Ступени Нострадамуса - Александр Казанцев

— Рабом себя представить можешь?

— В бою могу я быть убитым, но никогда не взятым в плен!

— Цель светозарная твоя. На благо всем она сбылась бы?

— Не может по — другому быть! Царя царей всесильна воля.

— А стал бы ты царем Земли, когда бы ей грозила гибель?

— Зачем Богам губить Олимп? Бессмертным тоже нужно место для их сверкающих дворцов на снежных склонах и обрывах, для колесниц в полет разбега и для крылатых их коней. И люди смертные не лишни, чтоб в храмах жертвы приносить и в честь Богов творить шедевры.

— А если гибель всей Земли?

— Богам раз такое угодно, то царь Земли погибнет с ней.

— Не ждал такого я ответа! Ты смел и мудр не по летам, а голову готов склонить как под секирой палача. Но почему, скажи, услышав имя того, кто мудрость дал тебе, ты разразился бурей гнева?

Александр вспыхнул весь, глаза его сверкнули, рука коснулась короткого меча.

— Конечно, я вспыльчив не в меру. Досадная слабость моя. Причину того раздраженья тебе, полубогу, понять.

Царь позвал юношу, состоящего при нем:

— Пойди откопай ту шкатулку, что привез Эллады гонец. Попал он под коней копыта…

— …погиб велением твоим? — наивно добавил юноша.

Александр побледнел от ярости:

— Я не просил предположенья возможной участи твоей…

Испуганный юноша выбежал из шатра.

Наза Вец вспомнил промчавшийся через лагерь табун лошадей.

— Ты этим пригрозил и мне, — не побоялся он напомнить Александру.

— Не просто то была угроза. Спасен полетом колесницы и предупреждением твоим.

— Гонец тогда погиб случайно? — с надеждой, словно не слышал слов юноши, спросил старец.

— Все в жизни — лишь случай, — загадочно произнес философ — царь.

Наза Вец насторожился. Гиена, как ему показалось, зло смотрела на него. Он подумал, что ждут его «клыки или коней копыта…»?

Юноша вернулся, неся в руках бронзовую шкатулку с крышкой, украшенной перламутровой резьбой, изображавшей Геракла в первом его подвиге, побеждающего Немийского льва.

Царь взял из рук юноши шкатулку:

— Прочь выйди. Смотри, чтоб к шатру никто подойти не посмел бы!

Юноша исчез.

Царь протянул шкатулку Наза Вецу:

Открой, посмотри злой «подарок».

— Что это? — спросил Наза Вец, открывая тяжелую крышку. — Какое — то копыто?

— Тупого упрямца осла. Шкатулку прислал сам Аристотель воспитаннику своему. Придумал старик оскорбленье: чтоб мне из копыта пить яд.

— Он мудрость передал тебе. Что значит это подношенье?

— Прочтешь под копытом в шкатулке.

Наза Вец вынул из шкатулки копыто и осторожно положил его на пол. Гиена тотчас подошла, понюхала его и неожиданно завыла. Вой ее продирал по коже.

— Что с ней? — удивился Наза Вец. — Почуяла, должно быть?

— Цикута, видно, не по вкусу, — усмехнулся Александр.

Наза Вец развернул лежащее в шкатулке послание. Александр вырвал его из рук старца:

— Прочесть хочу сам я сам пергамент, как «благодарный ученик».

Он стал читать, подчеркивая особо неприятные ему места:

Царств многих покоритель, мой ученик, царь Александр!Дар — наставление прими, мое, философа, проклятье!Воины правы, когда детей и дом свой защищают.А пепел городов — то гнусный след войны неправой.Храм сжечь, дворец разрушить — военная какая слава?Честь полководца позабыв, своим дозволил воинамГрабить, жечь и убивать, за доблесть выдавая похоть.Кровь проливать разбоем… Преступный вождь — не воин!Так приговор звучит тебе, что вынес Аристотель.Суд над собою соверши. Пей свой позор в копыте.

Наза Вец видел, в какую ярость приходил по мере чтения Александр:

— Он выжил, старик, из ума! «Все вечно в мире, неизменно» — так мыслить учил он меня! Нашел я мир горький, другой, какого не знал Аристотель. А в войнах что смыслит философ? Людей как направить на смерть? Не взять крепостей никаких, когда не маячит награда. Лишь чтобы потом порезвиться, рискуют в бою головой. В поход не возьмешь всех трофеев. В кострах превратится все в дым. Обласканным женщинам надо в храм жертвы Богам приносить за эллинов свежую кровь, что даст им в потомстве героев, поэтов, ваятелей, зодчих. До нас чтоб подняться смогли. Что скажешь теперь?

Наза Вец чувствовал на себе вопрошающий взгляд царя и ответил спокойно, твердо:

— Скажу, что прав твой воспитатель, хоть не привил добра без призрака пустой мечты. Царство Света — лишь мираж. И пусть суров твой Аристотель, прислав тебе копыто с ядом, но все же я скажу — он прав. Ты заслужил посланье это.

— Глупец, маразматик ты старый! — взорвался царь. — Как смел ты мне так говорить? Заслужена пытка и смерть? Но царскую милость цени: пей яд из копыта, чтоб Андре не рвать тебя на куски.

— Не думай ты, македонянин, что сможешь так меня забыть. Все преступления твои себя напомнят.

— Навеки замолкнешь ты скоро, — в бешенстве закричал Александр.

Он приказал гиене:

— Андра, возьми его, грызи!

Гиена одним прыжком оказалась на груди Наза Веца. Он был так высок, что до горла его она не достала. Наза Вец одной рукой прижал к себе гиену, а другой бросил копыто на пол. Вязкая жидкость растеклась по земле, источая тонкий аромат.

Александр выхватил меч:

— Разделаюсь я сам с тобою!

Но Наза Вец с прижатой к его груди гиеной стал на глазах пораженного завоевателя растворяться в воздухе (переходя в другое измерение).

Александр, конечно, такого и предположить не мог. Для него старец и гиена просто исчезли. Царь воскликнул:

— То светлый наш Бог Аполлон! В обличий старца явился. Оракулов, пифий защитник, пришел прорицатель ко мне и предвещал мне… комара…

На крик юноша — воин вбежал в шатер царя. Тот встретил его сурово:

— Эллады гонца ты припомнил? Прими наказанье…

Испуганный мальчик рухнул на колени, угодив прямо в лужу разлившейся цикуты:

— О, царь! Прости мою оплошность. Я буду землю есть, виновный…

Сгребая руками землю, он стал засовывать ее себе в рот.

— Несчастный, что ты делаешь! — пытался остановить его Александр…

Сокрушенно наблюдал он за действием предназначенного ему яда. Сначала у мальчика отнялись ноги, потом отмирание поднималось все выше, пока холод не остановил его юное сердце.

— Наказан я, бог Аполлон! Пусть с ядом больше нет копыта, но есть посланье мудреца. Оно послужит мне звездою!

К вечеру Александр почувствовал озноб. Он накрылся все ми шкурами, которые могли собрать для него в лагере, но его продолжала бить лихорадка. Наутро он горел в жару и приближенные, прислушиваясь к непонятным словам его бреда, никак не могли догадаться, что говорит он про комара, который будто единственный, кто сильнее его.

На следующий день похудевший, но бодрый Александр вышел из шатра и потребовал подать ему коня.

Привели верного его Буцефала.

Полководец объехал на нем лагерь, хмуро всматриваясь в лица воинов. Он пытался понять, не распространились ли слухи о всем случившемся в шатре и о его болезни. К счастью, она от него отступила. Александр снова был здоров, могуч и полон замыслов, которые непременно бы осуществил, если бы… Если бы вечером не повторился опять все тот же приступ лихорадки, который его мучил накануне…

Так продолжалось долго.

Впоследствии, спустя тысячелетия, медики определили, что за болезнь погубила царя царей. Это была МАЛЯРИЯ, разносчиками которой являются комары…

Все же комар оказался сильнее завоевателя полумира. Александр умер близ основанной им столицы в расцвете лет, небывалой славы, гремевшей тысячелетия, и незавершенных дел…

Комариное царство на болотах в окрестностях Вавилона было единственным, не покорившимся царю царей.

Новелла третья. Моисей и плотник

Рубил бороды, головы, мачты.Русь поднял, как коня, на дыбы.Любил пляски, веселье, был счастлив,Что стране выход к морю добыл.

На арочном мосту через канал стоял очень старый высокий человек, задумчиво глядя на отражения домов в довольно мутной воде.

Дома в три — четыре этажа теснились один к другому, отличаясь цветом стен, но все с одинаковыми остроконечными крышами и узенькими окнами.

Два дюжих молодца остановились на краю моста, разглядывая старца, его выразительное, изборожденное морщинами лицо, длинную седую бороду и пышные белые волосы. Ветер трепал их, создавая впечатление ореола вокруг величественно поднятой головы.

— Тот самый, другого такого не сыскать! — сказал один другому.

— Как будто бы нарочно нам с тобой попался.

— Попробуем уговорить, — предложил первый.

— А будет упираться, приведем! — решил другой, постарше.

Они подошли к старцу и вежливо поздоровались с ним.

— Любуетесь, ваше преосвященство? — спросил парень.