Ступени Нострадамуса - Александр Казанцев

В Вавилоне Александр основал свою столицу полумира с далеко идущими (но не завоевательскими!) целями. В Египте же построил город — порт Александрию на тысячелетья процветания.

В палатках среди вытоптанной травы отдыхали воины после славных битв и тяжких переходов.

Когда позолотились в небе края облаков первыми лучами восходящего светила, из палатки вышли двое воинов: совсем молодой, юноша, и чуть постарше, с пробивающейся бород кой. Оба они были страстно влюблены, но не в прекрасную гетеру, коих при лагере немало, а в своего полководца, не переставая восхищаться им.

— Мне снился сам царь Александр… — начал один, мечтательно устремив в светлеющее небо глаза и любуясь гаснущими звездами.

Указав на них, он воскликнул:

— Катил кто — то в небе колеса! И звезды собою давил…

— Послал его, верно, Гефест. Он в жерле вулкана богиням кует колесницы в полет, — поучающе отозвался другой.

— Афина Паллада, летя, из пламени вышла с Героем, богам понесла на Олимпе, — добавил юноша.

— А знаешь ли ты, что Геракл себя сжечь сам повелел?

Юноша изумленно взглянул на старшего, а тот продолжил свой поэтический рассказ:

— Вернулся с победы последней, Иолу, царевну, взяв в плен. Геракла жена, Даянира, узнав о красавице той, мужа решила плащом удержать, пропитанным кровью кентавра. Коварный же Несс тот солгал, будто кровь его верности служит. А крылась в той верности Смерть. Был радостно встречен Герой. И с плеч не снимал он женою подаренный плащ. Насыщена ядом кровь Несса. Согнуть торс могучий Героя силилась адская боль. Геракла согнуть невозможно! И предпочел он позору костер!

— Каким же надо быть титаном, чтоб самому в огонь войти! — зачарованно воскликнул юный слушатель.

— Припомни сокровищ костры! Царь сжечь повелел все, что мы взяли. Признайся, спалил что в огне? Не меньше других ты ведь грабил.

Юноша смутился:

— Да пара колечек той «белки», что вместо восторга кусалась.

— Велик Александр в сраженье. И в тяжком походе велик, — заключил старший, поглаживая отрастающую бородку. — А помнишь на фоне огня гетеры нагие плясали?

— Так что ж к золотому шатру гетер тех никак не пускают? Они сложены как богини! — зажмурился юноша.

— Опасны их женские чары. Способны всю силу отнять, — назидательно заключил старший.

— У воина такого, как царь, — любою красой не отнимешь! — воскликнул юноша. — И если в бою он погибнет, богиня Героя снесет на Олимп. И встанет он в ряд там с богами!

— Не время туда попадать Александру. Хоть и знаменье дает нам Гефест: сражаться нам скоро, — напомнил старший.

— Кого же мы не покорили? Уж, кажется, весь мир у ног!

— Наш царь противника найдет. А мы за ним, хоть и к Аиду! Во Мрак, где темная Лета течет, а души ждут там переправы…

— Аида там мы прикуем во славу и всем на потеху! — хвастливо ответил юнец.

— С богами не шутят! Они нас сильнее и злей, — остановил его старший. — Смотри, вот старца отдали охране. Серебряный воинский плащ у перса с седой бородой…

«Гефестово колесо», увиденное в небе юношей — воином, действительно звезды гасило, заслоняя их своим ореолом. Но колесом оно не было.

Это дискообразное тело стало снижаться над лагерем и приземлилось в ближайшем лесу.

Из люка появился глубокий старец в серебряной одежде. Он не стал спускаться по сброшенной лестнице, а как бы пролетел над ее ступенями и бодро зашагал по земле к лагерю воинов Александра.

Но у первых же палаток был схвачен эллинскими войнами.

Заговорил он с ними по — эллински, объясняя, что он философ и прибыл для встречи с Александром Великим.

Но воинам в его речи почудилось что — то чужое от варварского говора. Они взяли его под стражу и повели вдоль палаток.

Шестью огненными столбами пронзило солнце туман на востоке. Пришелец, глядя на своих стражей, подумал:

«Ошибку я здесь допустил, дал выговор свой европейский. Лишь шесть ударений в строке у Гомера, что эллинам близко».

Навстречу им вышел рослый красавец, одетый, как воин. Под туникой — латы, на поясе меч, но алый с золотом плащ на плечах и взгляд, пронзающий, орлиный, выдавали царя — полководца, силой равного титанам.

Нагая гетера, выбежала из палатки, стараясь попасться глаза Александру, но взгляд его устремился дальше и остановился на неизвестном высоком старце.

Перед Александром бдительные стражи преклонили колена.

— Кого мне ведешь, славный воин? — приветливо спросил Александр.

— Вот этот старик рвется в лагерь, увидеть желает тебя.

— Спросили его, кто таков он?

— По — эллински бойко лопочет, но что — то не та его речь. Слова — как из сумки дырявой. Не иначе, заслан к нам перс!

— Что, старец, все Дарию служишь? — пронзил пленника взглядом Александр. — Забыл он Гранике позор?

— От персов я так же далек, как ты от созвездий небесных, — смело ответил старец.

— К какой же ты ближе звезде?

— Философ я, ищу лишь правду. Пути Сократа повторю, ценя беседу с каждым.

— В военном лагере искал ты собеседника, должно быть? — с сарказмом спросил Александр, вглядываясь в спокойное морщинистое лицо старца. — Надеюсь, морщины твои — след мудрости ясной, глубокой?

— В тебе — Аристотеля дар.

Лицо царя изменилось. Он покраснел от злости и, топнув ногой, закричал:

— Как смел ты назвать это имя? Конями тебя растопчу! — И словно в ответ царской угрозе послышался конский топот.

Через мгновение с мокрого от пены скакуна соскочил на землю гонец и упал перед Александром на колено.

— Кентавры, Великий, кентавры!

Гнев Александра сменился усмешкой:

— Вина ему дать, чтоб не бредил.

Гонец осушил поднесенный кубок и, переводя дыхание, продолжил:

— Кентавры… Великий! Их тучи… На лагерь идут саранчой…

Старец властным жестом отстранил стоящего рядом с ним воина и подошел к Александру.

— Среди людей скоты бывают, но «скотолюди» не живут, и потому кентавров нет, — решительно начал он. — Есть пастухи на лошадях. Они табун взбешенный гонят, чтоб этот лагерь растоптать. А всадники добьют мечами.

— И ты, незнакомец, здесь бредишь?

— Увы, поверить надо мне!

— Как пеший мог ты все увидеть и раньше конницы поспеть? — раздраженно произнес Александр.

— Я их еще сверху заметил, — невозмутимо произнес старец.

— Где ж ты нашел гору такую? — грозно перебил его царь.

— Летал я выше гор любых…

— Ты, вижу я, мастер на сказки!

— В беседе я все разъясню!

Александр пронизывающе посмотрел на старца, затем на гонца и, приняв решение, положив пальцы в рот, так свистнул, что у всех в ушах зазвенело.

Издали послышалось ржание.

Любимый конь Александра Буцефал услышал призыв и черной молнией с развивающейся пенно — белой гривой и таким же вытянутым в скачке хвостом помчался к царю.

Вблизи Александра на полном скаку конь уперся передними копытами в землю, пробороздив полосы, и замер, словно врос в нее, телом дрожа и сверкая глазами.

Не касаясь стремян, единым прыжком, царь вскочил в золоченое седло и, вздыбив коня, приказал:

— На крае переднем палаток кладь каменную нанести. Табун пропустить меж палаток, за ними укрыться ползком. А всадников копьями встретить, в грудь раня коней наповал. Нырять воинам смело под стремя, копыт никаких не страшась. Ножом сухожилия резать, чтоб разом на землю свалить.

И, пригнувшись к пенной гриве, царь пустил Буцефала во весь опор.

Военачальники помчались следом, размышляя на ходу:

«Быстрей, чем молния сверкнет, разбит царем план пастухов. Подобного ему стратега нет!»

Мгновенный расчет полководца был верен.

На подступах к лагерю уже показались степные пастухи с факелами на длинных шестах, которыми они гнали табун на скопление палаток.

Обожженные кони бесились, налетали на скачущих впереди, передавая им ужас гонящего их огня.

И живая громада обрушилась на лагерь прославленных воинов.

Как верно предвидел Александр, разрисованные полотняные стены палаток для лошадей были подобны каменной преграде, и, сгрудясь, они устремились меж ними.

Хитер, но наивен был план пастухов, не желавших смириться с властью пришлого эллина. Но был тот опытнее их и хитрее.

Никого не растоптал табун диких коней, просто промчался через лагерь, а конники Александра не хуже пастухов справились с ним, повернув его в лес, где среди деревьев укротился пыл лошадей. И пополнилась тысячами голов конница Александра.

А мчавшихся следом за табуном всадников встретила живая изгородь острых копий, разивших коней в грудь. Выскочившие же из укрытий воины мечами рубили коням сухожилия, те беспомощно падали, увлекая за собой всадников. Тех, кто смог подняться, искусные в военном деле воины тут же сражали мечами.

Сам Александр на своем Буцефале врезался в гущу скакавших пастухов и мечом расчищал себе путь.