Ступени Нострадамуса - Александр Казанцев

Наза Вец уселся и стал прилежно записывать то, что принял на слух, но вздрогнул от резкого стука в дверь.

— Должно быть, госпожа Чума, — сказал врач, направляясь к двери.

Наза Вец услышал грубый голос:

— Ты, доктор, продал душу в ад. Отойди прочь! Нам нужен покупатель.

В дом вломился верзила в монашеском одеянии, подпоясанном вервием, и в капюшоне, надвинутом на глаза.

— Вот он где, негодный старец! — закричал он ввалившимся за ним следом таким же, как он, монахам. — А на столе адский договор! Гляди, пока еще без крови. Что они тут начеркали?

И взяв не дописанный Наза Вецем катрен, он громким басом прочитал:

«Кровавый фанатик идеи безглавых… Ага! «Фанатик» — это тот, кто готов подписаться кровью! Ясно. «Идея безглавых»? Это готовность безголовых дураков чертям продаться. Ты пойман на месте преступления, посланец Сатаны, торговец душами поганый! Не упирайся, когда мы поведем тебя на суд Святого Трибунала!

— Позвольте, ваши обвиненья не обоснованы ничем, — запротестовал Наза Вец, поднявшись с места и не уступая монаху ростом. — Не договор, скрепленный кровью, а напечатанный катрен. Он инквизиции известен.

— Откуда, братья, вы взялись? — спросил Нострадамус. — Дверь открывал как врач больным чумою.

— Считай, велением свыше, — усмехнулся грубиян в рясе. — Узнать, почем теперь душа.

— Откуда эта злая ложь? Взбрело как в голову такое?

— Есть свидетель. И на кресте он поклянется.

Хозяин дома не знал, что одинокий прохожий, увидевший его посетителя, был монах, бессовестный и любопытный.

Переваливаясь с ноги на ногу, перебежал толстяк улицу и приник к окну докторского дома, где угадывались голоса.

Но был он немолодых лет, к тому же туг на ухо. Поэтому расслышать мог лишь обрывки фраз.

Но когда возбужденный Нострадамус воскликнул:

— Так вот откуда вы! Из ада!

Монах затрясся от ужаса, но слов «посланца Сатаны», что — то упомянувшего о душе, расслышать как следует не мог.

Однако бегом помчался в монастырь все доложить монахам — братьям о докторе Мишеле Нострадамусе, при нем продавшего свою душу проходимцу.

Настоятель монастыря, выслушав старательного служителя Господня, собрал монахов, кто покрепче, поставил во главе верзилу, что на голову выше всех был ростом, и отправил на священный подвиг, ибо папской буллой сотни лет назад за доминиканцами была закреплена Святая Инквизиция. И эта привилегия возвысила Святой Орден св. Доминика.

Теперь верзила в рясе буянил в доме Нострадамуса, грозясь силой увести пришельца в монастырь и дальше — на расправу.

Нострадамус не мог этого допустить, но слова не действовали на изувера, и хозяин схватился за палку.

Наза Вец вмешался.

— Не надо, доктор, не трудитесь. Я избежать хочу скандала. Готов развеять подозренья и вместе с братьями пойти.

— Тогда и я пойду за вами. В Ажене вы — желанный гость!

— Ты продал свою душу. И дорога тебе — в ад. Чума поможет. Выручку за душу отдашь монастырю.

— С чумных я денег не беру. Монастырю не поживиться.

Ватага монахов, сопровождая Наза Веца и Нострадамуса, вывалилась с крыльца докторского дома.

Лунный свет неясно освещал ступени. Над головой от крылись звезды, по которым Нострадамус вычислял года увиденных событий.

Наза Вец, опережая всех, вышел на середину улицы.

Монахи замерли при виде его, освещенного луной.

Седина серебрилась ореолом вокруг белой головы. Таким же серебром сливалась с плащом на старце борода. Виденье это показалось всем знакомым.

И лишь верзила нагло подошел к старцу и ухватился за край плаща.

— Не вздумай удирать! — пробасил он и почувствовал, что плащ вырывается из его рук, а сам старец поднимается в воздух, возносясь к небу.

Монахи упали на колени, а верзила закричал:

— Колдун, ведьмак! Все ведьмы летают на помеле!

— Смотрите, братья! — сказал богобоязненный монах, не поднимаясь с колен. — Старец — то вознесшийся на кого похож?

— Что? На кого? — опешил заводила.

— На Бога Саваофа, — вымолвил монах.

Верзила задумался на миг, потом сорвал с себя капюшон и принялся рвать спутанные волосы на голове:

— О, горе мне! Горе окаянному, неведомо грешившему! Молю, прости меня, Господи. Впредь не поднимется рука коснуться одеянья твоего!

В монастыре к рассказу перепуганных монахов отнеслись настороженно. Чтоб к какому — то лекарю сам Бог являлся, разве что запретить впредь грешить своими предсказаньями. Ведь нет пророка в отечестве своем! На всякий же случай произошедшее объявили святой монастырской тайной, а на верзилу настоятель наложил епитимью в сто тысяч земных поклонов и постом из корки хлеба с кружкой воды.

Лишь Нострадамусу полет свой пришелец из иного мира мог бы объяснить с надеждой на понимание. Для всех других то было вознесеньем, не требующим разъяснений.

А разъяснения по существу были просты. Потеря тяжести давно известна людям, как «левитация», но наукою никак не объяснена.

Еще Джордано Бруно, современник Нострадамуса, писал, что видел в келье у монаха, как он при нем поднялся к потолку. Индийские йоги, находясь в позе лотоса и погруженные в медитацию, одним лишь напряжением воли поднимались в воз дух, теряя вес. Летали шаманы африканских племен. Впоследствии летали даже над зрительным залом иллюзионисты, держа в руках девушку из публики.

Проносятся в воздухе, не ощущая своей тяжести, «неопознанные летающие объекты» (летающие тарелки), не подчиняясь законам физики, хотя при посадке на землю их опоры оставляют глубокие следы. И все это Наза Вец мог бы объяснить, но улетел, оставив всех в недоумении.

Новелла вторая. Великой силы цель

Он выбрал яркой славы миг,Отвергнув долголетья серость.Владеть сердцами, не людьми,Мечтал он, в Царство Света веря.

«Как встретились Мудрость и Слава эпически петь бы Гомеру:Как утренней нежной зарей разгорался тот день светозарный,Как войны с земли поднимались, мечи и доспехи беря…»

Но нет сладкозвучного Гомера, и нет аэда, кто мог бы, как он, строгим гекзаметром воспеть многозначную встречу.

Но встреча в тот день светозарной была! И оживить ее может лишь воображение иль память того, кто сам участвовал в ней, ощутив величие античной культуры философов, поэтов, шедевров зодчества и ваяния, восхищающих спустя тысячелетия, как воплощенье красоты, а тонкая мудрость ума, афоризмы живут и поныне.

И вместе с тем страна такой культуры жила трудом рабов, которых захватывали воины в боях с варварами или неспокойными соседями, превращая пленных в бесправных животных, предназначенных трудиться под страхом побоев.

Противоречий жизнь полна с доисторических времен!

Так пусть же не аэд, а сам участник встречи поведает о ней!

Междуречье! Цветущий край между Тигром и Евфратом. Согласно библейским сказаниям — колыбель человечества. Именно здесь существовал благословенный Рай, Эдем с прародителями рода человеческого Евой и Адамом. Отсюда распространились по всему миру людские племена, чтобы враждовать между собой.

Морями раскинулись тучные пастбища с травою всаднику по грудь, словно плывущему в гуще дурманящих запахом трав.

По «берегам» этих «морей» поднимались тенистые леса плодовых деревьев с дарами расточительно щедрой Природы.

В пору цветения растения источали такой нежный и душистый аромат, что несший его ветер казался дыханием сказочного рая.

Тысячелетия здесь жили шумеры, кочуя вместе со своим скотом по пышным лугам. Примитивен и однообразен пастуший быт, культура народа в таких условиях долго находилась в зародышевом состоянии. Но внезапно в развитии их первобытной цивилизации произошел скачок. Древние шумерские скотоводы обрели письменность, начали применять орошаемое земледелие, стали возводить прекрасные строения, во плотив в них трудом умелых камнетесов вдохновение талантливых зодчих. Всему этому, как повествуют клинописные письмена, выполненные на глиняных дощечках, научил их некий пришелец, вышедший из моря в серебристой шкуре, похожей на рыбью чешую. Он дал древним шумерам письменность, познакомил с математикой, архитектурой… По том исчез, скрывшись в глубинах вод. Иногда возвращался, чтобы посмотреть на всходы посеянных им семян знания. Кто и откуда он пришел — осталось загадкой. Сохранилась лишь клинописная табличка, в которой называлось странное имя его, Ооанн.

Столетья непрерывных войн разрушили и опустошили города шумеров. Их потомки опять вернулись к скотоводству, одичали…

Один завоеватель сменял другого.

Пришла пора, и в море трав на краю леса появились белые пятна, так издали выглядели палатки военного лагеря, раскинутого здесь македонянином Александром после всесокрушающих побед, раздвинувших его могущество и власть от берегов Ганга до побережья юга Понта (Средиземного моря), включая край загадок, первого чуда Света — пирамид, изваяний колоссов, неведомо как доставленных из каменоломен через пусты ню на свои постаменты.