Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

в тогдашнем христианском мире. Став крестницей императрицы Елены, киевская княгиня продемонстрировала тем самым свое духовное родство с византийским императорским домом. Соответственно с тогдашними представлениями восточных и южных славян их государственность будто бы происходила из Византии". Принятие христианства при Владимире "окончательно закрепило эту легитимность или угосударствило государственность [удержавило державнiсть]"[49].

Другой украинский историк, Л.В. Войтович, считает, что Е.А. Мельникова "достаточно аргументировано выделяет… времена вождества, дружинного государства и раннефеодального государства…"[50]. Принял положения Е.А. Мельниковой и А.П. Моця[51].

В современной историографии, нередко, встречается упрощенное и не вполне корректное понимание концептов вождества и дружинного государства. Например, по мнению К.А. Соловьева, в произведении Ибн-Русте, в описании ""главы" славянского протогосударства, его обязанностей и прав […] отчетливо выступают яркие черты вождества (cyifdom) [так в тексте. — В.П.] — общественных отношений, в рамках которых осуществлялся переход к ранним государствам". Вождество, в том виде, каком оно представлено в работах Н.Н. Крадина ("в наиболее распространенной его трактовке", по словам К.А. Соловьева), "вело общество к формированию жестко иерхаизированной модели государства, построенного по бюрократической "вертикальной" соподчиненности. В славянских же землях государство возникло не как бюрократическое, а как "дружинное" — со значительным участием в управлении свободных граждан и практическим отсутствием бюрократических структур"[52]. Последнее положение автор пытается обосновать ссылками на работу Е.А. Мельниковой, в которой, по мнению автора, представлено "другое мнение — об "универсальности" вождества…, вследствие чего государства возникающие на его основе могут быть выстроены как вертикально (бюрократически), так и горизонтально (дружинное государство)"[53].

К сожалению, точка зрения Е.А. Мельниковой передана К.А. Соловьевым в сильно искаженном виде. Е.А. Мельникова в цитируемой работе указывает не только на универсальность вождества[54], но и на "универсализм" древнейшей, дружинной "формы государства, которую в разное время переживали все народы, образовавшие позднее как рабовладельческие, так и феодальные государства"[55]. Естественно, что у нее нет речи и о государствах выстроенных "вертикально (бюрократически), … и горизонтально (дружинное государство)…".

Налицо и существенные методологические противоречия в работе А.К. Соловьева. Так, принимая "критическое замечание И.Я. Фроянова о том, что характеристика Древней Руси как раннефеодального государства не может считаться общепринятой", исследователь, тем не менее, использует данную характеристику для периода, начиная с "появления раннефеодального государства на рубеже IX–X вв." до Батыева нашествия. Выделяя, таким образом, по его словам, единый "как в социальной…, так и политической" сферах период[56]. Казалось бы, право автора придерживаться той или иной концепции, в данном случае вести речь о раннефеодальном государстве. Но вся суть в том, что эти "раннефеодальные" институты и отношения автор характеризует как "потестарные"![57]

На разработку Е.А. Мельниковой концепции "дружинного государства"[58] известное влияние оказали работы А.А. Горского. В 1980-е гг., в рамках концепции "государственного феодализма", он выдвинул положение, согласно которому дружина являлась корпорацией (возглавляемой князем), объединявшей всю светскую часть господствующего класса. Она играла ведущую роль в обществе, являлась корпоративным верховным собственником земли, осуществлявшим корпоративную эксплуатацию населения, посредством полюдья[59]. Особенно важное положение для формирования новой концепции имели, видимо, те выводы А.А. Горского, согласно которым "в раннее средневековье военно-служилая знать" (дружина) "и государственный аппарат совпадали"[60]. Сам А.А. Горский, анализируя выводы исследователей о "дружинном государстве", считает, во-первых, что "подобное определение… правомерно лишь в качестве одного из условных обозначений государства — по типу организации в нем элитного слоя… Во-вторых, если исходить из данного признака, о "дружинной государственности" на Руси можно говорить не до начала XI в., а примерно до второй половины XII в.". Последнее положение аргументируется тем, что "даже во второй половине XII столетия" встречаются "указания на "дружину" как на совокупность представителей знати того или иного княжества". И "лишь в конце XII–XIII в. дружину в этой роли заменяет двор"[61].

Имеются и другие различия. Например, если А.А. Горский ведет речь о формировании верховной государственной (дружинно-корпоративной по сути) собственности и дани-феодальной ренте[62] уже с начала Х в., то Е.А. Мельникова обоснованно полагает, что "присоединение к ядру Древнерусского государства новых территорий и распространение на них верховной власти киевского великого князя, отнюдь не означает одновременного и автоматического перехода к князю верховной собственности на землю… Не несет в себе элементов ни феодализма, ни рабовладения и отчуждение прибавочного продукта как таковое" в форме полюдья. "Лишь по мере становления частной собственности на землю социальная стратификация перерастает в классовую", феодальную. "…На Руси это происходит после середины XI в…."[63].

Вместе с тем, историографические предпосылки взглядам А.А. Горского и Е.А. Мельниковой можно найти еще в дореволюционной историографии, например, в работах Ф.Л. Морошкина и, особенно, Н.П. Ламбина[64].

Концепция "дружинного государства" встретила возражения со стороны ряда исследователей. В статье 1996 г. нами отмечалось, в частности, что "определение данного раннего государства как дружинного не вполне удачно ни с методологической, ни с конкретно-исторической точек зрения". Несмотря на большую "роль военной организации в подобных обществах", "ни военная организация, ни… властные структуры не исчерпывались дружиной". Кроме того, роль дружины у разных народов была различной. Предложенная Е.А. Мельниковой "модель "дружинного государства" могла иметь место у некоторых народов", но неправомерно вести речь об ее универсальности, как ранней формы государственности. Вряд ли можно назвать "дружинными" архаичные государства Древней Греции или Италии. Более удачным было бы, вслед за рядом западных исследователей, назвать данный тип государств "военным"[65].

Сходные возражения высказывали А.Н. Тимонин и М.Б. Свердлов. "Особенно наглядно порочность этого подхода — по словам А.Н. Тимонина, — проявляется в свете системного видения проблемы. Даже в случае ограничения анализа одним только инстуциональным аспектом, государство теоретически мыслится в виде совокупности определенных институтов. С этой точки зрения любая из подсистем государства, например, военная, выглядит шире, чем у Е.А. Мельниковой". По мнению М.Б. Свердлова, "такое определение… удачно отмечает структурообразующее значение дружины, но определение государства по одному из социальных институтов отстраняет на второй план другие структурные элементы системы, что уменьшает возможности системного подхода"[66].

Несколько иначе недостатки концепции "дружинного государства" видятся А.В. Майорову, который не согласился с вышеприведенными аргументами критиков. По его словам, "определение, предложенное Е.А. Мельниковой, не претендует и не может претендовать на исчерпывающую характеристику явления. Оно принадлежит к числу таких широкоупотребительных определений, в которых фиксируется только одна, наиболее существенная сторона предмета… В данной связи определение Е.А. Мельниковой не лучше и не хуже многих ему подобных, которые можно найти в современной литературе, например, "рабовладельческое", "феодальное" или "общинное государство"". Сам А.В. Майоров "главным методологическим недостатком" построений Е.А. Мельниковой, "как