Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

и терминов", заявляет, что "ни военная демократия, ни "вождество" не могут считаться универсальными понятиями[79]. Но поскольку понятие "военная демократия" "ныне трактуется настолько противоречиво, что оперировать им стало затруднительно", А.Н. Тимонин предлагает вместо него использовать "другое понятие — "эпоха государствообразования".

По аналогичным соображениям вместо "племенное княжение" следует употреблять понятие "вождества"[80]. Известия мусульманских авторов о трех "центрах руссов", позволяют А.Н. Тимонину сделать вывод, что "лишь некоторые из славянских вождеств в начале IX в. смогли переступить порог, отделяющий первобытность от государственного общества"[81].

Следует обратить внимание и на терминологию, которой оперирует автор: "многонародное государство"[82], "военно-монархический режим" (установленный Рюриком в Новгороде, с "неограниченной властью" правителя и "поголовным рабством" новгородцев) и т. п.[83]. Впрочем, последнее заявление отнюдь не помешало ему, вслед за И.Д. Беляевым, утверждать, что Олег, тяготясь зависимостью от новгородского веча[84], захватил Киев и остался в нем навсегда, став, тем самым, независимым от веча князем[85].

Более основательны и взвешены положения другого историка права — В.В. Момотова. Однако и для него методологические аспекты проблемы восточнославянского политогенеза представляют порой неразрешимые трудности. Проявляется это уже в восприятии историографии вопроса и использовании терминологии. Так, В.В. Момотов уверен, что "ранние государственные образования иногда кроме "вождества" называют "протогосударствами", "племенными княжениями", "ранними империями" или порой прибегают к термину "военная демократия"[86]. В данном случае он не вполне сориентировался в статье Н.Н. Крадина, на которую и ссылается. Не лучшим образом В.В. Момотов смог разобраться и в работах Е.А. Мельниковой: "Одной из первых в отечественной историографии термин "вождество" использовала Е.А. Мельникова, проводя тождество между "вождеством" и "дружинным государством", "феодальным государством" [выделено нами. — В.П.]"[87]. Невозможно понять, каким образом можно было так интерпретировать вполне конкретные и ясные положения Е.А. Мельниковой? Дальнейшее чтение текста монографии, кажется, проясняет ситуацию: автор действительно путается в дефинициях. Для него, например, являются идентичными понятия "военная демократия", "заключительный этап … первобытнообщинного строя", "стадия перехода от родового строя к государству", "начальная фаза государственности", "архаичное общество", "государственность" и т. п.[88]. Внес В.В. Момотов и собственный вклад в методологическое обоснование начальных этапов восточнославянского политогенеза, попытавшись "примирить" "военную демократию" и "вождество". "Хотя современная наука, — по его словам, — и отвергает универсальность института "военной демократии"… все-таки, как представляется, его[89] можно использовать при характеристике возникновения публичной власти в средневековой Руси". А именно — "для характеристики начальной фазы государственности как одного из возможных путей образования государства через военно-иерархические структуры. Такой путь формирования государственности", по мнению В.В. Момотова, "характерен для южной Руси. Напротив, "вождества" могли быть не только "военно-иерархическими", но и "аристократическими" формами организации власти, что характерно… для северо-западных земель во главе с Новгородом"[90].

Как видим, в работах отечественных и ряда зарубежных авторов наметилось заметное сближение понятия вождество с традиционными для отечественной историографии дефинициями — племя-союз племен-суперсоюз племен. Не удивительно, что наряду с понятиями простое и сложное вождество некоторые исследователи (Н.Н. Крадин, Р.Л. Карнейро) оперируют и понятием суперсложное вождество[91]. На древнерусском материале такой подход характерен для Д.М. Котышева, попытавшегося совместить наработки представителей западной политантропологии с концептуальными построениями И.Я. Фроянова и А.В. Назаренко[92]. На представления И.Я. Фроянова о Киевской Руси Х в. как грандиозном суперсоюзе племен, возглавляемом полянской общиной, Д.М. Котышев наложил построения Н.Н. Крадина о суперсложном вождестве[93]. Путем такого совмещения суперсоюз (Киевская Русь) превратился в суперсложное вождество — переходный этап "от родовой эпохи к раннегосударственной"[94]. В другой работе, развивая эти взгляды Д.М. Котышев высказывает мнение о том, что термин суперсложное вождество (территориальное раннее государство или мультиполития) "близок определению "суперсоюза племен", но представляется… более корректным и точным"[95].

Показательно отношение Д.М. Котышева к советской историографии, характерное для многих представителей молодого поколения современных отечественных исследователей. Так, автор увидел только негативные последствия марксистско-ленинского "методологического единомыслия" для изучения восточнославянского политогенеза: "С одной стороны оно ["методологическое единомыслие". — В.П.] закрывало дорогу к использованию перспективных наработок англо-американской и европейской исторической науки, а с другой — сужало возможности творческой переработки научного наследия историков старой России"[96]. Если со вторым утверждением Д.М. Котышева согласиться можно, то в отношении зарубежной историографии обстояло все (как мы видели и еще увидим), даже на примере проблемы вождеств, не так однозначно, как мнится автору. Тем более что представители неоэволюционизма, идеи которых о вождестве использует автор, как неоднократно отмечалось в историографии, "оказались очень близки марксистам"[97]. Во всяком случае, неэволюционистская историография не являлась антимарксистской по своей направленности[98]. Поэтому корректнее вести речь о конкретных проблемах и исследователях, о конкретных периодах в развитии советской историографии, о трудностях в осуществлении доступа к наработкам зарубежных авторов и их использовании, но не о наглухо перекрытой дороге. Упрощенной и однозначной представляется Д.М. Котышеву и современная историография проблемы: "В современной историографии древнерусской государственности, несмотря на разницу школ и подходов, фактически сложилось единое мнение, что первичная государственность у восточных славян стала результатом межплеменной интеграции и образования потестарных структур вождестского типа. Этот процесс в отечественной историографии называется по-разному: и формированием суперсоюза славянских племен, и складыванием дружинного государства, и так далее"[99]. Данное положение, как мы видели и еще увидим, не вполне соответствует реальности.

"Восточнославянские вождества" стали результатом не столько изучения конкретного материала, сколько следствием механического переноса готовых теоретических схем на отечественную почву. Как следствие — методологическая неопределенность, наложение новой дефиниции на традиционные: племенное княжение = простое вождество и союз племен или племенных княжений = сложное вождество (Е.А. Мельникова); племенное княжение = вождество (Н.Ф. Котляр, Е.В. Пчелов, А.Н. Тимонин[100]), суперсоюз племен = суперсложное вождество (Д.М. Котышев) и т. д. Е.В. Пчелов, фактически, отождествляет понятия, военная демократия и вождество[101], княжеская власть и вождество[102]. Украинский археолог Я.В. Баран, вслед за Л.С. Васильевым, полагает, что "племя как социальное образование совпадает с понятием" вождество[103] и т. п.

Возможно, именно это обстоятельство дало повод Е.А. Шинакову вести речь о внешнем, "терминологическом" характере новаций в работах Е.А. Мельниковой и Н.Ф. Котляра[104]. Последнее положение, на наш взгляд, справедливо в отношении, практически, всех исследователей, оперирующих понятием вождество применительно к восточнославянскому материалу. Не являются исключением, как мы видели, и работы самого Е.А. Шинакова.

Вместе с тем, отнюдь не все исследователи находят место вождеству в качестве одного из звеньев в цепи политогенеза. Например, И.Н. Данилевский, на основании летописного сказания о призвании варягов приходит