Последний шанс - Виталий Смирнов

Стороной она узнала, что он вдовец, так и не обзаведшийся детьми в первом браке. К тому же Леночка сказала: «Мужик он еще крепкий, может быть, и полюбится. А нет, так ведь не на одном муже свет клином сошелся…»

И она решилась.

Полюбить она его так и не полюбила. Терпела и все. А она, и правда, пошла в гору по службе. У нее появились роскошные туалеты, внимание других мужчин, завистливые взгляды остальных дам «высшего общества». Наступила пора бездумной, обеспеченной жизни. И она смирилась со своей участью. Только и всего.

«Неужели Алекс?..», — вертелось у нее в голове. Наконец Нина Алексеевна включила зажигание, выехала на проспект. Остановилась у первой телефонной будки и набрала номер главврача. Через минуту, получив разрешение на отлучку, позвонила в банк. Секретарша мужа, Верочка, сообщила ей, что «Александр Степанович у себя…» Это означало — в загородном доме.

Застала она его в кабинете, за кучей каких-то бумаг. При виде ее на широком, будто приплюснутом лице появилась загадочная усмешка.

— Значит, и ты уже узнала? — спросил он. — Я так и думал, — дойдет до тебя и ты примчишься.

Нину Алексеевну поразило его хладнокровие. «Ему никого не жаль!»

— Ты знаешь о завещании?

— Конечно, моя девочка, (он до сих пор звал ее — «моя девочка») это ведь я и посоветовал ей положить деньги и ценности в сейф Сбербанка. А как только она оформила завещание, на другой день у меня была его копия.

«Он знал. Он все знал. И его необузданная алчность толкнула его…» — думала Нина Алексеевна.

— Почему ты заинтересовался делами Леночки, Алекс?

С его губ сошла наконец эта противная ухмылочка. В глубоко запрятанных под бровями глазах, появился режущий стальной блеск.

— Потому что деньги и ценности твоей Леночки делал я вместе с Пустаевым. Правда, был еще третий… Но он утонул.

«Боже! Ведь утонул бывший начальник аптекоуправления области…» — ахнула в душе Нина Алексеевна, а вслух добавила:

— Как говорили тогда: утонул при весьма загадочных обстоятельствах.

— Никаких «загадочных», моя девочка. Он был пьяницей, стал ненадежным… Впрочем, не в том суть. Суть состоит в том, что по справедливости, наследовать Пустаеву должен был бы я, а он отказал все ей. Мог ли я упустить из виду деньги, которые мы делали вместе с Пустаевым? Ведь главную скрипку во всем этом деле играл я. Это я потом превращал рубли в доллары. Я находил им применение. Пустаев же прятал их в чулок. И вот результат: я основал банк, а денежки Пустаева теперь опять вернутся к нам, моя девочка.

— И все-то ты всегда знаешь, Алекс.

— Информация — это власть.

— А знаешь ли ты, владеющий информацией и властью, что следователь Бубнов подозревает твою жену в организации убийства Леночки и буквально вырвал у меня подписку о невыезде?

— Что? Подписку о невыезде?! — взревел Шапкин. — Да как он посмел!

Благодушие и самодовольство испарились, и он весь приготовился к нападению.

— Нет, это не по тебе наносится удар, моя девочка, а по мне, по банку… По моей репутации. А это уже серьезно. Я подумаю что можно сделать. Кстати, что это за «грех» такой у твоей Леночки, о котором ты, якобы, «знаешь»?

Нина Алексеевна опять побледнела. Шапкин проницательно посмотрел на нее и после небольшой паузы изрек:

— Ты хорошенько обдумай ответ на такой вопрос, следователь обязательно задаст его тебе.

После объяснения с мужем, Нина Алексеевна прошла в свою комнату. Она испытывала непреодолимое желание побыть в одиночестве.

Брянцев

Проводив взглядом уходившего Сережу Масленникова, Брянцев откинулся на спинку стула и погрузился в размышления.

Убийство… Он повидал их на своем служебном веку. Встречались разные «загадочные» на первый взгляд, откровенно глупые, заказные, по неосторожности… Убийцы тоже не отличались однообразием. Попадались и тупые, и хитрые, изворотливые, душевно больные и сексуальные маньяки, симулянты, подделывающиеся под ненормальных. Но страшнее всех были отчаявшиеся молодые люди, сильные и крепкие, но так и не нашедшие своего места в жизни, те, для которых и своя и чужая жизнь — копейка.

Многих перевидал Брянцев за время работы в уголовном розыске. Каков-то он будет на этот раз?

Положение осложнялось тем, что розыск «по горячим следам» оказался безрезультатным, а видимые корыстные мотивы преступления отсутствовали. Теперь подозревай хоть весь мир…

Единственное, что оставалось ему — пойти от личности убитой. Кем она была, не кем казалась, а именно кем была? Ведь судя по всему, трагедия разыгравшаяся на улице Металлургов — это финал какой-то личной драмы. Причиной могли быть: любовь, ненависть, ревность, зависть…

Брянцев выдвинул ящик стола, достал пачку «Космоса», закурил. Он и не собирался бросать эту дурную привычку совсем, но старался, по-возможности, ограничивать количество выкуренных за день сигарет. Эта была сегодня, кажется, шестой и пришлась особенно по душе. «Что бы ни говорили медики, — подумалось ему, — а при определенном напряжении мыслительной деятельности хорошая сигарета — благо».

Ведь, собственно, что он знал о Пустаевой? Участковый врач. Довольно богатая вдова крупного чиновника. Богатая, но не «веселая», как это трактуется в одной оперетте. И даже наоборот. Мечтала обрести счастье с каким-то старичком из числа своих пациентов. Но там была какая-то «заковыка». Какая? Шестидесяти двух лет. Впрочем, как выразился Неверов: «Для женщины беда не года, а то, что душой молода…» Какая у нее была душа? Молодая? А, может быть, просто завистливая? Добрая или злая? Конфликтовала ли с кем? Почему? Знать это было нужно.

Первым, у кого он решил навести справки, был главврач медкомбината Игнат Тарасович Мельников, внешне похожий на всех докторов из кинофильмов шестидесятых годов: белая шапочка над седеющей шевелюрой, строгая щетка усов, внимательные добрые серые глаза и непременные рожки стетоскопа, выглядывающие из нагрудного карманчика безукоризненно отутюженного белого халата. Увидев Брянцева, он сказал:

— Признаться, ждал вашего посещения, — и, жестом руки, пригласил его сесть.

Подполковник окинул взглядом кабинет. Это была большая, светлая комната с тремя окнами, выходящими в сторону соседнего леса. Одно окно было открыто и из него тянуло благодатной свежестью.

Мельников Брянцеву сразу понравился. То ли подкупила простота обращения, то ли заметная открытость, но следователь сразу почувствовал, что хитрить, выискивать «ходы» в разговоре с таким человеком не надо, и теперь испытывал чувство, похожее на облегчение.

— Видите ли, Игнат Тарасович, скажу вам откровенно, мы пока что имеем только один факт: она убита одним точным ударом. И все.

— Вы ждете от меня сведений, — начал главврач, — но я знаю немного. Видите ли, Елена Ионовна была избалована жизнью. Она не прошла ее суровой школы. Выскочив за Пустаева, попала в тепличные условия, стала бог знает что из себя строить, думать о себе не по уму, не по разуму. Словом, высокомерной стала, неуважительной. Особенно с пациентами. Ведь у нее на участке была самая высокая смертность.

Брянцеву вспомнились слова Бубнова, и он ввернул:

— Слышал я, Игнат Тарасович, что существует в медицинских кругах такая теорийка: мол, тот еще не врач, кто не оставил после себя кладбища пациентов.

— Вот, вот… И она так считала. Чужая жизнь для нее была легче перышка. А вот моя учительница, бывшая заведующая отделением в четвертой горбольнице — Гелия Залмановна, так говорила: тот не врач, кто поговорил с больным пять минут и тому не стало легче. Улавливаете разницу?

Брянцев кивнул.

— Вот, собственно, и все.

— Ну, как же это «все». Неужели так и не было конфликтов, жалоб, столкновений?

— Этого-то добра — сколько угодно. Первый крупный скандал произошел уже после смерти Пустаева. Говорили, что она вообще после смерти мужа сильно переменилась. Стала не просто высокомерной, а злой. Смерть Пустаева она восприняла, как личную обиду что ли и рассердилась на весь мир, мол, ах, мне сделали плохо, так пусть и вам всем будет худо. Понимаете? А случай произошел действительно чудовищный, — по халатности медиков погиб от сердечной недостаточности молодой человек. То ли не захотели спасать, то ли бес попутал, а молодой человек погиб. Отец погибшего, его друзья бомбили письмами Минздрав. Из Москвы выезжала специальная комиссия. Но я в то время работал в четвертой городской и подробностей не знаю. Вот тогда-то ее и понизили с заведующих терапевтическим отделением в рядовые участковые. Что вы, громкое дело было!

— И когда это случилось?

— Да уже лет шесть — семь тому назад.

— А других, подобных?

— Подобных, может, и не было, но скандалов — порядком. Бежали от нее пациенты. Одни добром — просто просили закрепить их за другими участковыми. Но вы понимаете: не мог я им потакать. Сочувствовал в душе, а помочь не мог, не позволяла медицинская этика. Но кое-кто требовал того же со скандалом. Одному инвалиду показалось, что она «залечивает» его жену. А Елена Ионовна обозвала его самострелом, — у него ранение в руку. Вот он взъярился. Такую бузу поднял, что я посчитал за благо закрепить его с женой за Тамарой Ивановной Белкиной.