христианским именем Герберт, стал графом Санлисским и заполучил франкскую жену. Часть викингов, принявших с ним крещение, он оставил при себе и дал им земли. Тех же, кто не отказался от старой веры, отпустил.
Эмма молчала, не решаясь сознаться Ролло, что, по сути, рада за Торлауга. Стать графом, сеньором, обзавестись семьей, а главное, спасти свою душу… Но Эмма поняла, какого опасного врага отныне приобрел новоиспеченный граф Герберт в лице бывшего покровителя Ролло Нормандского.
Она постаралась отвлечь Ролло от тяжких дум, сказав, что ничего бы этого не случилось, если бы Торлауг был уже связан с так нравившейся ему Маркотрудой. Логический пассаж Эммы вышел не совсем уместным. Ролло только разгневался.
– Это все, что тебя волнует, христианка! Меня предали, а ты думаешь лишь о своей ревности. Тебе давно пора понять, что я не монах, а Руан – не монастырь. И у меня всегда были и будут женщины…
Он осекся, увидев, как подскочила Эмма.
– Клянусь Пречистой Богородицей и Иисусом Христом, в тот день, когда ты изменишь мне – я тебя оставлю!
Его не испугала ее угроза. Куда ей было деваться, к тому же теперь у них будет общий ребенок. Однако резкая вспышка ее ревности приятно польстила самолюбию. И он смягчился. Посмотрел на нее. Его сердце забилось сильнее.
Эти волны ее рыжих волос, в которых отражалось пламя, эта сливочно-белая кожа, рот, блестевший, как орошенные росой лесные ягоды. Тонкая рубаха сползла с ее плеча, нежный изгиб напряженной шеи отливал розоватым от отблеска огня. Он видел, как вздымается ее увеличившаяся грудь с темневшими сквозь ткань набухшими сосками. И располневший живот на фоне все той же плавной линии длинных бедер в складках легкой белой ткани до пола… Ролло стало казаться, что все его неприятности отходят на задний план, когда его дома ждет такое существо. Его рыженькая красавица, его жена. И у них будет ребенок. Его ребенок… Ее ребенок.
А Эмма вдруг смутилась под лаской его взгляда, не сознавая, что стыдливость только красит ее. Вспыхнула, отвернулась, вновь присела перед зеркалом, стала беспорядочно перекладывать гребешки на полке. Откровенное восхищение и страсть в глазах Ролло обескуражили ее.
А он подошел и, сжав ее волосы в руке, повернул к серебряному диску зеркала.
– Что ты видишь, Эмма?
Она видела лишь, как он склоняется к ней, как его длинные волосы спадают ему на лицо. Потом он припал жарким поцелуем к ее плечу. И она замерла, оглушенная стуком собственного сердца, плененная кольцом обвивших ее рук.
А Ролло с улыбкой наблюдал, как на поверхности зеркала меняется выражение ее лица. Вдохнул аромат ее волос.
– Ты так прекрасна… Ты – как звезда, которая манит меня, как опасная песня дочерей Ран[17], перед которой я не в силах устоять. И ты нужна мне как воздух, как глоток воды в день зноя. Наверное, я был очарован тобой еще до того, как понял, что ты уже взяла мое сердце в свои маленькие ручки.
Ролло и не подозревал, что может говорить такие нежные слова – он никогда не был скальдом. И сейчас он шептал это ей так тихо, словно опасался, что сама ночь подслушает его.
У Эммы на глаза навернулись слезы. И все же она нашла силы прошептать:
– Тогда докажи свою любовь. Прогони этих женщин…
Он доказал, но совсем иным способом. И Эмме, как всегда, пришлось уступить.
Позже они опять стали спорить. На этот раз о том, как назовут свою дочь. Ролло говорил, что даст ей имя Герлок. Эмма же настаивала на франкском имени Адель.
Но первой родила дочь Виберга. Схватки у нее продолжались долго – около двух суток, пока на свет не появилась дочь Атли, племянница Ролло, на удивление маленькая. Иссиня-красная и худая, прямо кожа да кости. И хотя ребенок был окроплен водой[18] и сам Ролло назвал девочку в честь своей матери – Хильдис, но Эмма говорила:
