Ступени Нострадамуса - Александр Казанцев

Несколько удивленный Нострадамус провел незнакомца в свою комнату, где по ночам предавался при мерцании свечи своим загадочным виденьям, воплощаемым в катренах, однако оцененных лишь сотни лет спустя, когда совпали предсказанные сроки революций и казней королей.

— Вот это к вам меня и привело, — продолжал старец по — французски, но как — то странно, необычно, как будто бы читая белый стих без рифм, как Нострадамус часто позволял себе. И он не удивился такой манере гостя говорить.

— Из дальних стран? Иль я ошибся? — заговорил он с ним, как с самим собой, готовый счесть появление незнакомца обычным для себя видением.

— Казалось бы, издалека, но я живу здесь рядом с вами, цветет где сопредельный мир.

— Не знаю я страны подобной. Вы — чернокнижник иль колдун? А может быть, больны душевно? Иль вам хотелось пошутить? — осведомился врач.

— О нет, любезный доктор мой! Я к вам пришел с душой открытою, ценя и восхищаясь тем, как проникаете вы взором в Космос, где Времени Слои хранят былых событий запись, она и служит прорицаньем. Ведь то, что минуло у нас, у вас еще когда — то будет. Считал так древний Пифагор: «Все в мире повторится должно!»

Нострадамус вскочил, перекрестился, перекрестил старца и, убедившись, что тот не исчез, стал взволнованно ходить по комнате:

— Иль я схожу с ума от горя, иль вы пришли из наших дальних дней?

— Я не из ваших дней грядущих. Мой мир незримый — ваш сосед. Но в жизни он ушел вперед, а мир ваш путь тот повторяет.

— Вы не заставите вам верить! «Неощутимый псевдомир!» — с сарказмом воскликнул Нострадамус.

— Любой католик допускает незримо рядом рай и ад.

— Так вот откуда вы! Из ада! — остановился перед старцем Нострадамус. — Вам душу не продам, не ждите!

— Душа мне ваша не нужна. Она принадлежит всем людям. И мир мой потому неощутим, что в плоскости живет другой. И пропасть лет лежит меж ними, хотя дотянешься рукой, как в верхнем этаже над вами, куда ступени не ведут.

— Как это в жизни может быть? Понять мне это невозможно! — с горечью заявил Нострадамус. — Я знал: грядущие события мне помогает видеть Бог.

— Не дни грядущие в виденьях, а то, что пережил наш мир, и вам, идущим параллельно, придется позже повторить. Как в море повторятся волны.

— У нас еще когда — то будет, у вас — преданья старины? — допытывался прорицатель. Как ученый, он не мог верить только словам, ему нужны были доказательства того, что перед ним существо из другого, более разумного и древнего мира. И он потребовал доказательств.

Пришелец согласился.

Он подошел к столу, за которым сидел доктор, и положил на его поверхность обе руки. Нострадамус почувствовал, что гость делает какое — то внутреннее усилие.

Стол задрожал почти неощутимо и, к испугу и удивлению хозяина, вдруг приподнялся сам собой и завис в воздухе.

Старец снял руки, и стол рухнул на свое прежнее место.

Нострадамус недоуменно смотрел то на стол, то на «чудо творца».

— Поверьте же, здесь чуда нет! — заверил старец. — Как исчезает масса вещества и тяжесть, потом готов я объяснить.

— Хочу поверить в разум высший, но где же он? Скажите мне!

— Миры друг другу параллельны и не сомкнутся никогда.

— Раз параллели не сойдутся, как вы могли попасть сюда? — нервно теребил свою бородку Нострадамус. Ему казалось, что он видит жутковатый сон.

— Перемещение такое я образно представлю вам, — пообещал старец. — Меж плоскостями — «коридор». По обе стороны миры, и к ним закрыты крепко двери. Я вышел из одной из них, и лишь в нее могу вернуться. И, двигаясь по коридору, могу войти в любую дверь и оказаться среди вас или потомков ваших дальних. И я ищу средь вас героев. Хочу великих видеть сам.

— Так вот что вы найти хотите?

— Понять, как люди шли в походы, неся иль находя там смерть. Мы сходны в мыслях, вы — в катренах, в событьях давних — вывод мой. Мы отвергаем с вами войны, насилие, разбой, убийства, несправедливости властей. Мудрец у вас народам скажет:

«Мир всем — культуры добродетель, но преступление ее — война!»

— Как будут звать и чтить его?

— Виктор Гюго, француз, как вы. В архивах древних неомира хранятся письмена его. Вы повидать его могли бы в своих видениях ночных.

— Но почему ваш неомир не виден?

— Хоть за пределом зренья он, но вами все же предугадан. Ваш мир становится иным в тысячелетьях «Конца Света».

— Я чувствовал, я верил, знал, катрен об этом сочиняя, — и Нострадамус вдохновенно прочитал:

Придет мир иной с «Концом Света»,И вытеснит дружба вражду,Повсюду зима станет летомИ счастье заменит беду.

— Но пролетят тысячелетья, чтоб сбылся этот ваш катрен.

— Две тысячи двести сорок лет, — коротко ответил Прорицатель. — Насколько понял я, для встречи вы шли во времени назад.

— Увы, мне время неподвластно, хоть мир ваш вижу я вблизи.

Нострадамус слушал гостя с изумлением, стараясь овладеть собой. А тот продолжал:

— Не предков собственных я вижу, а тех, кто повторяет их.

— Зачем явились вы ко мне? Кого вы ищете в минувшем?

— Ищу героя, что способен несчастья наши обойти, чтоб светлой мудрости достиг мир без всепланетных катастроф.

— Успеха вам, но я при чем, любезный гость из «близкой дали»?

— Чтобы в поисках не заблудиться, без вас никак не обойтись.

Как человек глубоко религиозный, но чуждый предрассудков, Нострадамус рассудил:

«Если Господь Бог наделил меня, еврея — выкреста, способностью видеть будущее, как мои предки, великие пророки, то почему бы Творцу не позволить созданным им мирам общаться между собой?»

И он стал деловито обсуждать со старцем его невероятное путешествие в далекие тысячелетия, как поездку в соседние провинции Франции.

— Давал я клятву Гиппократа и всем обязан помогать.

— Так я на это и надеюсь. Катрен ваш станет маяком.

— Катрены — маяки найдутся, — удовлетворенно произнес Нострадамус, — я прочитаю их сейчас. — Он стал читать, и Наза Вец ощутил отсвет глубокой древности, стараясь угадать, о ком идет речь, —

Он выбрал яркой славы миг,Отвергнув долголетья серость.Владеть сердцами, не людьми,Мечтал он, в Царство Света веря.

— То Александр Македонский! Достоин изученья он! — воскликнул Наза Вец.

— Появится правитель дерзкий в далекой северной стране на грани двух тысячелетий и двух значительных культур. Вниманья вашего достоин катрен, написанный о нем:

Рубил бороды, головы, мачты.Русь поднял, как коня, на дыбы.Любил пляски, веселье, был счастлив,Что стране выход к морю добыл.

Нострадамус еще порылся в бумагах, вынутых из бюро, и объявил:

— Вот во втором тысячелетье — по два катрена трем вождям:

Пройдут две тысячи бездонных лет.Кровавые победы будут те же.Поверженным врагам пощады нет.Разбой и грабежи не станут реже.

— Второй катрен вождя представит:

В Италию ведет мост смерти или славы.Лишь за бесстрашным по нему пройдут войска.Он герцогов и королей за горло сдавит,Отнимет все, накопленное за века.

— Наполеон! «Преступный» гений! — увлеченно произнес Наза Вец.

— Сто лет спустя двоих направит в несчастный век злой Сатана, — нахмурясь, сказал Нострадамус, —

Кровавый фанатик идеи безглавыхПольстится на щедрый Востока простор.В дурмане злодейства, насилья и славыОн жадную руку над миром простер.

— Я написал еще о нем, об этом гнусном негодяе:

Германия утратит мощь.Полмира — в рабстве, горько стонет.Но пепел городов и рощИспепелит вождя на троне.

— Какой отмечен мрачной краской несчастный тот двадцатый век! — с горечью заметил Наза Вец.

— «Всемирный вождь» там станет богом, творя злодейские дела, — ответил Нострадамус, беря последние листки, —

Свершилось! У власти вождь третий.Свиреп, как не снилось царям.Убийства. Тюремные клетиЕго же поднявшим друзьям.

— Его Антихристом сочтут, но разгадать его не смогут:

Страшна Антихриста тройная сущность.Он двадцать семь лет истреблял всегда.В крови земля. Трусливо и бездушноНа муки, смерть людские гнал стада.

— Гитлер, Сталин — исполины зла. История их ставит рядом, — назвал Наза Вец неизвестные доктору имена будущих диктаторов.

— Мне безразличны эти имена. Вернее выразиться — клички.

— Итак, пять исполинов определили ваш маршрут?

— Мне это очень важно, доктор. Позвольте мне все записать.

Нострадамус достал заточенное гусиное перо, чернила, бумагу и песочницу, пододвинув к столу для гостя стул.

Наза Вец уселся и стал прилежно записывать то, что принял на слух, но вздрогнул от резкого стука в дверь.